Идеальная ложь
Хотя Ханна запросто могла быть старше Мэг лет на десять, красота ее была естественной. Однажды увидев, ее было трудно забыть — миндалевидные глаза цвета морской волны под выразительными бровями, высокие округлые скулы и коротко остриженные серебристые волосы. На ней был строгий черный костюм, подчеркивающий красоту ее стройного, атлетически сложенного тела. Две верхние пуговицы пиджака были расстегнуты, выставляя на всеобщее обозрение полоску нижнего белья абрикосового цвета. Если у нее и был недостаток, так это ее рот. Губы у нее были тонкие и плоские, и она ничего не делала, чтобы скрыть это.
— Ах, да… прекрасные сестры Хардвик. — Ханна с силой, чуть не до боли, пожала ей руку, говоря протяжным, чванливым голосом и растягивая звуки: «Ха-а-а-а-р-двик».
— Ты произносишь наше имя как название музыкально-танцевальной группы, — с улыбкой сказала Мэг.
— Судя по тому, что говорит о вас Этан, вы с сестрой можете сделать все, что угодно. Я слышала о вашем агентстве. Филипп Джонас мой очень хороший друг.
Компания «Джонас Спортсвеар» была одним из самых крупных и требовательных клиентов Мэг. Ее рекламный слоган гласил: «Вы раздеты, если вы не в одежде от “Джонас”». За пять лет существования агентства Мэг встречалась с мультимиллионером Филиппом Джонасом дважды и оба раза он вел себя нахально и грубо.
— Выдающийся ум, — сказала Мэг. Обычно она так говорила о людях, с которыми невозможно работать.
— Ну, Джонас не идеал, у него полно недостатков. Но он умеет распознать талант. На него работают несколько отличных дизайнеров. Ваши работы просто великолепны.
— Ну что вы, спасибо, — Мэг умела отвечать на комплименты, даже когда чувствовала, как и в случае с Ханной, что слова неискренни. Она заметила, что зал совсем опустел и служащие начали уборку.
— Простите, что пришла так поздно, — извинилась Мэг, хотя на самом деле она думала, что это публика разошлась слишком рано. — Как открытие? — спросила она, повернувшись к Этану. Контактные линзы делали его глаза потрясающе голубыми.
— Прекрасно, по крайней мере, так говорила Ханна, когда ты вошла. Я продал только две работы.
— Продажа — не самое важное, — возразила Ханна, — важно то, что тебя заметили. Здесь были журналисты «Таймс», «Войс», «Пейпер». Представляя тебя, я сказала, что ты — замечательный художник и тебя нельзя упускать из виду. Даже если им непонятна или не нравится твоя манера, ее заметят. Как только твое имя появится в таких газетах, продажи пойдут. Причина и следствие. Не о чем волноваться, дорогой.
— Я не волнуюсь, Ханна, поверь. Это был самый прекрасный вечер в моей жизни. Я полагаю, мне надо быть более опытным в этих делах, но катись оно все… Мне бы только видеть всех их здесь, я так долго этого ждал…
Конечно, его скульптуры… Этан выдувал фигуры из стекла. На стеклодувную трубку набирается расплавленная масса, потом ее вращают, придавая форму, охлаждают, а потом снова нагревают — этот процесс казался Мэг бесконечным. Этан зарабатывал на жизнь, изготовляя посуду, стеклянные столики и пресс-папье. У него было два помощника — Клинт и Жанин Линдберг и собственная мастерская в Ред-ривере. «Ради пропитания» он трудился утром, а по вечерам возился с бесформенными массами переливающегося стекла, уходя в работу душой и телом. Этан занимался стеклом на протяжении десяти лет, оттачивая стиль, совершенствуя технику, решая проблемы с окрашиванием и приданием скульптурам равновесия. Мэг не совсем понимала, что имеет в виду Этан, когда говорит, что в последние три года в его творчестве произошел какой-то прорыв. По его словам, стеклянные фигуры (насколько позволял процесс) наконец-то стали принимать те формы, которые он и хотел.
