Хождение по треугольнику

Вокруг него плелись настоящие интриги. И только когда все поняли, что его сердце безраздельно принадлежит Свете, страсти несколько поутихли. Словом, у нее было множество оснований гордиться, и им, и собой. Но если Григорий — воплощение ее мечты, почему эта мечта ее совсем не волнует?
Почему она чувствовала себя гораздо счастливей с Артуром, который поступал с ней как хотел? Сколько раз она плакала, ожидая его. Не находила себе места, когда он в очередной раз исчезал, оставляя ее гадать, где он, что с ним, и когда вернется.
Для Артура главным была не любовь к ней, а он сам, его дела, его карьера. И он оказался не готов поступиться всем этим ради нее. Почему же с ним она не испытывала никаких сомнений, и готова была и дальше терпеть все его несовершенства? А может, дело как раз именно в них? Когда у нас есть все, нам становится скучно, когда же чего-то не хватает, нам есть чего добиваться?
Вот и она, когда Артур пропадал, мечтала о его возвращении, и, едва обретя его, чувствовала себя на вершине блаженства. А стоило ей чуть-чуть успокоиться, он вновь исчезал. И опять для нее наступало время томительного ожидания. Может, в этом и заключалась его притягательность? Но влюбилась-то она, когда ничего еще о нем не знала. Значит, дело не только в этом, и любим мы не за что-то, а просто так, независимо ни от чего.
И как Света не старалась, не выходило у нее полюбить идеального Григория. Она даже попробовала расстаться с ним, не желая понапрасну мучить хорошего человека, однако и это не получилось: зацепившись за какой-то пустячный предлог и поссорившись с ним, она неожиданно для себя обнаружила, что, оказывается, успела к нему привыкнуть и теперь ей его не хватает.
— Понимаешь, — объясняла она Даше, — мне с ним, конечно, скучно, но без него тоже плохо.
— Помирись, переспи, а потом уж разбирайся, — отрезала подруга.
Света и помирилась. Не специально, а как-то само собой. И снова ее по утрам встречали цветы на столе, и вновь он начал водить ее на премьеры, на выставки, в рестораны. Она ждала его следующего шага, решив про себя обязательно согласиться. Однако именно его Гриша отчего-то не предпринимал, брать же инициативу в свои руки ей совершенно не хотелось. Хотя бы по той причине, что тогда ей придется пригласить его домой, к чему она была не готова. Это казалось ей почти святотатством, словно она оскверняла память о прошлой большой любви. Дух Артура, как ни силилась Света прогнать его, продолжал оставаться в стенах ее квартиры.
Другое дело, если бы Григорий пригласил ее к себе. Новая любовь на новом месте Свету вполне устраивала. Однако он почему-то в гости не звал. И ничем не объяснял, а Свете спрашивать было неудобно. Он даже своего домашнего телефона ей не оставил. Мол, звони на мобильный, он всегда при мне, а дома я очень редко бываю. И они по-прежнему встречались или на работе, или в общественных местах.
Сближение их произошло само собой, совершенно естественно, когда они вчетвером — Света, Гриша, Леонид Петрович и переводчица Оля — отправились в Финляндию на переговоры. Причем если остальные трое работали, то Свете в командировке делать было практически нечего, и она сильно подозревала, что шеф ее взял с собой просто в качестве поощрения за хорошую работу в Москве. Впрочем, она была вполне довольна: первый раз попала за границу!
Поселили их за городом, в туристическом комплексе, расположенном в живописной местности, на берегу озера с прозрачной водой. На четверых им выделили большой коттедж, каждому досталось по комнате.
После первого дня работы вся маленькая команда собралась в уютной общей гостиной с камином. Несмотря на лето, вечер выдался прохладный, и весело потрескивающий огонь в камине был как нельзя кстати. Переговоры прошли на редкость удачно.
— Предлагаю обмыть, — потер руки шеф. — Чтобы и завтра вышло не хуже. Я тут коньячку припас. Сейчас принесу. А вы, девчонки, — обратился он к Свете и Оле, — помойте на кухоньке фрукты, которые мы по дороге купили.
Когда стол был накрыт, а по рюмкам разлита золотистая жидкость, Леонид Петрович произнес тост:
— Ну, чтобы завтрашний день был не хуже сегодняшнего. И вообще, за нашу слаженную команду.
