Регина(СИ)
Всю дорогу до Лувра юный паж развлекал Регину пикантными и забавными историями из жизни придворных, пытался несколько раз (увы, безрезультатно) сочинить мадригал в её честь и галантно предложил свой надушенный платок, когда пришлось проезжать залитую помоями улицу Сен-Поль. Входя в галереи Лувра, графиня уже знала наверняка, зачем понадобилась королеве: пополнить состав "летучего эскадрона", — и ей оставалось только поблагодарить бога за то, что Луи не успел проснуться, иначе он нипочем бы не отпустил её в Лувр одну, а также мог запросто надерзить королеве-матери, как однажды надерзил королю. С красавицами из "летучего эскадрона" он провёл не одну бурную ночь, но скорей умер бы, чем согласился увидеть свою сестру среди них.
Когда юный де Гонто скрылся за дверью покоев королевы-матери, тёмные портьеры южного окна раздвинулись и из-за них шагнул к Регине неотразимый Шарль де Лоррен. Графиня от неожиданности вскрикнула.
— О, я вас испугал, небесное создание? — чарующий шёпот щекотал ухо.
— Да, немного, — мило улыбнулась Регина, польщённая вниманием младшего брата самого Генриха Гиза.
— Приношу свои извинения, и, поскольку нас не представили друг другу до сих пор, к вашим услугам герцог Майенн Шарль де Лоррен. А вы, судя по редкостной красоте вашего лица, так похожего на лицо отважного Бюсси, Регина де Клермон?
Графиня протянула Шарлю руку для поцелуя.
— Простите великодушно мое любопытство, но что делает в столь ранний час юная богиня в стенах этого Критского лабиринта?
— Готовится сразиться с Минотавром.
— В таком случае, позвольте мне выступить в роли Тесея.
— По-моему, Тесеем как раз являюсь я сама. Единственная вакантная роль — это Ариадна. Но на неё вы не особо похожи.
— Зато у меня есть волшебная нить.
— ?
— Если я правильно вас понял, Минотавром на сегодня является чёрная толстуха из Флоренции?
— Вы как всегда правы.
С лукавой улыбкой Шарль протянул ей письмо и прежде, чем Регина успела о чём-либо спросить, исчез в полумраке переходов.
Графиня быстро оглянулась по сторонам, сорвала с письма печать и начала читать. Писала ей сама блистательная герцогиня де Монпасье, Екатерина-Мария де Лоррен — злейший враг Генриха III Валуа.
"Регина, — позвольте мне так называть вас, ибо я испытываю к вам самые искренние дружеские чувства, — прошу вас со всей серьёзностью и полным доверием отнестись к моему письму. Из достоверных источников мне стало известно, что королева-мать сегодня утром будет иметь с вами разговор. Также известна мне цель этого разговора. Вам, я думаю, тоже. Мой брат любезно вызвался передать вам это письмо и дождаться окончания вашей беседы с Медичи. Он в восторге от вашей красоты и ума и, как и я, хотел бы располагать вашей дружбой. Но — к делу.
С вашим появлением в Париже вокруг вас разыгралась та же борьба, что шесть лет назад бушевала вокруг вашего брата. При всем желании, в наше время в Лувре невозможно сохранять полную независимость и вам, волей-неволей, нужно будет отдать себя под покровительство какой-либо партии. Впрочем, зачем я объясняю эти прописные истины вам, достойной сестре самого Бюсси? Но ваша неопытность в придворных интригах и юношеская горячность могут подтолкнуть вас к неверному выбору. Надеясь опередить ваших недоброжелателей, которые, несомненно, постараются затянуть вас в свои сети, я предлагаю вам свою дружбу и своё покровительство.
Мой брат герцог Майенн будет ожидать вас на потайной лестнице в Луврском колодце и, если вы согласитесь, будет счастлив сопровождать вас во дворец Гизов, где и ожидает вас ваша любящая подруга
Екатерина-Мария де Лоррен, герцогиня Монпасье".
