Легенды о проклятых. Обреченные (СИ)

— Маагар, — закричала изо всех сил, — Брат. Маагар. Нееет. Отцу напишиии. Пусть он решит, Маагар.
— Это он и решил. Скажи спасибо, что не отдал приказ сжечь шлюху валлассарскую. Я бы сжег…но я пока не велиар. Езжай в Тиан и молись, чтобы я пришел к власти не так скоро. Не сестра ты мне, а подстилка вражеская.
Крикнул мне и даже не обернулся. В груди нарастало рыдание. Огненный шар сжигал грудную клетку, и нет сил слово вымолвить, нет сил просить о чем-то. Враги мы теперь с братом родным и с отцом. Усмехнулась потрескавшимися губами — выжила в плену, потеряла людей своих, ни разу от родины не отреклась, а вернулась и, оказывается, все отреклись от меня. Пока воины веревки срезали, смотрела вслед всаднику со светлыми волосами… и перед глазами он, совсем мальчик, через ручей меня на руках переносит и вот так же брезгливо кривится, а потом руки разжал, и я прямо в воду упала, а он злорадно хохочет, подбоченясь:
— Утопить тебя надо было, когда родилась.
— За что? — шепотом, пытаясь встать в полный рост, и, сбиваемая быстрым течением, путаюсь в длинных юбках, а ветер волосы в лицо мокрые швыряет.
— За то, что мать нашу убила, и за то, что шеана ты. Люди говорят будем все мы прокляты из-за тебя.
Все это забывается с годами. В детстве часто говоришь обидные слова, ранишь, бьешь близких и родных, потом со временем сожалеешь. Мне не вспоминалось об этом, я помнила совсем другое. Помнила, что он мне брат родной. Я б за него жизнь, не раздумывая, отдала…даже если бы предателем стал. Кровь и плоть он моя. Семья. Отец бы ни от одного своего дитя не отвернулся и от семьи никогда не отворачивался. Деспот он и тиран, но своя кровь для него важнее всего остального.
Я думала, меня отведут в келью сменить одежду, но вместо этого мне на плечи набросили накидку и усадили в седло. Я не чувствовала своих ног, не могла даже пальцами пошевелить от дикого холода, но никого это не волновало. Я лихорадочно глазами Моран искала, неужели Данат и ее не пощадил, неужели ее казнили или заперли в подвалах?
А потом увидела, как Верховный астрель из ворот храма на вороном жеребце выехал в сопровождении войска, с ним рядом повозка, сундуками заваленная и мешками. И перед глазами моими от ненависти потемнело. Сволочь. Трусливая тварь бросал Храм и людей ради собственной шкуры. Бежал, как крыса с тонущего корабля. Уводил астранов, которые должны людей защитить. Все они крысы. Они могли Рейну отпор дать, их больше, и народ бы поднялся, ополчился против врага… а они бегут.
Когда с площади выехали, я женский крик услышала и встрепенулась от радости. Узнала — Моран моя. Моя верная девочка. Она бросилась к коню Маагаровскому под ноги, и тот резко на дыбы встал. Сумасшедшая. Что творит.
— Совсем ополоумела. Жить надоело? — Рявкнул Маагар, а она тут же вцепилась в его поводья.
— Позвольте сапоги ей надеть, ноги синие. Отнимутся. Позвольте, мой дас. Будьте великодушны к сестре вашей, как бы она ни провинилась. Иллином заклинаю.
Короткие минуты молчания, смотрит на Моран, не моргая. А мне тот взгляд не нравится. Знаю я его. Похотливая тварь, животное. Как-то брали мы с ним одну из деревень, этот нелюдь сам женщин насиловал наравне со своими солдатами, у меня на глазах. И тогда у него именно такой взгляд был.
— Маленькая рабыня-валлассарка? Преданная дикарочка с томными глазами…Помню-помню, как тебя по ночам к Самирану водили в надежде, что у него встанет на девочку, а не на юных пажей государевых…Жаль не ко мне. Ну что ж, надень на свою десу сапоги. А я потом с тобой поговорю, как привал сделаем.
Концом плетки ее лицо за подбородок поднял.
— И смотри, мне без фокусов своих. Побыстрее. Нет у нас времени.
Конечно, нет, ведь ты трусливая псина Рейна боишься. Моран бросилась ко мне, хватая мои посиневшие ступни в ладони, затянутые перчатками, дуя на них, растирая, прижимая к груди по очереди.
— Сейчас. Сейчас отогрею вас, моя деса. Еле вырвалась от стражников. Воспользовалась моментом, когда сборы начались, и сбежала. Меня хряк жирный в подвале закрыл, но астраны сжалились, зная, что город оставляют, выпустили пленников.
