Легенды о проклятых. Обреченные (СИ)

Бад не заметил, как уснул и наклонил флягу, а из нее дамас на тулуп полился тонкой красной струйкой, впитываясь в толстый, побитый молью, мех.
Утомленное и разморенное дамасом сознание резануло видениями о Ланте, как орет, и кожа ее от языков пламени обугливается, а он смотрит и скулить хочется от жалости к ней. Они ведь выросли вместе. И девушка никогда не была шеаной. Да, ее так называли, но Бад точно знал, что Ланта не только красивая, а еще и нежная, и добрая. Любила Бада, конечно, не так, как он ее, а, скорее, по-сестрински, и хлеб приносила для них, когда старшая сестра стряпчего умерла, мать слегла, а пекарня закрылась, и семнадцатилетний мальчишка остался в семье за главного. Только злые языки болтали, что Ланта муку не из амбара цитадели брала, а приносила по ночам из леса. Не иначе, как выменивала на снадобья шеанские или душу Саанану продала, раз в голод такой еду находила. Но Бади-то знал откуда роскошь — Ланта к солда, там ходила, тело свое продавала. Он как-то проследил за ней. Не шеаной она была, а шлюхой и он ее за это презирал. Любил и ненавидел.
Никто и пикнуть не посмел, когда за ней инквизиторы пришли. Ведь таков закон — мешать святому правосудию нельзя, иначе будешь считаться пособником мадоров, и никто тебя не пощадит. Времена нынче такие: люди нечисти боятся, а зимой — особенно. Ведь легенда лассарская гласит, что однажды придут тени и поглотят весь свет на земле, а путь для них проложат в наш мир мадоры и гайлары. Вот и истребляли каждого, на кого сосед донесет. На Ланту тоже вот так донесли. Он мог ее спасти, мог перед казнью дверь открыть в чулане, ведь он там нес дозор тогда, но Бад не стал…он испугался. Не за себя, а за сестер и за мать. Никто б его не послушал, а, скорей всего, сожгли б там же рядом с ней его семью, поймав пособника…Но угрызения совести жили своей жизнью, превращаясь в злобных тварей, рыскающих по ночам в закоулках его сознания и больно вгрызающихся в душу.
Когда сожгли шеану на площади, а ее крики дикие все еще эхом разносились по крепости и сотрясали башенки по периметру цитадели, Бади боялся смотреть на костер. Ему казалось, что она голову лысую, покрытую струпьями, поднимет и прохрипит ему, что он — проклятый предатель и жалкий трус. Стряпчий помнил, как утром после казни кто-то голосил жутким голосом, что обугленный труп растерзали и все внутренности вырезали. Преступника тогда искали по всей цитадели, но так и не нашли, а она начала к нему во сне приходить страшная и обугленная.
Неожиданно Бад вдруг открыл глаза — опять эти кошмары про Ланту. Давно их не было. Все так ярко, как и наяву. Он думал, что они уже прекратились и никогда не вернутся…Напрасно думал.
Стряпчий посмотрел на потухший костер, нахмурился — что-то долго никто не возвращается. Саананщина какая-то со снами этими, даже мурашки по спине пошли, и гарью воняет мерзко и тошнотворно. С облегчением выдохнул, когда увидел, как тлеет край пустого вещевого мешка, упавший в гаснущий огонь. Пнул его ногой и подул на искры, пошевелил головешки палкой и осмотрелся по сторонам — ему показалось, что кто-то ходит неподалеку от костра за деревьями.
Он замер и прислушался, но в лесу было так тихо, что он слышал даже шелест собственного дыхания. Бад поудобней устроился у ствола ели, поднял повыше воротник, отыскивая взглядом флягу с дамасом, выругался вслух, когда потряс ею и понял, что она пуста.
Где-то вдалеке, теперь уже довольно громко треснули ветки, и опять послышался шорох то с одной стороны, то с другой. Бад вскочил на ноги и быстро осмотрелся — никого, на первый взгляд, но он был уверен, что в этот раз ему уже не показалось.
— Эй. Это вы? Выходите. У меня огонь почти погас. Где вас Саанан носил?
Ему никто не ответил, а он поежился то ли от холода, то ли от страха и схватил толстую палку с заостренным концом, которую для него изготовил Шекс вместо меча и кое-как научил ею драться. Оружия на всех не хватало, да и зачем стряпчему оружие, ведь он в отряде совсем для других целей. Баду вдруг показалось, что слева быстро промелькнула чья-то тень, он тут же обернулся, выдохнув холодный воздух, и резко направо, так как теперь ему чудилось, что кто-то прячется за деревьями. Затылок как будто сжало ледяными клещами и не отпускало, дышать стало сложнее.