Они посидели, еще немножко выпили, не забыв и «прекрасных дам». Затем Леонид Петрович объявил, что немного притомился, и день завтра тяжелый, поэтому он, пожалуй, пойдет на боковую, а остальные люди молодые, могут посидеть и подольше. На какое-то время они остались втроем. Потом и Оля сказала, что ей пора спать. Гриша и Света остались одни у затухающего камина.
Они сидели, молча глядя на становившиеся все ниже и ниже языки пламени. Гриша обнял Светлану и начал ее целовать. Рука его плавно скользнула ей под майку. Света не сопротивлялась.
— Пошли ко мне, — прошептал он ей на ухо.
Она покорно поднялась.
— Пойдем.
Дальше все происходило именно так, как она когда-то мечтала. Они зашли в его комнату. Гриша нежно раздел ее, а она помогла раздеться ему. А потом он легко подхватил ее на руки и отнес на мягкую широкую двуспальную кровать с девственно чистыми благоухающими лавандой простынями.
Вся инициатива исходила от него. Света лишь ему покорялась. Ее изголодавшееся по мужской ласке тело яростно отвечало ему. Он оказался великолепным любовником. Однако когда ее тело сыто расслабилось, пустота в душе по-прежнему осталась незаполненной. Душа ее плакала: любовь так и не пришла, и Свете оставалось довольствоваться лишь грустной нежностью.
А Гриша светился от счастья. И, кажется, уже в тысячный раз повторял, как она прекрасна, как он ее любит и как ему с ней хорошо. Он смотрел на нее, и в его по-собачьи преданных глазах она читала немой вопрос: «А ты любишь меня? Тебе тоже со мной хорошо?» Она понимала, что надо ответить «да», но не могла себя заставить. Потому что первое «да» было бы неправдой. Второе же, без первого, не имело никакой цены. Ведь Гриша ее любил, любил без памяти. И, продолжая молчать, Света с ужасом ощутила, что напоминает себе Артура. В союзе с Гришей она словно заняла его место. Артур ведь тоже ни разу по собственной воле не сказал ей, что любит. Каждый раз Света буквально вытягивала из него признание, умоляя: «Ну, Артур, ну скажи, ты любишь меня? Правда любишь?» А он отвечал: «Я ведь с тобой. Что еще тут говорить». К счастью, Гриша так и не задал свой вопрос вслух, он лишь немо метался в Гришиных глазах, и выражение счастья на его лице постепенно таяло. А если бы задал, Свете наверняка бы пришлось ответить словами Артура.
Рано утром она проснулась. Гриша еще крепко спал. На лице его блуждала по-детски блаженная улыбка. У Светы сердце защемило. Стало ужасно жалко Гришу. И себя тоже жалко. Ну почему у нее все так нескладно? Собрав разбросанную на полу одежду и часть ее натянув на себя, она босиком на цыпочках проскользнула в свою комнату.
Уже затворяя дверь, Светлана уловила тихое движение в коридоре, с той стороны, где располагались комнаты шефа и переводчицы, и выглянула в щелку. Из комнаты шефа с босоножками в руках выскользнула Оля. Судя по всему, Леониду Петровичу «не было чуждо ничто человеческое».
От этого Свете почему-то стало еще грустнее. Ей-то казалось, у шефа крепкая семья. И жену его она знала. Удивительно милая женщина. Но, видимо, и ему чего-то в жизни не хватало. Впрочем, это личное дело шефа, и ее, Светланы, не касается. Гораздо больше ее волновала она сама. Ей-то чего не хватает?
Опустившись на неразобранную кровать и обхватив голову руками, она заплакала. Вновь стало жалко себя, Гришу, молодость, которая проходит зря. Вот ей уже двадцать пять, а она по-прежнему одинока. Одинока из-за того, что уже однажды сильно любила, и теперь любое чувство обречена сравнивать с тем, навеки прошедшим. А может, как раз не прошедшим? Может, в том все и дело? Она по-прежнему любит Артура, ее сердце занято им, и для нового чувства в нем попросту нет места. Неужели она до сих пор надеется на его возвращение? Два года прошло с его отъезда. Два года, в течение которых от него не было ни звонка, ни открытки, ни даже привета, переданного с оказией. Ни единой весточки. Он будто в воду канул. Уехал и забыл. Как растворился.