Неприкаянные души (ЛП)
Все оказалось даже лучше, чем в его буйном воображении.
Аида прерывисто дышала, плоть шлепалась о плоть. Груди в веснушках дрожали и завораживающе колыхались. В ту же секунду, как она потеряла ритм, а бедра задрожали от усилий, Уинтер опустился ниже на подушку и перехватил инициативу, яростно вбиваясь в лоно, пока Аида не выгнулась над ним.
Все мысли вылетели из головы, Уинтер стал лишь телом, служащим для наслаждения Аиды. И когда удовольствие наконец набрало силу и достигло пика, она посмотрела ему в глаза. Ее лицо было таким уязвимым и открытым, что, помоги боже, в уголке дикого притупленного сознания, мелькнуло: «Вот эта. Она. Единственная. Больше никто».
Аида закрыла глаза и издала долгий крик из глубины души. Она кончила так сильно и яростно, что Уинтер почти позавидовал. Абсурдность этой мысли смылась под давлением собственной потребности. Слава богу, настал его черед!
Аида совершенно обмякла и готова была упасть.
– Еще нет! Держись, – попросил Уинтер.
Он поднимал ее вверх вниз на члене, одновременно двигая бедрами и приводя партнершу в чувство. Она содрогнулась и снова стиснула его. Второй оргазм стал сюрпризом для них обоих. И когда Аида, всхлипывая, выгнулась в объятиях, все тело Уинтера напряглось в предвкушении.
Наслаждение накатило на него, подталкивая вперед. Он держал Аиду за бедра и извергался в нее бесконечно. Чудесный ослепительный миг совершенной капитуляции, которую Уинтер чувствовал в пояснице, кончиках пальцев на ногах и руках.
Когда ощущение схлынуло, он ловил ртом воздух, бормоча на ломаном шведском, которого Аида не понимала, но, черт побери, не мог произнести ничего на ее родном языке. Странно, что ему сложно было переключиться, ведь обычно Уинтер переходил с языка на язык без проблем.
Аида склонила голову у его шеи. Уинтер гладил ее по волосам, пока их сердца не замедлили ритм, и наконец нашел верные слова на правильном языке, которые и прошептал ей, прижимаясь губами к щеке:
– Все, что у меня есть – твое. Мой дом, мое тело, моя защита… мое сердце. Все, что я есть.
Солоноватая слезинка скатилась по щеке. Уинтер слизнул ее, и тут Аида разразилась душераздирающими рыданиями. Он не спрашивал, в чем дело, просто обнял и притянул к себе, ожидая, пока она успокоится. И потом продолжал держать любимую, пока она не уснула. Где-то в глубине очерствевшего сердца Уинтера вспыхнуло понимание: это был их последний раз.
Глава 27
До конца недели Аида с Уинтером почти не виделись. Какая ирония и просто подвиг, ведь медиум жила под его крышей, спала в его постели, однако ни разу не оставалась с ним наедине. Каждый день он уходил на работу, иногда ужинал дома, но к тому времени, как Аида спешила на представление в «Гри-гри», а затем обратно, Уинтер уже снова куда-то уходил. Она ждала его почти до рассвета, но он ни разу не пришел к ней в постель. На третью ночь Аида отыскала Уинтера в старой спальне его матери. Он утверждал, что не хотел будить гостью, когда вернулся под утро.
Она проводила много времени с Астрид и Бо. Боже правый, да даже с миссис Лин и то больше виделась, когда та заходила ее навестить и приносила миндальное печенье.
Аида понимала, что Уинтер ее избегает. Он злился из-за ее отъезда, а может, еще из-за того, что сказал ей в ту ночь, когда они в последний раз были вместе. «Все, что у меня есть – твое». Она верила: в тот момент он действительно так думал. Теперь же переживала, что это всего лишь любовная болтовня в порыве страсти, о которой наутро благополучно забыли. Однако эти слова не раз всплывали в ее сознании и несколько дней спустя. Аида сознавала, что глупо позволять им влиять на нее, а еще глупее – в них верить. Но не могла не думать, что, сумей она ответить тем же, Уинтер вел бы себя иначе. Действительно ли ей по-прежнему так надо в Новый Орлеан?
Аида хотела поговорить с Уинтером, но не знала как.
В свой предпоследний вечер в Сан-Франциско она пошла на кухню, где и обнаружила хозяина дома беседующим с Бо за большим столом в центре комнаты.
