Лебединая (СИ)

========== Часть 1 ==========
— Что, вашу мать, вы делаете? — Томас неторопливо подошёл к парням, которые тёрлись на школьной парковке возле блестящей тойоты Оливера Стоуна.
Спрашивал Томас беззлобно, с ленивым любопытством, но всё-таки внимательно смотрел на каждого гогочущего приятеля.
— Прокачиваем карету нашей принцессы, — отозвался Маркус. Томас слегка нахмурился и, лишь когда парни расступились, смог рассмотреть царапины на чёрном отражающем послеобеденное солнце боку тойоты.
В царапинах угадывались буквы, а присмотревшись получше, Томас смог разобрать «пидор». Он хмыкнул и покачал головой:
— Если папаша этого козла узнает об этом, то вы до конца жизни будете заниматься общественными работами и драить сортиры в больницах. Он же корешится с шерифом, я слышал, тот к ним даже ужинать ходит со своей резиновой куклой.
Марк заржал и щёлкнул зажигалкой, прикурив выуженную из внутреннего кармана куртки сигарету:
— Кукла что надо, что ты. Я бы пообщался с этой милфой, сиськи у неё — огонь.
— А по поводу этого, — Эрик вынырнул к ним, закидывая руку на плечо Маркуса, широко улыбнувшись, — не волнуйся. Принцесса не настучит папочке, кто исцарапал её карету, если не хочет снова хлебать воду из унитаза. Да и вообще, его папочка должен быть нам благодарен. Мы ведь ставим его в известность о том, кому любит подставлять жопу его сынок.
Томас закатил глаза и махнул рукой. По факту ему было совершенно плевать. К Оливеру Стоуну он относился совершенно никак. Сам его не трогал, отмашки трогать не давал, просто наблюдал, как новенького, которого перевели к ним в начале осени, изводили, и только усмехался — каждый сам должен барахтаться, чтобы взбить лапками масло. У Оливера это получилось плохо, даром, что из богатеев — вон, машину собственную имеет, новую, блестящую, недешёвую. Томас вовсе никакой не имел, мог только брать иногда отцовский старый форд.
Впрочем, забавы с унижениями Томаса никогда особо не интересовали. Потому Оливер оставался для него довольно нейтральным персонажем, за которым и наблюдать-то не слишком любопытно. Очередной мальчик для битья. И сам в этом виноват, если не даёт должного отпора. Пацанов-то отвадить легко можно — они хоть и любили выпендриваться, но трусливыми были до смерти. Скажи им Оливер хоть раз, что настучит отцу, а тот доложит шерифу — и всё, закончились бы беззаботные деньки с пинанием всем известного органа.
Томас Ченнингтон с самой младшей школы являлся бессменным лидером всех ровесников в округе. У его родителей не было ни особых денег — мать работала в закусочной, а отец в автомастерской, — ни положения — всё по той же причине, — ни каких-то особых способов добиться влияния. Оно у Томаса просто было и всё. «Это врождённое», — говорила его мать, Молли, улыбалась и гладила тогда ещё десятилетнего Томаса по голове, отдавая ему пластырь, чтобы он заклеил разбитые коленки.
Конечно, Томас ничего против не имел. Ни против пластыря, ни против вроде как врождённого лидера внутри себя.
Ровно до того дня, пока в одном из школьных туалетов, которым никто особо не пользовался, он не обнаружил курящего под окном Оливера Стоуна со свежими ссадинами на белом лице. Они так ярко выделялись на коже, что и вовсе казались неумелым гримом, и Томас хмыкнул, подходя к раковине, чтобы помыть руки.
— Что, нервишки шалят? — спросил он, разглядывая отвернувшегося Оливера в отражении. — Значит, духу сигареты купить у тебя хватило, а мордаху свою отстоять — нет? — он повернулся уже лицом и опёрся бёдрами на край раковины.
Оливер хмуро посмотрел на него и затянулся. Томас видел, что курит он неумело, если не впервые, то явно раз пятый, не больше. Сигарета между пальцами держится неуверенно, ломко, словно Оливер и сам не знал, нужна она ему или нет. И всё это выглядело так карикатурно, что смешок сдержать становилось всё сложнее.
— Хочешь, помогу тебе?