Однажды, несколько лет назад, когда у Этана только появилась мастерская, Мэг выслушала одну из его пламенных речей о выдувании стекла. «Все начинается с куска бесцветного кристалла — капли стекломассы, которую раскаляют и помещают на стеклодувную трубку, потом в одну из газовых печей, где стекло плавят. Потом его выдувают, придавая определенную форму. Дальше все зависит от того, какой предмет делают: стаканы для воды, пресс-папье, бокалы для вина или скульптуры (изготавливая которые, Этан раскрывался как художник). Стекло беспощадно, — объяснял Этан. — Одна ошибка, одна трещина — и дни работы потрачены впустую. Но, с другой стороны, это и источник вдохновения. У стекла свои ограничения, свои требования. С масляными, акриловыми красками, камнем и деревом можно делать все, что угодно. Но стекло — совсем другое дело, оно расплавленное, подвижное, опасное».
Мэг никогда бы не сказала этого вслух, но скульптуры Этана казались ей отвратительными. Они напоминали ей длинные, тонкие цветные воздушные шары, переплетенные в форме жирафа или собаки, какие обычно дарят ребятишкам на детских праздниках. Конечно, они были больше, грубее и сделаны из стекла. Мэг не понимала, как их можно выставлять, а тем более покупать. Но так работали Баскиа и Клементе [3], не говоря о представителях школы абстрактного экспрессионизма. Мэг не имела права критиковать современное искусство и допускала, что скульптуры Этана могут быть его частью. Она уже давно решила держать свои язвительные замечания при себе.
Этан подошел к одной из своих скульптур — фигуре оранжево-красного цвета, которая смутно напоминала Мэг гигантский фонарь.
— Одна из двух скульптур, которые купили, — сказала Ханна.
— Кто покупатели?! — спросила Мэг. Возможно, тон, которым был задан вопрос, выдал ее с головой, поэтому Ханна поспешила ответить.
— Коллекционер, знающий в этом толк. Он сказал, что у Этана большое будущее. Я надеюсь, вы оцените его потенциал. От мысли, что он до конца своих дней мог выдувать бокалы для вина, мне становится страшно.
— Конечно, вся семья поддерживает Этана, — ответила оскорбленная Мэг. Она думала о том, сколько Ларк пришлось работать для того, чтобы Этан мог хотя бы полдня посвящать своему чертову «искусству». Ларк собрала все свои сбережения и начала печь натуральный хлеб и булочки, которые продавала на местном фермерском рынке. Несколько раз в неделю по вечерам она подрабатывала массажисткой в оздоровительном центре «Хоул лайф» неподалеку от Монтвиля. Годами писала тексты и придумывала иллюстрации к детским книжкам. Ни одна книга так и не заинтересовала издателей, но типография в Ред-ривере опубликовала ее рассказы, которые продавались теперь в местном универсальном магазине. Мэг считала, что Ларк не просто поддерживает начинания Этана, а скорее, потакает его прихотям.
За ужином Мэг открыла для себя «другого», нового Этана. Позже она поняла, что виной всему то, что в тот вечер она смотрела на него глазами Ханны. Втроем они отправились в ресторан в трех кварталах от галереи — небольшое французское бистро, которым заправляла пара гомосексуалистов, близких знакомых Ханны.
— Ну, дорогая, как все прошло? — спросили они Ханну, когда она в компании Этана и Мэг входила в ресторан.
— Генри, ты помнишь Этана?
— Конечно. Наш почетный гость. Как все прошло?
— Продал две скульптуры, — ответил Этан.
— Прекрасно. Но я спрашиваю о закусках, — ответил хозяин заведения. Этан изменился в лице. — Дэвид все утро провозился с теми маленькими закусками с оливками.
— Они были просто восхитительны, исчезли в мгновение ока. Генри и Дэвид поставляют закуски на все открытия в моей галерее, — объяснила Ханна, усаживаясь рядом с Этаном.
Мэг села по другую сторону освещенного свечами стола. Между ними на белой скатерти стоял стакан с мелками для рисования и ваза, полная чайных роз. Доносилось печальное пение Эллы Фитцджеральд: «Ты меня бросишь, захочешь остаться друзьями…»
— Все же я пошел на Биеннале, — сказал Этан, имея в виду выставку молодых художников в музее Уитни, проводившуюся раз в два года. — И не увидел там ничего особенного. Посмотрел на экспонаты и подумал, что я с другой планеты.