Помещение было влажным и теплым после приготовления ужина, но стоило Аиде переступить порог, как атмосфера изменилась.
– Я уезжаю послезавтра, – сказала гостья стоящему к ней спиной Уинтеру. – Ты даже не взглянешь на меня, пока я не выйду за дверь?
Он застыл, но не повернулся. Однако повариха, поставив вымытую тарелку на полку над умывальником, пробормотала что-то по-шведски, вытерла руки о фартук и вышла.
Бо кашлянул в кулак и почесал затылок:
– Я… буду у себя. – И, бросив сочувственный взгляд на Аиду, удалился.
Она обошла стол, стуча каблучками кожаных лодочек по черно-белой шахматной плитке. От медленно кипящей на плите кастрюли поднимался пар. Там из костей, оставшихся от ужина, варился крепкий бульон для завтрашней трапезы.
– Если ты на меня злишься, то повернись и скажи прямо.
Уинтер, все также не глядя на нее, просто собрал бумаги, лежащие на столе.
– Я был занят.
– Лжец.
Он дернулся:
– Аида, что ты хочешь от меня услышать? Счастливого пути? Был рад с тобой познакомиться?
– Мне тоже непросто. Я вовсе не прыгаю от счастья. Мне страшно, и если начистоту, я не хочу уезжать.
Он искоса посмотрел на нее разными глазами:
– Значит, не уезжай.
– Я должна.
– Почему?
– Потому что это моя работа. Я обрела известность. Попытайся понять. Раньше я умоляла о работе, теперь клубы сами меня приглашают. Сейчас я вроде поймала удачу за хвост, но если упущу, то, вероятно, такой шанс больше не представится.
– Ты сама сказала, что не хочешь заниматься этим всю жизнь.
– Я и не хочу, но что мне делать? Я потеряла все, что скопила за последние несколько лет…
Уинтер бросил бумаги на стол:
– О, ради бога, ты же знаешь, что я все возмещу. Вполне вероятно, что эта сумма найдется у меня в кабинете. Я держу там средства на мелкие расходы.
– Ну конечно, – горько съязвила Аида. – Потому что эти деньги для тебя ничего не значат. Знаешь, сколько я вкалывала, чтобы их скопить? Годами экономила, выбирая что-то попроще или вообще отказываясь от желаемого, – и все ради того, чтобы теперь ты отмахивался и говорил, мол, столько у тебя уходит на мелкие расходы?
– Значит, ты меня наказываешь, потому что я богат?
Аида раздраженно махнула рукой:
– Дело не в деньгах, а в моей независимости и жизни. Я такая, какая есть, и не стану бросать все, подчиняясь порыву.
– Мне казалось, ты живешь настоящим.
– Живу, но не настолько легкомысленна, чтобы не строить планы на будущее.
– Так строй их здесь. – Уинтер склонился над столом, опершись на него ладонями, и напористо продолжал: – Ты же родилась возле залива. Это твой дом.
– У меня нет дома.
– Значит, устрой его здесь.
– Устрою. Чем и занимаюсь: пытаюсь скопить денег, но это непросто.
– Знаешь, что я думаю? – спросил Уинтер, сложив руки на груди, так что костюм натянулся на бицепсах. – Дело вовсе не в деньгах.
– В них и в гордости.
– А если ты выяснишь, что у тебя уже есть собственные средства?
– Сколько же раз повторять, что мне не нужны подачки?!
Он хотел было ответить, но передумал и покачал головой:
– Это неважно. Я хочу, чтобы ты осталась не из-за денег, а именно потому, что хочешь остаться. Я уже признался в своих чувствах, а ты, видимо, их не разделяешь.
– Что ты знаешь о моих чувствах?
– Только то, что вижу, когда смотрю в твои глаза. И то, что слышу в твоем голосе. – Он помолчал и продолжил тише: – То, что чувствую, касаясь тебя.
У Аиды сдавило горло.
– И что тебе говорит это все? – Она хотела произнести слова уверенно, но от них веяло отчаянием.
– Мне это говорит, что, независимо от чувств, ты слишком упряма и боишься рискнуть, когда дело касается твоего сердца. Хоть ты и твердишь, будто на меня давит прошлое, сама все еще живешь своим.
– Я?
– Может, иногда я впадаю в депрессию и злюсь, но я не перестал жить после аварии. Я собрал себя по кусочкам и продолжал работать. Не подвел семью, не оставил своих клиентов, работников, слуг.