К-9: Ученик. Учитель (СИ)
– С неделю-две, – пожал плечами Трал. — Не будешь дергаться, мож и меньше. Но что-то мне говорит, ты через день уже куда-нибудь сорвешься.
— Через два караван.
Врач только вздохнул:
– Ну, за два чуть затянется. Если пойдешь в центре, сойдет. Транспорт есть?
– Летучка есть.
— Спидер, чтоль? – снова фыркнул Трал. — Сойдет, сойдет! Все сойдет, лишь бы ход был мягкий. На вот. Одну сегодня, вторую завтра: быстрее заживет. Так и быть -- бесплатно.
Джей подставил ладонь и хмуро глянул на две кроваво-красные капсулы, щедро отсыпанные из белого безликого коробка. Перевернул пальцами одну, тут же поймав взглядом едва заметную маркировку-четырехлистник:
– Чем обязан?
– Чем? – насмешливо изогнул брови Трал. – Да уж сам выбери: званием, заслугами, собственным шармом? Ты, мужик, и ребята твои много кого из Пустоши вытащили. Это вот тебе «спасибо».
«Спасибо», значит. Чуть помедлив, Джей кивнул и спрятал капсулы в карман – светить их лишний раз не стоит. Ребята из Четырехлистника делиться технологией и знаниями отказались, заперлись в Цитадели и работали только на Вольных. За хорошие деньги работали. Препаратов их производства было очень мало, встречались они редко и за пределами Цитадели стоили дороже некоторого снаряжения. Передавать их Имперским было строго запрещено. Городским, что уже интересней, использовать тоже запрещали. Для тех, кто провел в Пустоши меньше года, лекарство превращалось в самый страшный яд. Впрочем, Джей мог понять, почему: в отличие от всего медицинского, от капсул Четырехлистников разило излучением.
Такое «спасибо» могло спасти жизнь, а не просто побыстрее вылечить плечо. Но Трал будто услышал его мысли:
– Ты не думай их того, на будущее, – вдруг серьезно сказал он, уловив задержку. – У тебя шрамов тьма, дырка в плече из них, смотрю, почти самый мирный. Но раз хочешь соваться в Пустошь, лечи. Подцепишь чего, без руки останешься. И ты это… – хирург чуть замялся, но все же махнул рукой и закончил: – Рана-то городская.
– Понял тебя.
Джей кивнул и услышал, как Трал облегченно перевел дух. Интересно, чего так боялся? Мэй рассказывала когда-то, что суеверия в их братии не в чести, но тут суеверием и не пахло. Рана, полученная в Пустоши, и рана, полученная в городе, действительно разные. Просто разницу эту не объяснить наукой. Как и чутье.
Чутье, которое не давало осечек за куполом, но здесь и сейчас проспало смертельную опасность со спины. Таких тварей, убийц из людей, Джей, увы, чуять совсем не умел.
Пока Джею латали плечо, Хаук успел сотню раз обойти весь коридор. Уже знал, что от двери до окна тут семь шагов, а от стены до стены – два с половиной. Узкий короткий коридор. Уютный. У окна, вон, стоит зеленый муляж какой-то необъяснимой штуки в горшке, а вдоль стен раскиданы бесформенные кресла, набитые черт знает чем, но очень удобные. У них в номере тоже такое есть.
Сейчас было как-то не до удобства.
Даже понимая, что от такой раны Джею не будет ничего, кроме недельки вынужденного спокойствия, Хаук не мог найти себе места. Микки не шел из головы. Засел там то словами Джея о том, что жизнь Ферро оказалась связному дороже собственной, то восторгами самого Микки. Теми, за которые так хотелось выбить зубы, разбить лицо, заткнуть раз и навсегда, чтобы больше никогда не слышать этого слепого обожания.
Восторги и обожание, да.
Джей забрал у мальчишки мечту, и тот решил отомстить. Ферро забрал у Джея… Наверное, тоже мечту. Такую, которая осуществилась с эмблемой родного отряда. Такую, которая осуществилась бы с первым словом сына. Или же дочери?
Хаук скрипнул зубами и резко выдохнул. Со свистом. Зло. Нельзя, нельзя сравнивать Джея и Микки! Но сравнение шло в голову само, вместо темного желания мстить за учителя. На связного Хаук разозлиться не мог. Считать, что ошибся Микки, значило назвать убийцей собственного учителя. Ведь оба мстили за мечту, и кто виноват, что связной просто ошибся с её выбором?
