Два Генриха

– Ваше преосвященство, я рад видеть вас у себя во дворце, – произнес король, припадая к руке епископа. – Вы первый гость, посетивший меня в новых чертогах, которые я недавно выстроил. Правда, они не совсем закончены.
– Перестань, Генрих, – едва заметно улыбнулся Бруно одними уголками губ. – Кого ты хочешь ввести в заблуждение относительно нашего родства, своих придворных? Только новички в этом зале могут не знать, что ты мой двоюродный племянник.
– Хорошо, пусть будет так, – сделал король величественный жест рукой. – Но ты все же епископ, дядя, лицо важное, первое после монарха. Столь высокий духовный сан порождает в человеке известную степень величия, притупляя порою дружеские и родственные чувства. Разве так не бывает?
– Не будем об этом, Генрих, ты прекрасно меня знаешь. Спросил бы лучше, все ли кости остались у меня целы, пока я добирался до тебя по ухабистой дороге. Впрочем, ее я не видел как таковую, вместо этого мой мул лавировал между рытвинами и буграми, стараясь не поломать себе ноги и не сбросить при этом седока.
– Что поделаешь, епископ, в южном направлении идут только паломники да бродяги, торговые же пути в другой стороне. Подожди, доберусь и до южных ворот, вот только закончу этот дворец. Как он тебе понравился?
– Выше всяких похвал. Я знал, что у тебя хороший вкус. Однако, государь, я к тебе по делу, ты, наверное, уже и сам догадался.
– Волнения в епархии? Туль готовит восстание против своего епископа? Одно слово, дядя, и я предам огню и мечу этот город. Я хорошо помню услуги, которые ты оказал в свое время моему отцу и мне. Именно твоей дипломатии обязан я тем, что мятежный князь Богемский принес присягу империи в Регенсбурге, и ныне он мой самый преданный вассал. Это позволило мне сплотить баварцев и богемцев в борьбе против крестьянского короля [21]. Так я стал сюзереном венгров и их государя Петра. Затем ты нашел князя Казимира, мы с тобой вернули ему Польшу, и теперь он тоже присягнул на верность германскому королю. Неплохой щит, черт возьми, на востоке от набегов славянских племен; и огромное войско там, которое я всегда смогу поставить под свои знамена. И вот теперь ты у меня, епископ, и просишь, как я догадываюсь, о помощи. А эти рыцари, что с тобой? Вероятно, они здесь затем, чтобы клятвенно подтвердить сказанное тобою? Говори же, чего ты хочешь от меня? Идти на Туль?
– Гораздо дальше, государь; Туль здесь ни при чем. А эти рыцари здесь для того, чтобы предложить тебе свои услуги.
– Полагаешь, у меня недостаточно своих? Или сомневаешься в этом?
– Эти двое заменят тебе добрую центурию [22], говорю тебе это как воин, ты ведь знаешь, при случае я могу неплохо владеть мечом.
Генрих внимательно поглядел на обоих рыцарей, подойдя к ним вплотную. Оба стояли с совершенно непроницаемыми лицами и бесстрастно глядели перед собой. Объект их взглядов – шут, который, строя забавные рожицы, тоже смотрел на них, больше – на Агнес.
Генрих славился своей силой, об этом знали все. Мог остановить коня на скаку и легко справлялся с тяжелым двуручным мечом, который обычный человек с трудом поднимал. И он решил убедиться, правду ли сказал епископ. Размахнулся и хлопнул Ноэля по плечу. Потом Агнес. Оба не шелохнулись. Шут подбежал и встал напротив них, качая головой из стороны в сторону, прикусов нижнюю губу и не сводя глаз с обоих.
– Добрые воины! – кивнув, воскликнул Генрих. – Ты привел их, чтобы они принесли мне присягу верности? Вот этот, например. – Он вперил взгляд в Ноэля. – Откуда ты, рыцарь? Где твоя башня?
– Мой отец Эд фон Верль, ныне Готенштайн, – с достоинством ответил молодой граф. – Я его единственный сын.
– Граф Эд? – сделал шаг назад король. – Сын Герберги Бургундской?..
– Именно так, государь.
– Черт возьми, что ты такое говоришь! Ведь Эд, сын графа Германа, по матери мне родной дядя.
– А ваша мать Гизела Швабская – его сестра.
– Но это значит, – король растерянно поглядел на Бруно, – что этот рыцарь – мой брат?!