— Нант. Шекс. Хватит. Я знаю, что вы здесь.
Сильнее сжал палку дрожащими пальцами и, стараясь не скрипеть по снегу толстыми подошвами сапог, двинулся в сторону деревьев. Он наподдаст этим гребаным шутникам, потому что они его разозлили и напугали, а Бади злится очень редко, но, когда злится, он может сильно ударить…как ударил мельника за то, что тот лапал их мать. И сейчас он собирался побить этих троих ублюдков, решивших подшутить над ним, особенно Нанта.
За деревьями было намного темнее, чем у костра. Там словно сгустилась вся тьма и ужас этого мира, пряча от глаз Бади нечто отвратительное и жуткое. Тяжело дыша, Бад всматривался в полумрак, и тонкие струйки пота впитывались в льняную рубаху под тулупом. Парень кожей чувствовал, как рубашка начинает прилипать к телу, так как ее тут же прихватывает холодом.
— Эй, — Тихо позвал он, заметив темную фигуру за деревом, — Я тебя вижу. Выходи.
Сам выскочил и замер, потому что увидел Нанта. Глаза стряпчего начали расширяться, а рот распахиваться в немом вопле. Точнее, он увидел сначала не следопыта, а только его голову, привязанную за длинные волосы к ветке, а тело несчастного было прислонено к стволу ели, и из раны, где голову отделили от туловища, все еще хлестала кровь какими-то монотонными толчками. Стряпчему вспомнилось, как рубил головы свиньям на бойне его отец, и как его тошнило, когда он заглядывал в раны на тушах. Бади очень хотел заорать, ему даже казалось, что он орет, но на самом деле не издал ни звука, попятился назад и на кого-то или на что-то наткнулся. Волосы зашевелились на затылке от ужаса. Это что-то было холодное и дышало льдом ему в затылок. Стряпчий медленно обернулся и зашелся в крике, когда увидел обугленное с одной стороны лицо Ланты. Она улыбалась ему половиной уцелевшего рта и, не моргая, смотрела на Бада разноцветными глазами.
— Я принесла тебе хлеб, Ба…свежий хлеб. Отдай маме.
— Я не хотел, — прохрипел и хотел кинуться обратно к костру, но вдруг заметил, что мертвого Нанта у дерева уже нет, и у Бади зашлось от страха сердце, а по телу прошла волна ледяного ужаса. Снова повернулся — Ланта стояла на прежнем месте, и теперь ее рот был испачкан в крови, и стряпчему на миг подумалось, что она пила кровь мертвого Нанта.
— Я принесла тебе хлеб, Ба…свежий хлеб. Отдай маме.
Парень бросился бежать, но отовсюду доносился ее голос, он сводил с ума и вспарывал ему мозги, долбил монотонно о черепную коробку и пульсировал в висках. Пока Бад бежал от этого мерзкого голоса, сам не понял, как споткнулся и упал в костер. Облитый дамасом тулуп вспыхнул и загорелся. Бади закричал очень громко, начал кататься по снегу, пылая словно факел инквизиторов. Он корчился от адской боли, а над ним стояла Ланта и, улыбаясь окровавленным ртом, не переставая говорила:
— Я принесла тебе хлеб, Ба…свежий хлеб. Отдай маме.
* * *
Утренние лучи зимнего солнца ослепительно играли в искрящемся снегу, заставляя его сверкать самыми разными оттенками, словно звезды, сиявшие ночью, осыпались прямо на землю.
— Как же охота запеченного на костре кабанчика сожрать или, на худой конец, кролика, — сказал один из смотрящих цитадели Раван, — последний раз я ел жареное мясо на свадьбе лиона Варна с десой Марвел.
— Молчи, аж в животе заурчало. Хорошо хоть солонина есть. Некоторые и этого не видят. Смотри за дорогой, а я пайку достану. Жрать от твоих разговоров захотелось.
— Говорят, на северо-западе Даал захватил несколько городов, и с тех пор люди там не знают голода. Ты веришь в эти сказки, Ран?
— А хрен его знает. Люди многое болтают. Так устроен мир — мы хотим верить в лучшее и верить в того, кто это лучшее обещает нам обеспечить. Даал выжигает все на своем пути. Вот что я знаю. Он — бешеный валласский пес, несущий смерть лассарам.