Хроники Ангелов (СИ)

– Пытки, – ужасным голосом перекричал всех Даниил. – Вот что самое страшное. Когда один человек берёт тело другого человека, то самое тело, сотворить которое мы все приложили столько труда, и методически уничтожает клетку за клеткой, прикладывая максимум усилий, чтобы этот процесс продлился подольше и причинил терзаемому побольше страданий.
– То же унижение, но только возведённое в неимоверную степень, – согласилась с мужем Лилит.
– Интересно, какая сволочь сунула им в гены ещё и эту неистребимую упёртость, – с сердцем вставила моя тихоня Кибела.
А действительно, зачем им дали упорство? Кто мог его вложить? Вельзевул, что ли, постарался? Мехиаэль? Или всё тот же Мафусаил, что вернее всего выходит?
– Евреи, евреи, кругом одни евреи, – завёл негодяй вдруг очередные куплеты, а дружки, как водится, тут же подхватили было, но Мафусаил перешел на прозу: – Эх вы, если бы не я, про избранный народ забыли бы. Даже Илья, и тот упустил.
– Антисемит! – с отвращением воскликнул Илья.
– Это я-то? – картинно изумился Мафусаил. – Ну ты даёшь! Мой учитель еврей, любимая бывшая жена, – Лилит покраснела и отвела взгляд. – Лучшие друзья, – Мафусаил обвёл нас глазами, – все, как на подбор...
– У каждого антисемита бывает любимый еврей, – глубокомысленно заявила Сарина.
– А я-то сам кто по-твоему, кто? – воззвал Мафусаил.
– У евреев совесть бывает, – тихо сказала Сарина. – А у тебя?
– Ангелочек ты наш, – с отеческой укоризной проговорил Мафусаил. – Сариночка, радость моя, ты когда в последний раз спускалась в грубый мир?
– Не твоё дело, – буркнула Сарина.
– А напрасно, между прочим. – Мафусаил выставил указательный перст. – Не витала бы постоянно в тонких небесах, дорогая, – он покрутил пальцами у своего нимба, – то знала бы уже, сколько развелось бессовестных семитов. Ничуть не меньше, чем бессовестных других...
– Я же говорю, антисемит. – ввернул Илья. – После всего, что антисемиты постоянно проделывают с несчастными...
– Включая гибель шести миллионов на глазах всего мира, – поддержал Даниил.
– Тут уж не до совести, – подытожил Гавриил. Ну надо же, вот два идиота! – Тут уж хоть бы выжить.
Лично я презираю подобые подначки вместе с рассуждениями – человеки есть человеки и все тут.
– Сариночка, солнышко, ты же меня когда-то любила, – ласково произнёс Мафусаил, как будто никто ничего и не сказал. – Неужели забыла моё самое главное доказательство? Которое не пришьёшь назад?
Мафусаил глумливо осмотрелся: – Или мне его предъявить? Тем более, раз уж наши дамы такие озабоченные...
Бедная Сарина зажглась инфракрасным светом и молчала, не зная, куда деваться. Мы все деликатно от неё отвернулись.
– Между прочим, по Хемингуэю – "Несокрушимое еврейское упрямство", – продолжил Мафусаил с горькой иронией и ещё картавя, как сделал бы любой семит, но выделив при этом ругательное слово. Негодяй часто закивал всем телом, как раввин на молитве. Когда же он, наконец, прекратив качаться, с торжеством посмотрел на Илью, из глаз подлеца брызнули зелёные искры, спутники каждой его каверзы.
Поэт дёрнулся, будто по нему пустили тыщу вольт, потом побледнел и пошёл пятнами.
Догадавшись о душевных муках несчастного, Учитель сделал сострадательный жест не только рукой, но каждой чертой лица, и примирительно сказал: – Что ж делать, иначе ведь наш особый дар не заработаешь.
Нужен им такой дар! – а вслух я промолчал, только подумал.
– В том-то и дело, – буркнул Илья, сделавшийся совершенно красным. – И Эрнст за всё расплатился сполна. Так что не надо.
– А чем это он, кстати, у нас там занимается, чем? – Мафусаил прищурился, подумал и сам же стал отвечать на свой вопрос: – Ну да, ну да, а как же, рыбалкой, конечно.
– У тебя там и море есть? – удивилась взгрустнувшая было Ева.