– Вот та новость, что я привез тебе, Генрих, – улыбнулся епископ. – Надеюсь, ты не станешь меня ругать за это?
Король приблизился к брату, вновь пытливо вгляделся в его лицо и обнял за плечи, теперь, впрочем, уже не пробуя силу.
– Но, черт возьми, – удивлению Генриха не было предела, – каким образом? Как ты очутился здесь? Откуда знаешь епископа? Говори же, Ноэль, не молчи! Видишь, я помню твое имя. Будучи еще подростком, я приезжал с отцом в замок к герцогу Франконии и видел тебя там. Ты был пажом и, наверное, уже не помнишь. А я не забыл. Уже тогда ты отличался ростом и силой. Помню, это меня поражало; я не перестаю удивляться и сейчас, ведь у нас с тобой была одна и та же бабка, дочь короля Конрада Тихого. Потом мы расстались и, увы, надолго. Но как ты меня нашел?
– Отец сказал, что у меня есть брат. До каких же пор нам с ним жить в неизвестности и отчуждении? И я решил отправиться на поиски.
– И тебя не смутило, что твой брат – король?
– Признаюсь, поначалу это меня озадачило: вряд ли появление кузена вызовет у короля бурный восторг. Но потом я подумал, что у внука герцогини Герберги не может быть холодного сердца и дурных мыслей, связанных с моим посягательством на трон германских королей.
– И правильно подумал, клянусь своей короной! Знаешь ли ты, что Генрих – сирота? У меня никого нет, Ноэль, я один на этом свете, понимаешь, совсем один. Но ты прости, я забыл о твоем существовании: голова раскалывается от забот, все надо успеть, везде надлежит навести порядок. Бесконечные войны – то на востоке, то в своем же государстве, у себя под носом… Видел мой дворец?
– У меня нет слов, государь, выразить свое восхищение.
– Здесь я отдыхаю от дел, забываю обо всем. К тому же этот городок – настоящая жемчужина среди себе подобных.
– Я слышал эту историю, рассказывал один монах.
В это время шут вынырнул из-за спины Генриха и потянул его за руку. Король поглядел на него сверху вниз, поскольку шут был небольшого роста.
– Чего тебе, Полет?
– Ты нашел себе брата, куманек? – глупо заулыбался маленький человечек. – Поздравляю! А как ты думаешь, силен ли он, коли у него такой рост и такие плечи?
– Уверен. А ты, что же, думаешь иначе?
– Кто скажет про медведя, что он слаб, как заяц? Или я ошибаюсь, приятель? – обратился Полет к сыну Эда.
– Не думаю. Но если хочешь, можешь в этом убедиться, – ответил Ноэль. – Назначь мне какое-нибудь испытание. Вот, скажем, моя рука, – и он протянул ладонь. – Садись на нее. Представь, что это стул, даже лучше, ибо он мягче. Ну же, смелее. Полагаешь, я не удержу тебя?
Полет покосился на ладонь, повертел головой туда-сюда, разглядывая ее, и вдруг сорвался с места и убежал. Вскоре он вернулся, ведя за руку толстуху, еще меньше себя ростом, настоящую карлицу. В обхвате она, правда, была раза в два шире его.
– А ладонь? – спросил шут, искоса глядя на гостя. – Давай-ка ее сюда, дружок.
Ноэль, засмеявшись, протянул руку. Шут подтолкнул толстуху локтем.
– Смотри, Липерта, какой табурет! Мне предлагают сесть на него. Однако места здесь вполне хватит для двоих, таких, как я. Вот я и пошел за тобой. Но поскольку у тебя такой огромный зад, что ты, чего доброго, еще спихнешь меня, я предлагаю тебе сесть одной. Смелее, подружка! Но не засиживайся, как бы этому гиганту не надоело держать тебя.
Липерта поглядела на ладонь, потом окинула взглядом Ноэля, шута и остановила его на короле, словно спрашивая, не против ли он такого представления.
Генрих, от души смеясь, кивнул ей. Ободренная этим, она подошла ближе, но, прежде чем взобраться на такое «сиденье», поинтересовалась:
– А удержишь меня, рыцарь? Ведь если рука упадет, я ударюсь задом о плиты этого пола.
– Тебе это не повредит. Слон не страдает оттого, что падает на землю, – хихикнул Полет.
– Залезай смело, – подбодрил карлицу Ноэль, – я не позволю тебе упасть. Честь рыцаря запрещает мне это.