Три поцелуя

Майкл положил револьвер отца на место и открыл кожаный мешочек, украшенный традиционной индейской вышивкой, бисером с ленточками из крашеной кожи. В нем хранился огромный медвежий коготь, который даже сейчас поражал своими размерами. Почему отец, уговаривавший сына не возвращаться сюда, завещал ему этот коготь?
В ящике лежали еще ковбойские шпоры, старинная бритва и огромные гвозди, выкованные в старой бревенчатой кузнице на склоне горы, с которыми он играл в детстве. Придет время, и, возможно, они станут экспонатами краеведческого музея — как, впрочем, и сам дом. То, что теперь являлось гостиной, было когда-то первой бревенчатой хижиной, построенной в этой долине Ксавьером Бирклоу. К ней в дальнейшем пристраивали остальные комнаты, расширяя дом. В одном углу высокой ширмой было отгорожено место, где стояла кровать, на которой медленно угасала его хрупкая, болезненная мать. Ее стеганое одеяло до сих пор хранилось на чердаке вместе со старинной маслобойкой и прочими вещами. На широкой полке рядом с окном стояла старинная посуда, лежали прялка, чесалка для шерсти, а также бабушкина грубая форма для выпечки хлеба. Внизу стоял огромный дубовый ларь с клубками всех цветов, которые, видимо, давно съела моль.
Роза, сестра Майкла, отказалась что-то забирать отсюда, сказав, что она обсудит этот вопрос за чашечкой чая только с будущей миссис Бирклоу, невестой брата.
Майкл с силой задвинул ящик стола. Роза всегда была романтиком, и он много лет назад понял, что с этим бесполезно бороться.
Старый дом был полон воспоминаний, своих привычных звуков и запахов. Майклу казалось, что, если прислушаться, он услышит, как быстро стучат спицы в руках матери, как поскрипывает ножная педаль ее швейной машинки у камина. Как много рубашек и платьев сшила его мать на этой старой машинке, стоявшей теперь в углу! Слишком хрупкая для того, чтобы трудиться на ранчо, она коротала свои дни за женской работой, сидя у окна. После нее осталась огромная корзина лоскутов, которые тоже давно пора было выбросить. А сколько сплетен за многие годы слышали стены этой гостиной, где собирались соседки, пока их мужья разговаривали о жатве и урожае, коровах или лошадях!
Старая сова, живущая в каньоне недалеко от дома, громко ухнула, заставив Майкла вздрогнуть. Он вытянул ноги в отцовских удобных, разношенных ботинках и закинул их на стол. Все в этом доме было старым, привычным, добротно сделанным и основательным, за исключением новой кровати, которую отец смастерил уже после смерти матери. Она была сделана с любовью и мастерством — для необыкновенной женщины, как потом догадался Майкл… И отец заслуживал такой женщины.
Майкл нисколько не осуждал отца за связь со Стеллой Мэттьюз. Уэйд Бирклоу преданно ухаживал за своей больной женой и заслужил хоть немного счастья. И, судя по всему, Стелла смогла вернуть отцу радость жизни. Она всегда была очаровательной, потрясающей женщиной. На первый взгляд, такая хрупкая и женственная, она оказалась настоящим борцом. С каким достоинством она вела себя все эти годы после ареста и смерти мужа, борясь с нищетой и игнорируя сплетни, которые распускал о ней Клуб! Кло похожа на нее и, скорее всего, будет с возрастом выглядеть так же молодо.
Кло… Это имя постоянно звучало в его мозгу, он все еще ощущал ее дразнящий запах. Вместо пламени в камине он видел ее фигурку, которая приближалась к нему тогда в амбаре, чуть покачивая бедрами. Голубые глаза смотрели прямо ему в глаза, в них горело откровенное желание…
Майкл резко выпрямился в кресле. Ему нельзя снова погружаться в эти воспоминания. Пора забыть ту глупую сцену в амбаре. К черту Кло! Он ненавидел ее за то, что она не стала ждать, что свела на нет все его многолетние усилия дождаться, когда она станет по-настоящему взрослой и начнет понимать, чего хочет в жизни. Он так сдерживал себя, так боялся наделать ошибок с юной Кло, сестрой его друзей, пока она росла!
