Песни мертвого сновидца. Тератограф

 
16 мая
 
Дэй, как я теперь зову ее с глазу на глаз, впервые посетила мои апартаменты и влюбилась в их причудливый интерьер. «Я обожаю хорошо сохранившиеся старые здания», — сказала она. И мне показалось, что она не лукавила. Я подумал, что она искренна со мной. Она также заметила, что несколько растений в убранстве моих древних комнат сотворили настоящее чудо. Дэй очень серьезно отнеслась к отсутствию украшений естественного толка в моем холостяцком жилище. «Цветущие по ночам эхиноцереусы?» — спросил я, стараясь не слишком много вкладывать в этот вопрос, и, разумеется, выдал себя с головой. Нежная улыбка появилась на ее лице, но сейчас я решил не заострять внимание на поднятой теме. И даже сейчас нажимаю пером на страницы этого блокнота с немалой деликатностью.
Дэй походила по квартире, а я наблюдал за ней, словно за экзотическим животным — грациозным оцелотом, например. А потом я понял, что совершил досадный промах. Она же не упустила ничего. Оно стояло на низком столике около высокого окна, между внушительных размеров занавесками. На мой взгляд, оно довольно вульгарно бросалось в глаза, так как я не планировал показывать ей нечто в подобном духе на столь ранней стадии наших отношений. «Что это?» — спросила она, и в голосе ее слышалось некое возмущенное, даже яростное любопытство, граничащее с простым возмущением. «Всего лишь скульптура. Я говорил тебе, что занимаюсь такого рода вещами. Она, правда, не слишком хороша. Даже глупа». Она внимательнее осмотрела вещицу. «Осторожно», — предупредил я. Она еле слышно ахнула, после чего поинтересовалась: «Это будет что-то похожее на кактус?» На секунду показалось, что произведение искусства ее искренне заинтересовало. «У нее тут крохотные зубы, — заметила Дэй, — на этих языкоподобных штуках». И действительно, они походят на языки — мне это раньше и в голову не приходило. Какое изобретательное сравнение, если подумать. Я уже понадеялся, что ее воображение нашло плодородную почву, в которой могло бы пустить корни, но вместо этого в голосе Дэй послышалась холодность и даже отвращение. «Тебе лучше говорить, что это животное, а не растение, или скульптура растения, или что уж там по замыслу. У него такая густая шерсть, и такое впечатление, что оно сейчас куда-то уползет». Я тогда и сам желал куда-нибудь уползти. Спросил ее как квазиботаника о том, что разве не существует на свете растений, которые напоминали бы птиц или других животных. То были мои слабые попытки снять с собственного творения обвинения в неестественности. Странно, но порой ты вынужден принять критическую точку зрения на самого себя, взглянуть на собственное «я» чужими глазами. Наконец я смешал пару коктейлей, и мы перешли к другим темам. Я включил музыку.
Вскоре, впрочем, во вкрадчивую гармонию звуков ворвался неуместный диссонанс. Этот детектив (Брайсберг, кажется) решил вновь устроить мне допрос по делу Клэр. К счастью, мне удалось сдержать его вместе с надоевшими вопросами в холле. Вновь произошел диалог, который у нас уже был. Я снова заявил, что знаю Клэр только по работе, что держался с ней дружелюбно из профессиональных побуждений. Оказывается, некоторые из моих сослуживцев, имена которых детектив не стал разглашать, подозревали, что я и Клэр состоим в некоей романтической связи. «Офисные сплетни», — парировал я, зная, что она была девушкой, которая знала, как держать в тайне свои секреты, пусть ей совершенно нельзя было доверить чужие. Извините, повторил я, понятия не имею, куда она могла исчезнуть. Тем не менее исподволь я намекнул, что не удивился бы, коли Клэр в неожиданном приступе невротического отчаяния решила, повинуясь сиюминутной прихоти, переехать в какой-то другой город, где бы ее сердце чувствовало себя привольно. Я лично с немалой скорбью выяснил, что за столь темными и притягательно мрачными оградами Клэр таится удручающее царство грез, переполненное белыми заборчиками и занавесками в цветочек. Нет, ничего подобного я детективу не сказал. К тому же, поведал я далее, в офисе все прекрасно знали, что Клэр начала с кем-то встречаться за семь−десять дней (моя личная оценка срока ее неверности) до исчезновения. Так зачем в таком случае беспокоить именно меня? На то, как я выяснил, была, отдельная причина: Брайсбергу сообщили, как он мне сказал, что я состою в некоем странном обществе. Я ответил, что в серьезных философских исследованиях нет ничего странного. Более того, я был художником, о чем полицейский прекрасно знал, а любому известно, что натуры артистического склада имеют естественную склонность к штудиям подобного рода. Я подумал, что он поймет, о чем я. Он понял. Судя по виду, этот человек был доволен каждым моим словом. И действительно он, казалось, сам жаждет вывести меня из круга подозреваемых лишь для того, чтобы я обрел чувство ложной безопасности и нечаянно не обронил бы признание в деяниях самого мерзкого рода. «Речь шла о девушке с твоей работы, той, которая исчезла?» — спросила Дэйзи потом. Я лишь хмыкнул в ответ. Сидел угрюмо, ничего не говорил, надеясь, что она воспримет мое поведение как скорбь по странной девушке из офиса, а не по досадно несовершенному вечеру с Дэйзи. «Наверное, я лучше пойду», — сказала она и ушла. Впрочем, свидание было уже не спасти. Когда она покинула меня, я изрядно напился ликером со вкусом полевых цветов, или, по крайней мере, так казалось. Я также воспользовался возможностью и перечитал историю о группе людей, решивших отправиться в белую пустыню полярной страны чудес. Скорее всего, сны мне сегодня не привидятся, я уже и так изрядно насытился этой арктической фантазией. Братство рая — воистину странное общество!
 
