Регина(СИ)
Тем более, что лицо Филиппа удивлённо вытянулось:
— Надо же, третьего дня они были намного приветливее!
— Подозреваю, вы с Майенном отбили им всю охоту флиртовать с дворянами, — хохотнул Бертран.
— Сдаётся мне, господа, — перебил его Робер, озадаченно глядя в сторону углового столика, где веселились особенно шумно, — мы зашли не в тот день. Все заняты обслуживанием вон того столика. И провалиться мне на месте, Бюсси, если это не ваши пажи увели к себе всех девиц.
Граф и Филипп одновременно посмотрели в угол и так же дружно помянули всех чертей: четверо юнцов собрали вокруг себя всех красоток и теперь вовсю их развлекали. Кстати, самую свежую зелень и лучшее вино тоже тащили к ним. Выглядела компания весьма живописно: молодой дворянин в надвинутой до бровей шляпе млел в объятьях роскошной брюнетки; трезвый и смущённый гугенот цедил вино из кружки и не сводил глаз с вошедшего в раж и уже охрипшего от громкого пения куплетов сомнительного содержания пажа, на котором повисли похожие друг на друга, как две капли, воды блондинки; ещё один паж, судя по одежде, тоже из свиты графа, восседал на коленях рыжей девицы с фигурой гренадера и что-то с умным видом объяснял ей, болтая ногами и восхищённо заглядывая девице в вырез платья. Видимо, они сидели здесь довольно давно и весьма неплохо проводили время. И всё бы ничего, если бы избалованная женским вниманием компания графа не почувствовала себя лишними на этом празднике жизни и если бы двое из юных гуляк не были пажами Бюсси (которых он, вдобавок ко всему, никак не мог опознать).
Решив до поры до времени не ввязываться в ссору, друзья отдали должное вину и еде. Но вино было не только хорошим, а ещё и крепким и вскоре ударило всем четверым в головы. Подняв полную до краёв кружку, Бюсси читал своё новое стихотворение, ставшее впоследствии гимном парижских бретёров:
Красиво жить, красиво умереть.
Не на постели — в битве безрассудной,
Проткнутым быть, но самому успеть
Удар хороший сделать обоюдно.
Как пламенная молния, сгореть
И насладиться вспышкою секундной.
Коль знатен ты — тебе оно не трудно:
Учись презреть страдания и смерть!
Коль дворянин славнейшего ты рода,
Перегореть велит тебе природа,
С лица земли исчезнуть в цвете лет,
Но люди вспомнят про твою отвагу:
Реликвиею сделается шпага,
Предметом поклоненья — твой колет.
Под впечатлением от этих слов закипела горячая южная кровь Робера:
— Бюсси, тебе не кажется, что господа за соседним столиком ведут себя чересчур шумно? Не пора ли тебе поставить на место своих пажей? Они могли бы тебя хоть поприветствовать, что ли, а то ведь сидят, пьют и в ус себе не дуют!
— Ага, и пусть девочками поделятся, — выразил общее мнение Бертран.
— Луи, ты нас слышишь? — спросил Филипп, видя, что граф, залпом выпивший всё содержимое кружки, озадаченно рассматривает пажей.
— Что? А…да, слышу. Я думаю. Вчера в этих щегольских беретах разгуливали Мишель и Рауль, но за столиками сейчас сидят точно не они. Я вообще не могу никого узнать. Хотя вон тот с носом подозрительно похож на Генриха Наваррского. Вот только что делают люди из моей свиты за одним столом с гугенотами?
— Бюсси, Варфоломеевская ночь, как верно заметила твоя сестра, позор для всех дворянских семей Франции. Неужели тебе не всё равно, какого вероисповедания приятели твоих мальчишек-пажей? — Филипп чувствовал, что назревавшая ссора добром не кончится, к тому же тоненький паж на коленях мощной девицы чем-то цеплял и удерживал его взгляд.
Луи нипочём бы не сознался, что тоже невольно ловит каждое движение захмелевшего мальчишки и ждал, когда же тот повернётся, чтобы можно было рассмотреть его лицо. Наконец, терпение графа лопнуло: им вовремя не заменили опустевший кувшин вина и "забыли" подать каплуна, поскольку всё внимание перетянула на себя шумная компания в углу. Подойдя к незнакомцам поближе, граф легонько похлопал по плечу одного из своих неопознанных пажей.
Екатерина-Мария внутренне обмерла, Регина же вообще ничего не успела сообразить, как её за шиворот стащили с колен Маргариты. Железную руку Бертрана она узнала сразу. Подруги в панике переглянулись.
