Убийца из прошлого

Господи, что ей делать?
Когда заканчивали десерт, Шелагуров подозвал Фимку:
– Пускай карету заложат.
– Ты уезжаешь? – удивилась Ксения.
– Так надо, – не стал пускаться в объяснения Александр Алексеевич, выразительно посмотрев на супругу: мол, пора твоему кузену и честь знать.
Мэри шепнула Гуравицкому:
– Карета для тебя.
Литератор наступил под столом на ногу Беклемешевой, как они с ней условились.
– Дамы и господа, – произнесла торжественно помещица. – Сегодня у нас два радостных, два необыкновенных события. Именины дорогой Конкордии и приезд юного петербургского дарования. Мы уже слышали, как господин Гуравицкий одарен вокально. Однако он еще и пописывает. Давайте попросим его прочесть что-нибудь из новенького.
На этих словах Беклемешева захлопала в ладоши. Собравшиеся ее поддержали. Гуравицкий, изобразив смущение, встал:
– Это огромная честь для меня. Я с превеликим удовольствием…
Шелагуров налился кровью. Ах так? На кривой кобыле вздумали объехать? Гневно взглянул на Мэри, но та лишь пожала плечами: я тут при чем?
Ксения встала следом за Гуравицким:
– Тогда давайте перейдем в гостиную. Я прикажу подать туда оршад и коньяк.
Гости дружно поднялись. Через минуту за столом остался один Шелагуров. Что ему делать? Ксения не скрывает, что влюблена в заезжего прощелыгу. Раскрыть ей глаза если и удастся, то далеко не сразу: слишком уж своенравна сестра, слишком наивна и глупа. Как же ее спасти от этого мерзавца? Как спасти себя?
Будь проклят Гуравицкий. Откуда он взялся? Никогда о нем не слышал… хотя нет, слышал. Да такое! Господи, как же он сразу не вспомнил? Надо срочно сыскать то письмо. Скорее в кабинет.
У лестницы на второй этаж его поджидал Разруляев:
– Прошу прощения, Александр Алексеевич…
– Занят…
– На секунду.
– Хорошо, говори.
– Прошу принять отставку.
– Ты водки перепил? Что ты мелешь?
За столом Шелагуров заметил, что удрученный отказом Ксении Сергей Осипович не столько ел, сколько делал вид.
– Я не выдержу, не выдержу их счастья…
– Дай мне час. И клянусь, прохвост уедет отсюда в кандалах.
– Неужто преступник? Бедная Ксения! Это будет ударом…
– Это послужит уроком. Поймет наконец, что синица в руке много лучше, чем этакий журавель. Давай, давай, ступай к гостям…
– Лучше вас здесь обожду.
– Нет, ступай, за Гуравицким надо присмотреть.
– Чтобы не сбежал?
– Чтобы предложения Ксении не сделал. Позора потом не оберешься.
Помещик Устинский знал за собой слабость: если читали вслух – неминуемо засыпал. Дома-то ладно, все свои, но вот в гостях… Вдруг и здесь захрапит на всю Ивановскую? Потому во избежание конфуза решил затеять дискуссию: живой-то разговор в сон не клонит.
Гуравицкий тянул время, делая вид, что попивает коньяк. Где черти носят Разруляева? А вдруг вообще не придет? Что тогда? Рискнуть и вместо Разруляева спровоцировать на дуэль Шелагурова? Но как? Слабости Разруляева Мэри перечислила в письме: стыдится низкого происхождения, обожает Достоевского, ненавидит либералов. За обедом Андрей продумал вкрапления в текст, которые должны были привести Разруляева в ярость. А чем задеть Шелагурова? О нем доподлинно он знал лишь то, что тот ревнивец. Для достижения желаемой цели сие не подойдет. Ба! Так ведь и Шелагуров отсутствует в гостиной. Что же делать? Встать на колени перед симпатичной глупышкой и попросить руки? А вдруг откажет? Вдруг возьмет паузу на раздумье? Время-то тикает против него.
– Не опоздал? – уточнил Сергей Осипович, заходя в гостиную.
У Гуравицкого с души отлегло. Ну, слава богу!
– Начнем? – спросил он у Ксении, севшей от него по правую руку.
– Брата надобно подождать.
– Александр Алексеевич занят, просил начинать без него, – сообщил Разруляев.