21 сентября
 
Дэй посетила прохладные, чистые офисы «Д. Р. Глэйси» — рекламной компании, на которую я работаю, так как мы договорились встретиться и вместе отправиться на ленч. Я показал ей мой закуток коммерческих художеств и привлек внимание к последнему проекту. «О, как красиво, — заметила она, когда я указал на рисунок нимфы с цветами в волосах, недавно вымытых шампунем. — Очень мило». Замечание про «мило» чуть не испортило мне весь день. Я попросил Дэй взглянуть пристальнее на цветы, запутавшиеся в локонах мифического создания. Было едва заметно, что один из стеблей то ли вырастает из головы нимфы, то ли, наоборот, уходит в нее. Дэй, кажется, не слишком оценила ловкость моего ремесла. А я-то думал, что мы уже прошли такой путь по «странным» дорогам. (Чертов Брайсберг!) Пожалуй, мне лучше дождаться нашего возвращения из путешествия, прежде чем показывать картины, которые я припрятал в доме. Я хочу, чтобы она подготовилась. Ну хотя бы с отпуском нет проблем. Дэй наконец-то нашла кого-то, кто присмотрит за ее кошкой.
 
10 октября
 
До свиданья, дневник. Увидимся, когда я вернусь.
 
1 ноября
 
После периода задумчивого молчания я запишу небольшой мемуар о тропическом жительстве меня и Дэй. Не уверен, что конкретно представляют события, о которых пойдет речь: тупик или же поворотную точку в наших отношениях. Возможно, здесь есть некий нюанс, которого я совершенно не понимаю. В общем, я по-прежнему в неведении. Я уже был там прежде, с Клэр, и надеялся, что эскапистская интерлюдия с Дэй все расставит по местам или же максимально подведет к определенности, а не оставит меня в сомнениях. Как бы там ни было, я все еще считаю, что этот эпизод достоин тщательного документирования.
Полночь в гавайском раю. На самом деле мы просто смотрели на пляжную роскошь с веранды отеля. Дэй была немного пьяна после нескольких коктейлей с цветами на пенных шапках. Я был в том же состоянии. Несколько минут хмельной тишины, прерываемой лишь редкими вздохами Дэй. Мы слышали хлопанье невидимых крыльев, разрезающих теплый воздух в темноте. Слушали, как растут черные орхидеи, пусть их и не было вокруг. («Мммм», — промычала Дэй.) Мы были готовы к фантазии, единой на двоих. И у меня была кое-какая на уме, правда, я тогда не знал, смогу ли ее провернуть. «Чувствуешь ли ты запах загадочного эхиноцереуса?» — спросил я, одной рукой обнял ее за плечи, а другой театрально взмахнул над джунглями, видневшимися вдали, проведя черту вдоль горизонта. «Чувствуешь?» — повторил я завораживающе. «Да», — игриво ответила Дэй. «Но сможем ли мы найти их, Дэй, увидеть, как они распускаются в лунном свете?» «Сможем, сможем», — легкомысленно, нараспев произнесла она. Мы смогли. Без всякого предупреждения гладкокожие листья ночного сада начали тереться о нас, столь же гладкокожих. Дэй остановилась, потрогала цветок, то ли оранжевый, то ли красный, но пах он темным фиолетом. Я подбодрил ее, сказал топнуть по усеянной цветами земле. Мы погрузились еще глубже в сад снов. Все быстрее, быстрее и быстрее мимо нас проносились звуки и запахи. Оказалось легче, чем я думал. В какой-то момент безо всяких усилий мне удалось полностью оторвать нас от известной географии. «Дэй, Дэй, — закричал я. — Мы здесь. Я никогда и никому не показывал этого, и какой мукой было держать все в тайне от тебя. Нет, не говори ничего. Смотри, смотри». О, эта дрожь, этот трепет, когда приводишь свою спутницу, свою любовь в темный рай! Как же я жаждал показать ей этот великолепный мир в полном цвете, заставить узреть его с околдованной радостью. Дэй была где-то рядом, во тьме. Я выждал мгновение, в разуме своем увидел ее в тысяче образов, прежде чем взглянуть на реальную Дэй. И я взглянул. «Что случилось со звездами, с небом?» Это все, что она смогла сказать. Она дрожала.