— Что делать? — одними губами прошептала Регина.
Положение спас Гийом, который единственный из всей компании не успел захмелеть. Одним прыжком перемахнув через стол, он точно рассчитанным ударом в челюсть сбил с ног Бертрана, так что тот выпустил ворот графини и с грохотом завалился на пол.
— Беги, — цыкнул сквозь зубы гугенот, а сам бросился выручать герцогиню.
Регину не нужно было просить дважды. Ловко проскользнув между Робером и братом, она ринулась к выходу, но дорогу ей загородил Филипп. Клятвенно пообещав, что когда-нибудь она непременно припомнит это молодому графу, девушка шлёпнулась на пол, проехала на животе между ног растерявшегося дворянина, мгновенно вскочила на ноги, как кошка, и с такой скоростью вылетела из таверны, что только ветер засвистел в ушах. Вслед ей понеслись подбодряющие крики завсегдатаев кабачка, по достоинству оценивших ловкость мальчишки. Хотя столь постыдное бегство среди дворян редко поощрялось, но, по всему было видно, что бедняга спасал свою голову от неминуемой расправы. На одном дыхании проскочив несколько кварталов, Регина вынеслась к мастерской Магдалены и отсиживалась там в ожидании Катрин.
Тем временем в трактире началась спонтанная и непредсказуемая драка. Мощная Маргарита отпихнула графа от сжавшейся в комок Екатерины-Марии с такой силой, что Луи отлетел в сторону и приземлился спиной на чужой стол. В ярости он вскочил, путаясь в плаще и хватаясь за шпагу. Но не драться же было с бестолковой служанкой! Он снова попытался схватить мальчишку-пажа и надавать ему пощёчин, но тот уже во весь дух летел к дверям, припадая на правую ногу, а его отход прикрывали светловолосый гугенот, дерущийся, как дьявол, с Филиппом, и махающий во все стороны лавкой горбоносый дворянчик. Пронзительно визжа, белокурые близняшки повисли на бедном Бертране, не давая ему подняться с пола. "Господи, в первый раз вижу, чтобы два приличных с виду дворянина так постыдно сбежали с поля боя, а служанки с таким жаром дрались за них с громилой де Рошфором! Куда катится этот мир!" — подумал про себя Луи и бросился на помощь Роберу, которому об голову едва не сломали лавку.
— Бросьте эту табуретку и деритесь на шпагах, как человек чести! — бросил он в лицо горбоносому.
— Да ради Бога! — ответил тот и выхватил шпагу.
Едва они скрестили клинки, как Луи де Бюсси узнал в противнике Генриха Наваррского.
— Вы?! — не сдержал он изумлённого вскрика, — сударь, какого чёрта вы тут делаете?
— Граф, мы просто пили вино и мило проводили время. Я не собирался затевать с вами ссору, но если уж вам не терпится с кем-то подраться, то я всегда к вашим услугам.
— Я не хочу с вами драться. Кто бы из нас не пострадал, это будет слишком большим счастьем для некоторых людей. Только скажите, почему с вами оказались два моих пажа и кто из них именно?
Сочинять более-менее правдоподобную историю времени не было и Генрих, как всегда в таких случаях, сказал правду:
— Это были не ваши пажи. Мы были с женщинами. Надеюсь, вы не потребуете от меня разглашать их имена?
— Но… Но я же точно видел одежду моих пажей!
— А что, у ваших пажей нет знакомых дам, которые могли бы попросить на время их плащи и береты, чтобы остаться неузнанными? Я слишком дорожу репутацией этих женщин, граф, чтобы в подробностях вам всё объяснять.
— Что ж, судя по всему, произошло досадное недоразумение. Помогите мне лучше оттащить этих фурий от бедного Рошфора и пойдёмте разнимать де Лоржа и вашего храброго друга. Кстати, а как зовут эту героическую женщину, давшую мне такой отпор, я могу узнать?
Как и следовало ожидать, после улаженного недоразумения потасовка превратилась в дружескую попойку. Девицы из трактира недолго тосковали о сбежавших пажах и к полуночи весёлая компания уже не могла досчитаться одной из блондинистых близняшек и неугомонного Робера. Бертран с могучей Маргаритой мерились за столом силой рук, Генрих дремал, уткнувшись носом в знаменитую грудь Аннеты, Луи посреди зала отплясывал с оставшейся близняшкой под лихо взвизгивавшую скрипку. Понимающе переглянувшись, Гийом и Филипп тихонько выскользнули на улицу, пожали друг другу руку и разошлись: один в сторону улицы Гренель, другой, разумеется, к улице Де Шом.