Джей вышел хмурым. Скорее даже злым, но в этот раз гадать о причинах не стоило. Нелюбовь своего учителя ко всему медицинскому Хаук уже давно просек. Еще там, в Брайте, когда тот самым наглым образом сбежал из больничной палаты и неделю успешно пудрил Страйду мозги, что его выписали и все в порядке. Пока не заработал себе новых проблем.
На самом деле этого Хаук не понимал. Взрослый серьезный человек должен бы давно избавиться от детских страхов и прочих причин нелюбви к медицинской братии. Особенно такой человек, как Джей, который в свое время повидал и пережил многое.
С другой стороны, Джей и был серьезен. Когда считал, что это требуется. В остальное же время как будто отрывался за всю эту «серьезность», часто творя такую необъяснимую чушь, которую и ребенок сочтет глупой.
– И что дальше? – негромко спросил Хаук, нарушив неловкое молчание. На самом деле в голове крутился вовсе не этот вопрос. Но задавать настоящий пока было… страшно.
– Дальше отдых. Тебя завтра ждет новый материал. Потом посмотрим, как лучше поступить. У меня есть пара идей. Я надеюсь остаться тут, но без руки из меня дрянное прикрытие, а отпускать тебя одного нельзя. В общем… Ты выспись пока. Там посмотрим.
Они остановились у одной из десятка одинаковых дверей, отличающейся лишь золоченым номером «17», и Джей, скривившись, потянулся за ключом. Чувствуется, плохое настроение у него будет все время, которое врач с перекошенным от шрама грубым лицом напутствовал оставаться «в безопасности и покое».
Давным-давно стемнело. Джей не стал зажигать общий свет, ограничившись парой настенных ночников, полностью закрыл окна, и комната стала личным пространством, отсеченным от всего мира и пропитанным запахами заранее приготовленной еды. Сервис, мать его. Хаука напрягало, что в их отсутствие по комнате шастают посторонние, но раз Джей не возражал, значит, опасаться нечего.
Нормально поесть, правда, не вышло.
Двурукость Джея, увы, не относилась ни к вилке, ни к ложке, ни даже к чайнику, хотя справиться с последним Хаук хотя бы мог помочь. Но дело, так или иначе, закончилось парой бутербродов и мерзким настроением. Джей не стал бороться ни с приборами, ни с собственным самолюбием, выбрав самый «безопасный» вариант, а свою порцию отдал Хауку.
Но так и не заданный вопрос не давал покоя, тянул за язык, и, проглотив последний кусок с остатками простой воды, Хаук все же отважился:
– Джей, что теперь будет… с Микки?
– Похороны.
Хаук вздрогнул, как от пощечины. Похороны, да. Где-то в глубине души он об этом подозревал, но Микки ведь не старше, не хуже и не лучше. Просто другой. Просто ошибся.
– Это… решено? Ну, приговор. Его нельзя спасти?
– Можно, – Джей отложил в сторону планшет и посмотрел прямо в глаза Хауку, заставив заледенеть. – Я могу. Я не буду этого делать. Ты понимаешь, почему?
– Потому что он пытался убить тебя.
– Нет. Потому что он мстил. И потому что единственный шанс добраться до меня он уже слил.
– Разве это не значит, что он уже проиграл? Разве смерть…
– Не значит, Хаук! Тот, кто ищет мести, не остановится ни перед чем. Уж поверь. А этот твой Микки трус и крыса, ты этого не видишь?
– Вижу, но…
– Как будет бить крыса, если не может ударить прямо?!
– Ну… в спину.
– Нет, Хаук! Он будет бить по тебе. И черта с два я это позволю. Я спас ему жизнь. Один раз спас. Сейчас… Сейчас это не тот случай, когда его надо спасать. Он уже был на грани, знает страх смерти, знает цену собственной жизни, знает… Все он знает! Здесь и сейчас он не жертва Пустоши. Он сделал выбор и платит за него, как платил я. На этом точка.
Джей вроде не повышал голос, но каждое слово будто било по лицу, вдалбливая в голову, что Хаук зря пытался их сравнивать. А еще лишний раз напоминая, что слова о «К-9», красивые, громкие сказки о том, как отряд всех спасал без разбору, все же не были правдой. Не абсолютной. «Не жертва Пустоши», сказал Джей. Правильно сказал, но… Отчего-то Хауку отчаянно не хотелось, чтобы Микки умер. Чтобы его расстреляли из тех самых церемониальных ружей, у почти такой же стены, к которой Джей стоял спиной с завязанными глазами.