Утро в Нормандии
Кейт мрачно собралась, повертелась для порядка перед зеркалом и неожиданно для себя самой направилась в сторону жилых корпусов Сорбонны.
Побродив немного между зданиями, не найдя в них ничего прелестного и почему-то отметив, что тут и разогнаться-то негде, она уселась на ту же скамейку, что и в апреле. А может быть, на другую, но похожую, и уставилась в одну точку невидящим взглядом. Надо было что-то решать с проживанием и разобраться с Жаном. Неужели он такой подлец?
– А, мадемуазель, здравствуйте! – Перед ней снова стоял тот самый сумасшедший Бернар и радостно улыбался. – Вот мы и встретились.
– Да уж, – недовольно пробормотала она.
– А я и не сомневался, что увижу вас снова.
– Я тоже. Вы, наверное, живете на этой скамейке?
– Нет, но поджидаю вас с самого апреля. Вы просто обязаны были поступить и, мне кажется, поступили. Не так ли?
– Да, так.
– Вы чем-то недовольны?
– Как вам сказать?.. Я хочу помолчать.
– Извините. Я просто очень обрадовался, увидев вас, и как-то не подумал, что могу помешать. Вы, наверное, ждете того молодого человека?
– Нет!!! Никого я не жду. Я же сказала, что хочу помолчать! – И она резко отвернулась, взметнув в воздухе рыжей гривой, из которой, как показалось Бернару, посыпались искры.
Он тихо отошел в сторону и медленно направился прочь.
– Черт побери, ну какая же я дура! – пробормотала Кейт, которой на самом деле было невыносимо сидеть одной. – Бернар!
Он резко обернулся, как будто ждал ее окрика.
– Бернар, – она неуклюже поднялась со скамьи, оступившись на невысоком каблуке своих неизменных байкерских ботинок, – Бернар, ну… если… может, вы помолчите со мной за компанию?
– Хорошо. Если у меня получится.
Примерно с полчаса они сидели рядом, закрыв глаза. Наконец Бернар заговорил (видимо, действительно у него не получалось молчать):
– Простите, что снова прерываю вас, но начинается дождь…
Тут Кейт и сама поняла, что он начинается, потому что на нее закапало, а через минуту, за которую они успели добежать до развесистого дуба, по всем аллеям парка уже молотил плотный ливень с градом. Конечно, они намокли, но не сильно. Пока Бернар раскрывал зонт, они как раз добежали до ветвей. Когда они мокрые, тяжело дышащие, оказались под одним зонтом, смеясь и перебрасываясь шутками, Кейт вдруг испытала неожиданное чувство: ей захотелось соблазнить его прямо здесь, под этим деревом, без всяких на то причин. Она даже не успела понять, что произошло… Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза, стоя близко-близко и прерывисто дыша, а потом Бернар поцеловал ее. Зонтик наклонился, дождь накапывал на них сквозь листву, но они стояли, приникнув друг к другу, и не замечали ничего. Они целовались, а потом Бернар с наслаждением зарывался лицом в ее непокорную рыжую гриву.
Кейт понимала, что нравится ему, и нравится, пожалуй, очень сильно, но что двигало ею самой в эту минуту, она не знала и знать не хотела. Жан был забыт, она не думала ни о чем, ей просто приятно было в объятиях Бернара… и все. Потом она словно протрезвела и отшатнулась от него.
– Что же мы делаем, – пробормотала она, прикусив пухлую нижнюю губу.
Бернар смотрел на нее глубоким взглядом с поволокой и молчал. А она уже больше не стала смотреть на него, ей было стыдно. Перед собой и перед Жаном. Что он скажет, когда узнает? Ведь ей же придется ему все рассказать, у них не должно быть тайн, когда они поженятся и снова будут жить вместе… Что он ей там говорит?..
– Может быть, вы хоть теперь скажете, как вас зовут?
– А, да. Кейт. Кейт Морган.
– Вы англичанка?
– Нет, американка.
Дождь стих так же резко, как и начался, выглянуло солнце. Они шли по мокрой траве обратно к лавочкам, и Кейт изо всех сил старалась придать лицу непринужденный вид, как будто не было этого ливня и… вообще ничего не было!
– Что?..
– Я говорю, что думал, вы – француженка. Вы очень хорошо говорите по-французски.
– У меня папа француз наполовину. А я из Техаса.
– О-о. Это далеко. Там, говорят, красиво?
– Это кто же вам такое сказал? – резко ответила Кейт, вспомнив слова Жана про «проклятый Техас и гремучих змей по ночам».
– Слышал. Он особенный.
– Это вы мне хотите сделать приятное? Зря стараетесь. Я не люблю вранье и лесть. А еще – Техас. Но дороги там хорошие…
– Вы любите дороги?
– Мотоциклы.
– Ах, да. Это заметно.