А она вдруг сама позвала его на свидание в амбаре и дала понять, что хочет дойти до конца. Майкл отказался от этого щедрого дара из глупого принципа. Но Кло не из тех женщин, которых отвергают, — особенно когда они сами предлагают себя…
Майкл машинально дотронулся до шрама на губе. Он почти видел сейчас, как в ее глазах вспыхнула ненависть и как она запустила в него мячом. Он тогда инстинктивно зажмурился и попытался прикрыть лицо руками, но все же успел заметить ужас на ее лице. Она всегда была темпераментной, взрывной, и, наверное, сама испугалась того, что сделала. А он навсегда запомнил образ женщины, стоявшей напротив него, — женщины невыносимо прекрасной в своей ярости.
Уэйд, его отец, узнав о том, что произошло, объяснил ему, что он дурак. Что Кло — уже вполне зрелый человек, что такие натуры гораздо раньше остальных созревают как женщины и в девятнадцать лет вполне готовы к семейной жизни. Но Майкл тогда только что получил первую степень в университете, готовился продолжать учебу дальше и был самоуверенным болваном. Он считал, что лучше понимает Кло, и не послушал отца. Он решил, что надо дать ей время остыть, успокоиться, вместо того чтобы сломя голову мчаться за ней…
Экран нового сканера Уэйда, настроенного на полицейский код, внезапно вспыхнул, и на нем появилось изображение маленькой улочки со старым фургоном Кло. Майкл услышал сообщение полицейского из патрульной машины. Майкл обнаружил, вернувшись домой на похороны отца, этот мощный и современный сканер и страшно удивился, зная отношение Уэйда к современной технике. Отец считал, что она убивает семейное общение и портит молодежь. Было видно, что сканером часто пользовались, а самое поразительное — находился он не в самом доме, а в амбаре под старыми выделанными шкурами.
Пока полицейские ждали ответа на запрос о номере фургона, Майкл разглядывал ботинки отца. Когда первым ответ дал помощник шерифа, Майкл скривился. Опять городской полиции утерли нос, а люди шерифа снова вмешиваются не в свои дела…
Пожав плечами, Майкл стал изучать старые фотографии, висевшие над столом. К привычным семейным снимкам прибавилось шесть новых в ореховых рамках, и Майкл удивился. Он не ожидал, что отец настолько сентиментален и способен вешать на стены фотографии, да еще сделав для них новые рамки.
На одной из фотографий Уэйд и Сэм Мэттьюз, еще подростки, стояли на фоне ранчо с широкими улыбками, обняв друг друга за плечи. На другой были его родители, а также Сэм и Стелла Мэттьюз и дети обеих семей. Третья фотография запечатлела семейство Бирклоу: мать, бледная и хрупкая, его сестра Роза, живущая сейчас с мужем и детьми в Вермонте, и сам Майкл в футбольной форме. Ему было тогда семнадцать лет, и он неожиданно вытянулся в то лето. На четвертой фотографии была Роза в свадебном платье, и они с отцом рядом с ней, а на пятой — отец и Майкл, только приступивший к работе.
Майкл хорошо помнил свою первую работу по специальности в Италии — он тогда помог производителю дорогой обуви обнаружить, каким образом на его фабриках заменяли дорогое сырье. После этого его вызвали в управление полиции Нью-Йорка в качестве эксперта по следам, чтобы поработать над делом зверски убитой женщины в Центральном парке. К счастью, следы в парке не были затоптаны, и он без труда определил, что почти все они оставлены дешевыми кроссовками, недавно поступившими в продажу в пригородных универмагах. Так удалось выйти на группу подростков, возомнивших себя служителями культа, который требовал принесения человеческих жертв.
На последней фотографии была запечатлена Стелла, которую обнимал за плечи его отец. За стеклом рамки внизу лежала засушенная роза. Майкл узнал эту розу: когда-то подростком он нашел ее в библии отца. Уэйд тогда попросил сына никому не рассказывать об этой находке.
Майкл присмотрелся повнимательнее к последнему снимку. На всех семейных фотографиях было видно, что отец очень любит жену и детей, но только на снимке со Стеллой у него был по-мальчишески счастливый и гордый вид.
Майкл грустно улыбнулся. Жизнь полна неожиданностей. Наверное, отец был счастлив, умирая в ее постели. Если вдуматься и отбросить эмоции, что может быть лучше, чем умереть в объятиях женщины, которую так любишь?..