Моран, пока говорит, дамас льет на тряпку и ноги мне растирает, причитая то на лассарском, то на валлассарском. Только страшно мне, чтоб она со мной ехала. Страшно после взгляда Маагара и от того, что защитить, как раньше, не смогу.
— Беги, Моран. Возвращайся в храм. Валлассары тебя не тронут — ты своя. Опасно здесь…ты его не знаешь. А я знаю, он глаз на тебя положил.
— Я вас не оставлю. Дорога длинная и опасная на Тиан. За вами присматривать надо. И в башне кто утешит вас? Мы попробуем сбежать. Я что-то придумаю. Вот увидите. Не отчаивайтесь.
— Мне страшно, что храм разрушат и кладбище…могилу сына осквернят… я только об этом и думаю, и нет мне покоя, Моран.
А сама ступни мои кутает в материю и сапоги натягивает.
— Валлассары не варвары, они мертвых чтят и никогда могилы не тронут. Мертвый враг всегда заслуживает уважения.
— К сыну хочу…душа болит уезжать. Не могу его одного, холодно ему там…страшно.
— Тсссс. Вот так, моя деса, сейчас согреетесь. Выпейте дамаса, вам легче станет. Вы еще вернетесь сюда, вот увидите. А сын ваш не под холодными плитами, там только косточки, а он вот здесь.
Пальцем мне в грудь ткнула.
— Он в вашем сердце живет, и, куда бы вы ни отправились, он с вами останется. Пока вы его помните.
— Живее там. — крикнул кто-то из командиров.
— Маагар, мой дас, валлассары приближаются. Срочно уезжать надо.
И снова сердце забилось быстрее от понимания, насколько Рейн близок ко мне… Насколько рядом. Почти нашел. Мне бы бежать от брата…только как? Руки связаны, стража по обе стороны. А Моран бессильна что-либо сделать.
Мы проскакали несколько миль на юг, огибая кромку леса, но не выезжая на большую дорогу, чтобы не быть замеченными валлассарскими лазутчиками. Смешно…они так боятся Рейна, что готовы несколько дней крутиться по заснеженным дорогам и идти через горы, лишь бы не столкнуться в бою с ним. Когда люди и лошади из сил выбились, Чезар вывел нас к полуразрушенной цитадели. Ее разбили еще при первой войне с Валласом, до правления моего отца. Так и осталась она полуразвалившейся стоять, как призрак, у южной дороги, а через сотню миль новую возвели с высокой башней и мощной оградой. Маагар решил на ночлег здесь остановиться, и это было верное решение — людям нужно было отдохнуть. Наверняка, его принял Чезар и никак не мой брат. Мы расположились в правой части цитадели, которая не просто уцелела, а еще и хранила в своих подвалах запасы продовольствия. Я слышала, как довольно вопили солдаты, отыскав солонину и дамас. Рабов и меня вместе с ними согнали в солдатский барак. Мужики прямо там костер разожгли.
Пока у костра руки и ноги грела, внимание на пожилого воина обратила, он в руках сверток держал. Бережно так, словно в нем что-то драгоценное лежало.
Никто его не замечал в общей суматохе, а я глаз не сводила, потому что странным он мне казался: военный тулуп с нашивками иными, не цветов дома Маагара Вийяра. Не иначе как он здесь, еще до прихода отряда прятался. Не говорил ни с кем, в стену вжался и исподлобья на солдат поглядывал, а иногда шикал на них, когда громко разговаривали.
Как стемнело, все соломы натаскали со старой конюшни, вокруг костров разложили и улеглись. Разговоры стихали постепенно, а я лежала и в черный потолок смотрела. Последние дни свободы. В башне я света белого не увижу, только через оконце под потолком. Видимо, я все же задремала, утомленная долгой дорогой. Как вдруг посреди ночи меня словно подбросило на соломе — я резкий крик младенца услышала… как в моих кошмарах…и голос так на сына похож, что сердце болезненно стиснуло клещами ледяными, и на глаза слезы навернулись. Озиралась по сторонам в поисках источника звука, пока не увидела, как сверток того воина шевелится. А его самого нет на месте. И у меня внутри все оборвалось, ноги сами туда понесли, а руки к ребенку потянулись. Подняла и к груди прижала, всматриваясь в сморщенное личико…как же он на Вейлина моего похож…на секунды даже показалось, что это он и есть. Только волосики отросли уже светлые, и глаза стали большими как пуговки. Я сама не поняла, как колыбельную ему запела, укачивая и прохаживаясь между спящими воинами и рабами. Только цепь на ноге не давала далеко отойти. Звоном своим малыша будила, и я на месте стала, качая его и напевая очень тихо, поглаживая маленькие бровки и кулачки, сжатые у самого личика.