Наступление Ночи (ЛП)

— Погодите, — перебил Кинлин. — Что за Снадобье?
— Думаю, она врач, который работает с Черным Лебедем, — сказал Олден, изучая Ливви с другого ракурса.
Кинлин замер:
— Ты с Черным Лебедем?
Софи не могла сказать, выглядела ли Ливви нервничающей или гордой, когда сказала ему:
— Сюрприз?
Повисла тишина и растянулась так надолго, что она стала из неудобной удушающей.
— Ну, этого поворота я, определенно, не ожидал, — сказал Олден, в конце концов. — Но Черный Лебедь доказал, что он мастерски непредсказуем. И… я тебе должен, Ливви, за спасение жизни моего сына.
Фитц был насажен на усики гигантского жука во время менее-чем-идеального проникновения в тюрьму в Изгнании Черным Лебедем. Если бы Снадобье не запечатала рану… и не помогла Фитцу очиститься от яда… он бы не выжил.
— Никаких долгов, — заверила его Ливви. — Я просто делала свою работу.
— И как давно ты этим занимаешься? — спросил Кинлин.
Улыбка Ливви исчезла, и она расправила плечи.
— Ладно, если ты действительно хочешь… я поклялась в верности примерно через год после того, как мы поженились. И вот эта выпуклая вена прямо там, — она указала ему на лоб, — поэтому я и не сказала тебе.
— Я имею право злиться, что ты врала, — он посчитал на пальцах, — почти восемнадцать лет! — Он плюхнулся в ближайшее кресло, прикрыв лицо трясущимися руками. — Восемнадцать лет.
— Я всегда гадала, подозревал ли кто-то из вас, — тихо сказала Ливви. — Видимо, нет.
Смех Кинлина был таким холодным, что по коже Софи побежали мурашки.
— Восемнадцать лет, — повторил Олден. — Ты, должно быть, была одной из их основателей.
— На самом деле, Черный Лебедь был рядом гораздо дольше, чем кто-либо понимает, — сказала ему Ливви. — Но Форкл привел меня, чтобы помочь с Проектом Мунларк и…
— Ты была частью Проекта Мунларк? — прервали Олден и Кинлин.
— Ты ведь знала, да? — спросила Ливви Софи.
— Думаю, я должна была предположить, — Софи было известно, что Снадобье когда-то была членом Коллектива Черного Лебедя. И она знала, что Снадобье помогала Черному Лебедю исцелить ее способности после того, как Софи стала исчезать. Снадобье даже упомянула один раз, что она была вовлечена в таинственную аллергическую реакцию, которая случилась у Софи, когда той было девять лет… но Софи до сих пор не знала точно, что случилось в тот день. Мистер Форкл стер ее воспоминание и не отдал обратно.
— Ты действительно была частью проекта? — пробормотал Кинлин, глядя на Ливви, будто он никогда не видел ее прежде.
— Форкл хотел получить мою медицинскую экспертизу, — объяснила Ливви. — Не то, чтобы я много знала о модификациях генетики. Но он сделал большую часть проекта с Каллой.
Еще одно имя, которое ударило Софи прямо в сердце.
Калла была одной из гномов, живущих в Аллюветерре, и она решила пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти свой народ от смертельной чумы, которую развязали Невидимки и огры. Все, что осталось от Каллы, сейчас было красивым деревом под названием Панакес, растущим на пастбищах Хевенфилда, цветущим розовыми, сиреневыми и голубыми соцветиями, которые лежали у Софи в карманах. С тех пор, как она потеряла мистера Форкла, она постоянно держала с собой горстку целительных цветов. Они, вероятно, не спасли бы его, но она всегда хотела, чтобы был шанс попробовать.
— Моя роль заключалась в подготовке эмбриона Софи к имплантации в ее человеческую мать, — продолжала Ливви, — и я должна была убедиться, что тело ее матери примет ребенка так, будто тот ее собственный.
Софи поморщилась. То, как Ливви говорила о процессе, заставило девочку почувствовать себя какой-то инопланетной икрой.
— Почему ты выбрала моих родителей? — спросила она, вспомнив, что ее сестра слышала разговор Невидимок. — В них было что-то особенное?
