Яблоневый цвет (СИ)

Хоть и боязно в такую пору смутную к воде прикасаться, а все ж Северин вошел в пруд по пояс, в чем был. Рубашка, уж много раз стиранная да штопанная, мигом намокла и задубела от холода. Брюки из шерсти еще тепло держали, но ступни, утопшие в иле бархатистом, замерзать начали. Радмила велела ждать ее в купальной заводи, где по мелководью любит молодежь играться да бабы белье полощут. Песок снегом казался в лунном свете. Плеск прекратился. Что-то прошелестело средь деревьев, близко к пруду подступавших. Пока прислушивался и приглядывался Северин, незаметно со спины ворожея приблизилась, осторожно сквозь воду ступая. По волнам тепла почувствовал девицу парень.
- Не оборачивайся, - прошептала Радмила. - Что бы ни увидел - с места не сходи, пока не скажу.
Робко ладонь на спину Северину меж лопаток положила - аккурат на место оставшегося шрама от раны. Рука теплая, чуть подрагивает.
- Вода-Живица, дай частицу сил своих этому человеку. Не для злого умысла - для труда благого. Прошу за него и кланяюсь тебе.
Рябь по воде пошла. Будто бы что-то мимо проплыло, чуть ноги задев. Месяц позади был, ярко светил, но все равно в тенях обманчивых не видать ничего.
Радмила ближе подошла, глаза Северину прикрыла, - едва рук хватило, чтоб парня обнять, грудью к нему прильнула. Сквозь мокрую одежду почувствовал тепло тела девицы - мурашки по коже бегают, ежится. Северин до ее рук дотронулся, согревая.
- Под луной-смутьянкой
Над водицей-зерцалом
Густеют думы тяжкие.
Схватят ум-разум -
Не освободиться.
А ты не смотри на них,
Не слушай,
Не вспоминай - не забывай.
Трепет в душе Северина появился, взбаламутил чувства, взволновал. Такого с кончины родителей не бывало. Пламя, что лишь искрами едва пробивалось из-под пепла, с новой силой в сердце разгорелось.
Радмила, правую руку на плечо парню положив, левую к его сердцу приставила. Дыхание девицы Северина по хребту щекотало. Свои руки к ее прижимая, голову чуть к ворожее повернул, краем глаза распущенные волосы, месяцем благословленные, углядел.
- Зарницей мутною
Отрадой больною
Забродит память вином терпким.
Заноют кости,
Заплачет сердце.
А ты не оглядывайся,
И не горюй,
Не вспоминай - не забывай.
Увидел, что вокруг них плавало, но не испугался: поверх воды глаза блестят, как светлячки, сквозь черную гладь видно, как длинные космы плывут, хоровод мавок повторяя.
Расправила в стороны руки северянина ворожея да опустила их в воду.
- Обернется гадкой птицею,
Заберет в полон душу
Горе ехидное седое.
Ни заботами, ни радостями
Ключи к темнице-хандре не подобрать.
А ты злобу не лелей,
Не гневись,
Не вспоминай - не забывай.
Кто-то еще до рук Северина дотронулся, что-то надел. Пропали мавки из виду.
- Браслеты эти не снимай, - молвила Радмила. - Они тебя от Беса спрячут.
Отпустила. Легонько в спину толкнула.
- Иди и не оглядывайся. На берегу твоя одежда лежит. Тропа от берега прямиком через рощу к Белокраю выведет. Дом старосты Вышемира быстро узнаешь.
Гром ближе ударил, почти над самой Поганой Пущей. Борясь с желанием на Радмилу взглянуть, вышел из воды Северин, а за спиной голоса шепчут:
- Не гневись и не горюй,
Не вспоминай - не забывай...
Редкие капли дождя уж скачут по березовым листьям, и кажется парню в их шелесте песня озорная. Легка была дорога к жизни новой.
Радмила же слышала грусть. Ворожее бы заговор прочесть от тоски, да не хочет мыслей о милом друге от себя прогонять - свыклась нечаянно с тем, что не одна больше. Больно к прежней жизни возвращаться.
Глава 6 
Плотника в Белокрае тепло приняли. Ежели у кого мысль и появилась, что парень с чужих земель пришел, тот ничего не сказал - к тем, кто с войны целехонек вернулся, сельчане благоговение испытывали, как к старости мудрой. Северин за любое дело брался с охотой - истосковался по работе. Благоволение белокрайцев быстро заслужил.
Только Военег на чужака всё наговаривал. Знамо дело - завидовал сопернику умелому. Вот и сейчас, сидя на крыше одной из изб, зло наблюдал он за тем, как быстро и ладно Северин гвозди забивал в новенькую кровлю, а у самого, растяпы, все из рук падает.
Плотник остановился, засмотревшись на кого-то. Военег проследил за его взглядом.
По Белокраю, занедуживших работяг навещая, ворожея шла. Раньше в платьице сером мышкой от дома к дому перебегала, а теперь в новом зеленом - словно ящерка по тропинке спешит.
Северин поднялся во весь рост - не заметила. Пошел следом, с крыши на крышу изб да пристроек легко перепрыгивая; прямо перед девицей спрыгнул, напугав.
- Ну тебя! - махнула на него рукой Радмила. - Заикой сделаешь!
Улыбнулся, довольный выходкой озорно й. Пот со лба утер да руки упер в бока, красуясь.
- Где твоя рубашка? - шепнула ворожея. - Зря я обереги от людской молвы наложила?
- Да полно тебе, Радмила. Что ж мне твои подарки нельзя поберечь?
Растаяла девица, голову склонила, чтоб усмешку спрятать.
- Раны не тревожат?
- Да вот, хотел как раз к тебе попроситься вечером зайти...
Говорят друг с другом так, что все вокруг любуются. Все девки на статного парня засматривались, а он всё только с Радмилой, да с Радмилой. А Военег злится-дуется, места себе не находит. Слез на землю неуклюже, исподлобья на девицу смотрит, на Северина так вообще лучше глаза б не глядели...
Проходившая мимо бабка Мирина отвлекла парня от мыслей завистливых:
- Чего стоишь? Молод да пригож еще, неча чело хмурить.
- Да отстань ты от него, - проворчал ее муж, дед Ачим, ковыляя за женой. - Никак мимо молодежи молча пройти не может, всё совестью подначивает...
Взбодрился Военег, сам не заметил, как в два шага расстояние меж собой и ворожеей преодолел.
- ... А живется неплохо. В хате с дедом Беримиром просторно, только ума не приложу, как это он печь не топит...
- Закаленный он, никак с Лешим в колдовском сговоре, - на грубый голос парня подошедшего Радмила вздрогнула, чуть отшатнулась. - А по тебе сразу видно: не в избе вырос, а за каменными стенами. Тяжко тебе хозяйство в деревне вести, с непривычки-то.
От колкого взгляда Северина язык заплетался, ненависть за Военега говорила:
- Чай в господских-то хоромах раздобрел бы.
Радмила покосилась на белокрайца недоверчиво, северянина же с гордостью оглядела: еще сильнее стал с виду воин с тех пор, как у ворожеи в хижине на ноги встал, излечился. Захотел бы - как пушинку девицу одной рукой бы поднял. О высоком заморыше светлоголовом Военеге и говорить нечего. Что тело, что душа - чучело.
- Пойдем, бочкарь, - промолвил Северин. - Не все еще пальцы себе отбил? А то вон, раз случай подвернулся, мазь попроси или снадобье.
Рожу скорчил Военег - не смог ничего в ответ сказать.
Кивнув милому другу, Радмила дальше по тропинке домой зашагала, а за спиной послышалось:
- Северин, а, Северин? Не залатаешь крышу амбара? Буренка-то моя уж умаялась хворать от сырости.
Нет отбоя у плотника от просителей, а ворожее и радостно на сердце, что рядом совсем Северин и хорошо ему в Белокрае.
Шумят кружевными нарядами березы, что вокруг Белокрая хороводы водят. Из-за шелеста криков не услышать. Бежит, запинаясь о подол кровавый, Голуба. Платье голубое и сорочка все изодраны, балахоном да лоскутьями болтаются на теле роженицы. Как еще ноги несут - неведомо, на слезы уж сил нет. Сердце вот-вот из груди вырвется. Из-за полосатых стволов древесных видать белые яблоньки - уж недалече спасение. За спиной все стрекот, на сорочий похожий, слышится, да обернуться Голуба боится - как бы снова в лапы к удельнице-душегубке не попасть.
Средь яблонь спокойнее стало. Дух перевела роженица, за низкие ветви придерживаясь. Саднели царапины глубокие на ногах, под платьем кровь уж загустела - сорочка вся слиплась. Провела Голуба ладонью по животу с ребенком... а его нет. От прикосновения все внутри болью скрутило, точно бритвами острыми исполосовано лоно.