— Что? — недоверчиво переспросил Оливер, сводя тёмные густые брови к переносице. Он выглядел как нахохлившийся птенец, только-только выпавший из гнезда: тонкий, нескладный и очень-очень подозрительный. — В смысле, поможешь?
— Скажу парням, чтобы перестали тебя трогать.
— А взамен что?
Томас оскалился: а Оливер-то не дурак, понял, что за просто так ничего не бывает.
— Дашь мне трахнуть себя.
— Что? — чужое лицо вытянулось, но Томас лишь пожал плечами:
— Мне всегда было интересно, как это — трахнуть парня.
— Ты пидор, что ли? — мрачно спросил Оливер, всем видом показывающий, что не верит ни единому слову.
Но Томас не лгал. Он бы помог, сказал бы парням, те бы отстали. Вопросы только задавали бы, но со временем нашли бы другую грушу.
— Неа, — сказал он, сам закуривая. — Но почти уверен, что би. Похуй же кого трахать, задницы у всех одинаковые.
— Я не пидор.
— А все говорят обратное. Даже твой вид говорит обратное, ты девчонку-то хотя бы мял?
Оливер начал неожиданно краснеть, отвёл взгляд и буркнул:
— Мял.
Томас уже откровенно расхохотался. Почти от умиления. Прелесть какая, подумал он, этот парень смущается от подобных разговоров. Впрочем, его смех затих так же внезапно, как и начался. Томас отлип от раковины, выкинул в унитаз щелчком пальцев окурок и дёрнул плечами.
— Ну, нет так нет. Бывай, — он окинул Оливера ещё раз взглядом и вышел.
Благородства в нём не было ни грамма. Томас никогда не замечал за собой откровенно альтруистичных порывов и к ним не стремился. Вот и сейчас он сделал предложение исключительно от скуки и с выгодой для себя, не собираясь предпринимать абсолютно ничего без согласия Оливера на условия. Не его стиль и не в его характере.
Осень была любимым временем года Томаса. Потому что экзамены не скоро, ещё тепло, впереди Хэллоуиновская вечеринка и рождественский гусь. А ещё осенью все более расслабленные, чем весной. Странный факт, вроде должно быть наоборот, но Томас каждый год ловил всех вокруг на неврозе перед предстоящей годовой аттестацией. Ему самому никогда не приходилось испытывать трудности с учёбой, гением он не был и звёзд с неба не хватал, но своё удовлетворительно получал стабильно.
А ещё осенью проходили самые громкие вечеринки, не только в честь Хэллоуина. И ни одну из них Томас не пропускал.
Он никогда не устраивал их в собственном доме, тот просто был не предназначен для этого — малогабаритный, с постоянно присутствующими по вечерам родителями, которые никуда и не ездили всю жизнь, кроме соседнего городка на пару часов к престарелой тётке Томаса. Но вот на вечеринки к другим он ходил постоянно по регулярным приглашениям.
В конце сентября как раз тусовку устраивала Райли Холланд. Её дом находился в более престижном квартале города, да и сама она была не простой соседской девчонкой. Её отец торговал подержанными машинами и пригонял новые со всей страны, чтобы сбывать в их штате. Отец Томаса как раз работал в автомастерских семьи Райли, где подержанные машины приводились в порядок, потому они неплохо общались — Томас и Райли — и даже в детстве ходили друг к другу на дни рождения.
Сегодня Томас отправлялся на более шумный праздник жизни, чем детский день рождения с пиньятой и шоколадным тортом.
Райли выглядела, как обычно, сногсшибательно. Она не казалась Томасу красавицей, но в ней определённо было это среднезападное очарование американки: покрытая загаром после лета, большеглазая и большеротая, но с неизменным безоблачным игривым настроением. Райли втянула Томаса внутрь дома за локоть и, захлопнув дверь, сразу дала ему в руки картонный стакан с разведённым джином.
— Предки смотались на два дня, так что веселись на всю катушку, ковбой, — подмигнула она ему.
Томас ответил ей пошлым шлепком по круглому бедру, но не вкладывая в это никакого подтекста. Райли была ему как кузина, но точно не объект для того, чтобы желать стянуть с неё трусики или хотя бы вздрочнуть.
— Тогда где мой револьвер? — хохотнул он в ответ, отпивая джин из стакана и обводя помещение взглядом, чтобы получше рассмотреть сегодняшнюю публику.