— И да, и нет. Они были особенными, потому что не были особенными, если это имеет смысл. Нам нужно было, чтобы ты вела себя сдержанно в человеческом мире, поэтому мы искали семью, которая была не похожа на тот тип людей, которые готовы использовать свой интеллект или красоту в своих интересах. Они также должны были быть добрыми, любящими людьми, которые обеспечили бы безопасный, здоровый дом. И мистеру Форклу особенно нравилось недоверие твоей матери к человеческим лекарствам, так как это означало, что она будет менее склонна к тому, что ты примешь эти химические вещества, когда вырастешь.
— И все-таки… не было никаких других причин, по которым вы их выбрали? — надавила Софи.
— Если и были, Форкл держал их при себе. Причины? — спросила Ливви.
— Это может быть важно. Есть еще кто-нибудь в Коллективе, кто бы знал?
— … Возможно.
Софи не пропустила колебания Ливви.
Но Олден был сосредоточен на гораздо большем откровении.
— Так… ты знала, что Прентис невиновен, когда я арестовал его?
Ливви закрыла глаза.
— Да.
Слово было едва слышным выдохом, но, казалось, оно отразилось от стен, сотрясая комнату — квартиру — весь мир — до основания.
Потому что арест Прентиса изменил все.
Прентис был Хранителем Черного Лебедя, ответственным за защиту их самых ценных секретов… самым важным из которых, было существование Софи. И тогда немногие эльфы, знающие о Черном Лебеде, верили, что теневой организацией управляют злодеи. Итак, когда Олден обнаружил причастность Прентиса, он арестовал его, и тот предстал перед Советом. Члены Совета приказали сделать разрыв памяти (жестокий метод извлечения воспоминаний, телепатическое разрушение здравомыслия человека) и поручили Кинлину и Олдену выполнить задание. Они оба дали Прентису последний шанс сотрудничать, но Прентис настаивал на своем, позволяя им превратить его в лепечущего и пускающего слюни человека, чтобы сохранить Софи спрятанной. И Кинлин и Олден провели следующие двенадцать лет, исследуя человеческий мир, чтобы найти ее, в то время как Прентис провел те же годы в Изгнании, когда его жена была убита, а сына усыновил и воспитал Тиерган.
— Как ты могла не сказать мне? — спросил Олден. — Как ты могла позволить мне арестовать его?
— Мы не знали, что ты схватил Прентиса, пока не стало слишком поздно, — тихо сказала Ливви. — Даже когда он произнес «Лебединая Песня», я думала, что это как-то связано с тем, что он расследует, а не с тем, что его собираются арестовать.
— Что он расследовал? — спросила Софи.
— Честно? Я не знаю, — призналась Ливви. — Тогда мы не стольким делились. Было безопаснее держать все разложенным по полочкам.
— Ну, мы знаем, что это как-то связано с символом Путеводной Звезды, — напомнила ей Софи.
Она уже собрала звездообразную карту схронов Невидимок в руинах разума Прентиса… и только после того, как она передала ему слова «Лебединая песня». Но это все еще не говорило им, как Прентис нашел символ, и с чего нужно начинать, или узнал ли он что-нибудь еще, когда сделал открытие.
— Что заставило тебя пойти за Прентисом? — спросила она Олдена, сожалея о вопросе, когда его глаза затуманились.
Он несколько раз моргнул, чтобы убрать сожаление.
— Кинлин заметил несоответствия в записях Прентиса. Времена, когда его кулон регистрации утверждал, что он был на своем посту в качестве Маяка Золотой Башни, но на самом деле его там не было. Так что я начал наблюдать пристальнее.
Ливви хмуро посмотрела на своего мужа.
— Ты никогда не говорил мне, что имеешь отношение к аресту Прентиса.
— А ты никогда не говорила мне, что Черный Лебедь на нашей стороне! — огрызнулся Кинлин. — Даже когда я признался, что мне приказали выполнить разрыв!
Олден вздрогнул.
Он и Кинлин раньше были Когнатами, у них были те же редкие телепатические отношения, которые Софи разделяла с Фитцем. Но это требовало абсолютного доверия и полной честности, и, когда Кинлин спрятал свои сомнения от Олдена о разрыве разума Прентиса, это безвозвратно повредило их связь.
— Я сделала все, что могла, — поспорила Ливви. — Я попросила тебя не делать то, во что ты не верил. И я скормила тебе вопросы, которые нужно задать, когда ты встретишься с Прентисом…