– Еще бы! Мой Харли остался дома совсем один. Бедняга!
Бернар деликатно помолчал.
– Вы раньше бывали в Париже?
– Только в апреле, когда встретилась с вами.
– Так откуда же вы знаете язык?
– Выучила дома с отцом. От нечего делать.
– Послушайте, Кейт. Может быть, нам перейти на «ты»?
– С какой это стати? Тем более, я – студентка, а вы – преподаватель. Сколько вам лет?
– Я только второй год преподаю. Двадцать шесть. А вам?.. Ох, извините, это некорректный вопрос.
– Да я еще не в том возрасте, чтобы его стесняться. Мне девятнадцать.
– Ну вот, видите, мы уже много друг о друге знаем. Тем более… Я думаю, после… дождя уже можно переходить на «ты»?
Кейт остановилась, развернувшись к нему. Он смотрел на нее и, кажется, был готов повторить то, что между ними произошло. У него вообще было такое лицо, отметила про себя Кейт, что он готов целоваться с ней до конца жизни.
– Ничего не было, – отчетливо и разделяя каждое слово произнесла она. – Никакого дождя не-бы-ло. И никогда не будет!
– Ну… это вы зря. Впереди – осень, – пробормотал Бернар. – У нас еще уйма попыток!
– Знаете что? Я сейчас уйду и… и все! Забудьте об этом, пожалуйста! Я не знаю, что на меня нашло. Но это… совсем не мой стиль. Я так не знакомлюсь с мужчинами. Прощайте.
– Вы скажите хотя бы, – крикнул он ей вслед, – на каком факультете вас искать?!
– На лингвистическом.
– Вот те раз. А я работаю как раз на нем.
Кейт не поверила и, не оборачиваясь, покрутила рукой в воздухе, подняв ее над головой, мол, знаем мы эти совпадения, известный приемчик. Но Бернар не замечал этого жеста, обрадованно и оторопело глядя ей вслед. Он-то точно знал, что не врет, значит, с сентября они будут видеться каждый день!
– Да, – повторил он задумчиво. – У нас еще уйма попыток…
И, счастливый, зашагал в сторону парковки автомобилей.
Они еще встречались пару раз в парке, но дальше светских бесед дело не шло: Кейт под любым благовидным предлогом ускользала от него. В общем, он приятный, симпатичный мужчина, думала она. У него были светлые волосы и мечтательные голубые глаза. Глаза, как у Жана. Но Жан был черноволосым и смуглым, и это делало его неотразимым на взгляд Кейт. А по возрасту Бернар с Жаном были почти ровесники: Жану недавно исполнилось двадцать четыре…
Незаметно наступил и прошел август. Бабушка с дедушкой укатили в турне по Европе и оставили ей почти целый месяц свободы, которая теперь была Кейт совсем не нужна. Она не спешила искать Жана. Кейт вела тот образ жизни, который почему-то Париж навязывает всем приезжим, наведавшимся к нему в гости не просто поглазеть на достопримечательности, и который рано или поздно с абсолютной одинаковостью начинают вести все, кто живет здесь не один месяц. То есть она завела несколько приятелей, с которыми изредка пересекалась по тем или иным поводам, а чаще всего без. Но в основном она одиноко бродила по городу или просиживала в кафе, удивляясь, впрочем, нехарактерности своих занятий… Да, здесь было все не так, как в Техасе, и эта европейская неспешность, которая в первое время раздражала и тяготила ее, теперь становилась привычной и даже приятной. Кейт перестала скучать по мотоциклу. Ей полюбилось ходить пешком, особенно по набережной Сены… Она приняла Париж, приняла правила его игры и начала меняться сама.
3
Учебный год застиг Кейт врасплох. Оказывается, надо все время вставать в семь утра и даже раньше. Оказывается, опоздание нежелательно, и вообще это не школа, где за несоблюдение дисциплины и распорядка можно получить выговор и отделаться вызовом родителей. Тут можно отделаться и отчислением. И, оказывается, что всего неприятней, тут и вправду надо учиться. А это было верхом несправедливости. Разве за этим она ехала в Париж? Жан, как недавно выяснилось, по-прежнему прозябает там, в Техасе, а она тут – мучает свою душу и свой организм этой изнуряющей и бессмысленной Сорбонной. Кейт занервничала, ее потянуло на табак, а ведь за август она почти бросила курить. Вернувшиеся из путешествия бабушка с дедушкой накручивали ее и без того натянутые нервы, и она в конце концов не выдержала и в таких проникновенных выражениях пожаловалась отцу, что тот наконец согласился оплатить ей квартиру. Это была великолепная комната, не очень близко к университету, зато большая, в старинном особняке и с таким высоким потолком, что, лежа на кровати по ночам, Кейт невольно прикидывала, сколько тут можно было бы надстроить еще этажей: один или два.