– Отлично, – обрадовался Гуравицкий, раскрывая толстую тетрадь. В присутствии Шелагурова пришлось бы действовать тоньше. А без него можно было и нахрапом. – «Убийца из прошлого». Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год», – прочитал он.
– Какой-какой год? – с ходу перебил Гуравицкого Устинский.
– Все верно, не ослышались, две тысячи шестнадцатый, – подтвердил автор.
– От сотворения мира? – предположил помещик.
– Нет, конечно, от Рождества Христова. На радость публике я соединил в новом романе два самых модных жанра, фантастический с криминальным. Скрестил, так сказать, Жюля Верна с Чарльзом Диккенсом.
– Давно пора, – одобрила дерзкий замысел Беклемешева, хотя имена обоих писателей она слышала впервые.
– Итак, глава первая: «Лишь только Солнце покинуло небосвод, над столицей вспыхнуло другое светило, электрическое. Циклопических размеров башня, на которой оно крепилось, была выстроена почти столетие назад на Пулковских высотах, из-за чего обсерваторию, издавна там обитавшую, перенесли за 140 верст в Лугу, где свет искусственной звезды не мешал астрономическим наблюдениям.
Главный детектив-инспектор петербургской полиции Кобылин выглянул в окно. Убедившись, что на Большой Морской уже включили иллюминацию, засобирался домой. Дела на службе его не держали, потому что их не было. И не было давно. За прошедшие с судебных реформ сто пятьдесят лет Образование и Просвещение преступность искоренили почти полностью.
Зачем воровать, если можно честным трудом заработать?»
– Позвольте, – всплеснул руками Устинский, – вы что там предлагаете? Мужиков, что ли, грамоте учить?
– И баб тоже, – кивнул Гуравицкий.
– Всех?
– Разумеется.
Помещики загудели.
– А землю кто будет пахать? – возмутился один из них, по фамилии Брыскин.
– Грамотный мужик, что отрезанный ломоть, – вторил ему Устинский. – Рук больше пачкать не желает, ему место писаря подавай.
– Или сотского, – поддержал соседа Брыскин.
– В общем, я поехала, – встала разгневанная Беклемешева. – Не желаю такого чтения. Думала, про любовь пишете заграничную. Про султанов, гаремы, тайны парижские. А как мужиков развратить, без вас знаю. Прощайте.
– И мне пора, – обрадовался Устинский.
Первым-то уходить со званого обеда неприлично, а вот когда и другие готовы откланяться, неприлично уже оставаться.
Гуравицкий растерялся:
– Степанида Матвеевна, Петр Ефимович, постойте, – бросилась к ним Ксения. – Дальше будет интереснее.
– Откуда знаешь? – с подозрением уставилась на нее Беклемешева.
Ксения смутилась:
– Андрей разрешил предварительно ознакомиться. Только представьте, в будущем железные дороги поднимут вверх, над землей, чтобы не мешали земледелию. А еще…
– Откуда господину Гуравицкому про это знать? – отмахнулась Беклемешева. – Будущее покрыто мраком, и ведать о нем никто не может.
– А тут ошибаетесь, Степанида Матвеевна, – перебил ее Устинский. – Помните, Феофану Ивановичу цыганка нагадала, что мельница у него сгорит? Месяца не прошло…
– Не будьте столь наивным, Петр Ефимович. В подобную чушь могли поверить только вы да взяточник-исправник. Феофан Иванович сам свою мельницу и поджег ради страховки.
– Не соглашусь с вами, Степанида Матвеевна, это на Феофана недоброжелатели клевещут. Если хотите знать, я свою жизнь на кон поставил, лишь бы доказать невиновность Феофана Ивановича.
– Неужто опять пари заключили? – округлила глаза Беклемешева. – Куда только ваша супруга смотрит?
– Не пари, Степанида Матвеевна. Говорю же, жизнью рискнул. Поехал к той цыганке и попросил нагадать, когда пред Господом предстану.
– Господи, помилуй, – схватилась за шляпку Беклемешева. – И охота вам страсть такую знать? Лучше бы про дожди спросили: будут в сентябре или нет?
– Сказала, помрешь ты, Петр Ефимович, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом году от холеры. Если оно так и случится, значит, одну лишь правду она предсказывает, и Феофан Иванович кругом невиновен.
Гуравицкий решил напомнить о себе: