Беовульф (Сборник)
* * *Спать не хотелось – минувший день оказался чересчур богат на впечатления. Прежде незнакомое возбуждение не оставляло Северина. Делать было решительно нечего – к королю епископ племянника не пригласил, снаружи давно стемнело. Эрзарих, как человек без воображения, еще до заката надулся пивом до горла и завалился на боковую в «дружинном доме», где обитали неженатые воины дукса Гунтрамна заявив, что после хорошей драки нужен хороший отдых. Поговорить не с кем.
Картулярий поднялся с широченной лавки, набросил безрукавку из мягкой пятнистой шкуры большого лесного кота, называемого франками «рысью», отыскал кожаную сумку с писчими принадлежностями, засветил масляные лампы и устроился за столом. В конце концов, ведение хроники Реймсского диоцеза входило в прямые обязанности Северина.
Чистые листы пергамента пронумерованы в полном согласии с римскими уложениями – правители Империи за минувшее тысячелетие создали удобнейшую схему ведения и сохранения документов, от императорских указов до отчетов самых неприметных мытарей из отдаленных провинций, будь то египетская Птолемаида или Лондиний в Британии. Порядок, точность и аккуратность – вот три основных правила, которых обязан придерживаться любой человек, занимающийся важнейшим делом – служением Империи. Как же иначе донести до потомков правду о событиях времени настоящего?
Времена, когда хронисты пренебрегали истиной в пользу красивого вымысла («И погибло в том сражении сарацин двадцать тысяч, христианских же рыцарей шестеро…» [9]), еще не наступили, а потому Северин дотошно указал количество конных и пеших в воинстве Хловиса Меровинга, изложил свои предположения о численности алеманов, скрупулезнейше расписал диспозицию на момент начала сражения и задумался, только когда настало время описывать Чудо.
Малость прибавил от себя, конечно – к примеру, вложил в уста епископа Ремигия вполне достойную фразу, обращенную к Хловису: «…Склони свою выю, гордый сикамбр». Ну а в финале, следуя правилам риторики, вывел поучительное заключение о Вере Истинной, свете, изгнавшем мрак, и Благодати осеняющей Ремигия, Апостола франков (последние слова понравились картулярию более всего, пусть и неизвестно, как отнесется к ним дядюшка, почитающий гордыню наимерзейшим из смертных грехов).
Получилось хорошо: сжато, ясно и назидательно. Тем не менее Северин понимал, что хроника отнюдь не полная – Юлий Цезарь, не только великий полководец, но и замечательный сочинитель, копнул бы гораздо глубже, коснувшись как истории франков, так и алеманов, дал бы описание земель, на которых обитают эти племена, непременно изложил характер и привычки их правителей – хватило бы на порядочную книгу…
– Я действительно ничего не знаю, – в сердцах воскликнул Северин, отбросив стило. На пергамент упала капля чернил, замарав ровную строку. – Чтоб они провалились, эти варвары!
«Понять и полюбить», – говорил Ремигий. Но как можно понять народ с традициями, абсолютно не укладывающимися в сознании римлянина? Если родился ребенок, то брат матери считается для младенца более близким родственником, чем отец.
Родство исчисляется до седьмого колена – семиюродные братья почитаются родными – потому семьи у варваров весьма обширны. Если женщина изменила мужу, приговор будет один – смерть, поскольку на свет может появиться «чужое» дитя и с ним (а значит, и с его родственниками) придется делиться имуществом семьи.
Изменниц обычно приносят в жертву, говоря проще – незамысловато топят в болоте. В это же болото, между прочим, выбрасывают часть военной добычи – дары богам.
Никто не спорит, возведенное в культ почитание семьи есть благо, но, кажется, германцы слегка перестарались! Ремигий, впрочем, уверяет, будто в том есть основы для христианских добродетелей, однако предпочитает не упоминать о наложницах – любой мужчина, способный прокормить не только жену, детей и родителей, вправе взять себе еще одну или нескольких женщин из числа пленниц. А таковых немало – война для франков является естественным и угодным богам образом жизни, врагов же бессчетно.
Северин не переставал изумляться многообразию варварского Универсума – в одних только Суасоне и Реймсе кроме франков жили везиготы и остроготы, две вандальские семьи, еще какие-то гепиды, совершенно непонятные фризы и даны, пришедшие откуда-то с северо-востока и покорившиеся могучему Хловису.
Можно вспомнить и про оставшихся в живых галлов, незнамо какими ветрами занесенных на левобережье Рейна антов и вроде бы навсегда сгинувших аланов – эти почти совсем растворились среди сикамбров, о сгинувшем аланском величии нынче помнят одни седые старцы.
Королевство Суасонское являлось огромным тиглем, в котором сплавлялись представители почти двух десятков племен, для Северина почти неотличимых – варвары все до одного высокие, сильнющие, светлоглазые, рыжие или соломенноволосые, говорят на языке одного корня, пусть и с небольшими различиями. В любом случае гот всегда сможет понять речь франка или вандала.
Ремигий достаточно просветил племянника в недавней истории Лугдунской Галлии – весьма безрадостной истории, надо заметить. Если Суасон времен Сиагрия оставался последним непрочным островом Империи среди безбрежья варваров, то на прочих землях некогда процветавшей провинции Рима бушевал настоящий шторм – бесконечные вторжения приходящих из-за Рейна варваров выжгли эту благодатную землю и лишь с приходом франков, надумавших остаться здесь всерьез и надолго, Галлия и Бельгика замирились.
Девяносто лет назад Галлию по очереди атаковали вандалы, свевы и аланы – о последних остались наиболее жуткие воспоминания. Именно они выжгли Августу Треверов, Богакум и Лютецию, вырезав все римско-галльское население.
В 440 году насмерть перепуганное правительство Рима попыталось остановить непрекращавшиеся погромы и грабежи, отдав аланам земли на побережье Гесперийского моря, но, пожалуй, тут впервые в политику вмешалась кафолическая церковь в лице святого Германа из Оксерра, [10] предшественника Ремигия.
Герман встретил вождя аланов Эохара на пути к Луаре. Безоружный епископ остановил лошадь Эохара и объявил обалдевшему от такой наглости язычнику, что вперед ему дороги нет. Изумленный вождь подчинился, и поселение аланов было отсрочено на шесть лет – до смерти святого Германа. После того аланы утвердились на галльских землях, уступленных им римским правительством, уничтожив и изгнав при этом часть населения.
А через двенадцать лет аланов наголову разгромили иные варвары – везиготы почти полностью истребили некогда могучее племя и навсегда вычеркнули его из истории Галлии. [11] Готов, в свою очередь, оттеснили на юг сикамбры и бургунды.
Эта земля не видела мира долгие десятилетия, и только когда Хловис Меровинг объявил северную Галлию и Бельгику своей вотчиной, стало поспокойнее – неукротимая энергия короля отныне была направлена на расширение владений сикамбров, чему, между прочим, весьма способствовал епископ Ремигий. Мудрый Князь Церкви понимал, что обращение франков (пусть и не всех) в христианство лишь дело времени, а королевство Суасонское набрало достаточно силы, чтобы противостоять Бургундии и Толозской Готии во главе с риксом Аларихом II.
Но прежде всего опасаться приходилось нашествий из-за Рейна и Арденнских гор – достаточно вспомнить о разгромленных нынешним днем алеманах, и это не говоря о сотнях племен и десятках племенных союзов, готовых нескончаемым потоком хлынуть на зеленые равнины Галлии. Мрачные германские леса, раскинувшиеся за серебристо-седой лентой Рейна, таили нешуточную угрозу. Причем далеко не всегда исходящую от смертных людей…