Регина всегда соображала быстро и мгновенно принимала решения. Всё, что говорили о Гизах Маргарита Валуа и Луи, яркой вспышкой блеснуло в памяти. Гизы вот уже много лет враждовали с правящей династией и перемирия не предвиделось. Во всех этих непрекращающихся распрях между католиками и гугенотами были замешаны организаторы Католической Лиги. Правда, когда очень припекало, изворотливые Гизы умели объединиться даже со своими заклятыми врагами, как, например, во время Амбуазского заговора. Но в последние годы интересы Лиги во главе с кардиналом Лотарингским и Генрихом Гизом пересекались с интересами Генриха III и его матери столь часто и так сильно, что искры сыпались во все стороны. Чувствуя, что династия Валуа слаба, как никогда, Гизы рвались к власти, используя любые средства и буквально шагая по трупам. Регина в первые же дни пребывания в Париже из рассказов Маргариты прочно усвоила прописную истину: при дворе невозможно быть самим по себе. К какому бы лагерю ты не примкнул, есть большая доля вероятности, что тебя так или иначе уберут с дороги, но если ты окажешься между двух огней и начнёшь гордо демонстрировать свою независимость, тебя уничтожат вернее и быстрее. Даже гордый Луи не брезговал поддержкой Маргариты и герцога Анжуйского. Отчасти назло брату и его любовнице, отчасти из-за того, что красавец-кардинал и жизнерадостный упитанный, высоченный и шумный Шарль Майенн нравились ей гораздо больше, чем извращенец-король и его обезображенный оспой брат, графиня де Ренель уже на первых строках письма сделала свой выбор.
За дверью послышались шаги де Гонто и Регина, поспешно спрятав письмо в вырезе платья, изобразила наивно-невинное лицо и приготовилась к встрече с королевой-матерью.
Екатерина Медичи сидела в огромном кресле и её затянутая в чёрный шёлк расплывшаяся туша неизменно ассоциировалась у графини с болотной жабой, которых она покупала в деревне у мальчишек и подкладывала в кровати монахиням. Ослепляющая роскошь Золотого кабинета не произвела на Регину ни малейшего впечатления: прекрасно осведомлённая о сумме своего наследства, она знала, что при желании может заказать себе хоть двадцать таких же. Рвавшийся наружу смешок она сдерживала неимоверным усилием воли, однако в свой реверанс вложила максимум почтения и грации, а в свой голос — весь мёд и сахар, о наличии которых в себе даже и не подозревала.
Как и предполагала Регина, разговор, начавшийся с заботливых расспросов старой королевы о детстве Регины (бедная сиротка, наверное, даже и не помнит своих родителей? Ну, ничего, божья милость не знает границ, а поскольку бесшабашный Бюсси просто не знает что такое — забота о юном непорочном создании, то эту святую обязанность готова выполнить сама королева, ибо она — мать), о её жизни в обители урсулинок (ах! Конечно, мы наслышаны о ваших успехах в науках, особенно, в литературе и латыни, и о вашем кротком нраве — вот где Регина едва не расхохоталась от такой неприкрытой лживой лести — и рады, что вы теперь будете украшать своим присутствием королевский двор), и о её планах на будущее. Графиня решила не разочаровывать Медичи и весьма мастерски изобразила наглядное воплощение невинности и послушания. Пока королева-мать разливалась соловьём, она старательно хлопала ресницами, нагоняя более-менее правдоподобные слёзы на глаза. Наконец, ей это удалось и, подобрав подобающую избранному образу улыбку, Регина обратилась к мадам Екатерине.
— О, ваше величество, о вашей доброте и милосердии ходят легенды и, право же, я не знаю, чем могла заслужить ваше внимание. Но я счастлива, что удостоилась чести быть вами принятой и беседовать с вами. Поймите меня правильно, как могу я говорить с вами о своём будущем, если ответственность за мою судьбу и право решать её возложены на плечи моего брата, графа Луи де Бюсси. После скоропостижной смерти наших родителей он является моим единственным опекуном и полноправным распорядителем моим имуществом и моей жизнью, поэтому, если вас интересует судьба недостойной ваших забот девушки, то об этом вам следует говорить с графом де Бюсси.
От проницательных глаз Регины не укрылось, что Екатерину Медичи передёргивало каждый раз, когда она слышала имя Бюсси, да ещё произнесенное с такой явной и искренней любовью.