– Отчего же... – хмыкнул Мафусаил. – У меня там всё есть. – и немедленно поведал: – В роли щук, например, попеременно соцреалисты. Пока жарят одного, другой барахтается на губе, зацепившейся за крючок, а остальные ссорятся за первенство в очереди.
– Что самое интересное в сем процессе, – сообщил Вельзевул, успевший наново вздремнуть и слегка проснуться: – это то, что каждому доподлинно известно, чем чревато первое место.
– А чего же они за него борются? – снова не выдержал я. И ведь давал же себе слово не вмешиваться, нет, душа требует, что ли.
– А по привычке, – заржал Мафусаил. – Когда кто дурные повадки искоренит, сам превратится в рыбака, чтобы вступить в единоборство со следующей щукой.
Я поёжился.
Мафусаилу этого показалось недостаточно. Он снова уставился на несчастного Илью и кивнул на беднягу подбородком: – Вот ты у нас искусствовэд... – Мафусаил хмыкнул и продолжал: – Раздавал таланты, отмечал печатью гения, а они продавали мне эти твои знаки отличия вместе с душой за всякую ерунду.
Илья не выдержал: – Какой же ты негодяй, Мафусаил! Ведь ты же сам ставишь их в такое положение, что продашь не только душу с талантом...
– Извини, – перебил его Мафусаил. – Тебе напомнить закон причины и следствия? Он оглянулся на Сарину. – Ну-ка, Сариночка, как там точно насчёт кармы?
Сарина, успевшая принять нормальный цвет, отрапортовала в ту же секунду: – Любая ситуация, в которую попадает разумное существо, является отражением совокупности всех предыдущих мыслей, речей и поступков данного существа.
– Понял? – вопросил Мафусаил. В речи его вдруг на короткие два слова, зато явственно проявился грузинский акцент: – Спасыбо, дарагая. А то нашли злодея. Да если бы не я, – он поочерёдно осмотрел притихших ангелов – то видали бы вы все такие благостные свою эволюцию.
– Каждый ведь знает, на что идёт, – примирительно заметил Дух.
Илья совсем побледнел. Взгляд, которым он молча одарил Мафусаила, не предвещал ничего хорошего. Мне следовало помочь ему, хотя бы, поскольку хозяин дома, но я честно не знал, как, да и что толку ввязываться, когда он потом первый же меня подставит.
– Это несправедливо, – запальчиво закричали Сарина и Гавриил дуэтом, а Даниил, конечно, тут же подхватил.
– Что именно?
Лицо Мафусаила искривила усмешка, но почему-то его никто не обвинил в излишнем сарказме.
– Что конкретно вы считаете несправедливостью? – повторил насмешник. – поведение людей, обсуждение поведения людей или же обсуждение поведения только людей, не затрагивая нас?
В моём мозгу начало шевелиться что-то такое, от чего и крылья застыли. В результате получается, что если мы всё-таки примем решение разрушить грубый мир, то доберемся и до нашего, тонкого? Я посмотрел на Кибелу. Она ответила мне обеспокоенным взглядом.
– Крылья чешутся, – высказался Вельзевул, борясь со сном.
– Чёрные дыры не отдам, – внушительно сказал Мафусаил.
– Подумаешь, преисподняя, – встрял Мехиаэль. – Всё равно там твой сынок скоро всю власть захватит окончательно, а тебя вообще выпрет к чёртовой бабушке.
– К чьей бабушке? – насмешливо протянул Мафусаил, но быстро одумался и вздохнул: – Какой-никакой, а сын всё-таки. Не уничтожать же собственных детей, – и с вызовом посмотрел на Учителя.
– Не понял, причём тут чёрные дыры, – медленно сказал я. – Вроде мы о человечестве.
Всё-таки мне очень хотелось спасти от нависшей опасности, по крайней мере, свою семью, но разговор двинулся по другой плоскости.
– Не можем же мы истребить человечество, оставив при этом функциональными чёрные дыры, – наивно произнесла Ева. Похоже, о нас самих, о том, что от человеков и через чёрные дыры прямая дорога к нам, она всё ещё не подумала. – Или можем? Да зачем?
– А кто в преисподней живёт? – риторически спросил Илья. – Не те же души?
Тут заговорили все разом. Даже Вельзевул, наладившийся было снова закемарить, встрепенулся и захлопал глазами.
– Ладно, саму материю сделать не проблема, а вот нового духа откуда на всех набрать?
– Но если мы заново сотворим человеческие тела и по новой запустим туда те же мёртвые души, что изменится?