Песни мертвого сновидца. Тератограф

Вдохновение вновь проснулось во мне, когда чуть позже я выписывалась из отеля. Клерк ковырялся со счетом, а я случайно взглянула в окно рядом, за которым два щекастых ребенка возились на газоне. Через несколько секунд они заметили, что за ними наблюдают. Остановились и уставились на незваную публику, замерев в неподвижности в точности бок о бок друг с другом. Потом показали мне языки и убежали. (Как же они походили на близнецов Хартли из «Престона и говорящей могилы»!) Комната закружилась, хотя заметила это только я, другие постояльцы спокойно занимались своими делами. Возможно, в этом опыте повинны лишь моя забывчивость и отсутствие лекарств, избавляющих от последствий излишеств прошлой ночи. Старые нервы вконец истрепались, да и желудок спуску не давал. Но здоровье не подводило меня долгие годы, так что домой я доехала без каких-либо происшествий.
Это произошло год назад. Теперь приготовьтесь к гигантскому шагу вперед: в игру вступает старая королева.
В последующие двенадцать месяцев похожие случаи преследовали меня, хотя все они происходили с разной степенью ясности. Большая часть обладала столь мимолетной натурой, что больше походила на дежавю. Малую же я вполне могла придумать сама, и лишь некоторым не хватало какого-то определенного источника. Я могла увидеть фразу или какой-то кусочек картинки, от которого сердце сразу прыгало (не самое приятное чувство в моем возрасте), а разум принимался за поиски совпадений, возбудивших столь сильное чувство узнавания: звука отдаленного эха с неясными истоками. Я рылась во снах, полуосознанных ощущениях и искаженных воспоминаниях, но в результате осталась лишь цепь случайностей со звеньями, столь же слабыми, как дымные кольца.
Но теперь, когда тыквы зловеще ухмыляются на ступеньках домов, а призраки из наволочек раскачиваются на ветвях деревьев, эти малоубедительные события приобрели вещественную плотность. Все началось сегодня утром и продолжалось весь день, и их проявления становились все определеннее и выразительнее. И снова я надеюсь, что смогу привести в порядок собственную психику, если расскажу обо всем и начну с того, что теперь кажется прообразом грядущих событий. Нужна четкая и ясная экспозиция. Итак.
Место: ванная. Время: около восьми часов утра.
Вода каскадом лилась в раковину ради моего утреннего туалета, пусть и несколько шумновато для моих чувствительных ушей. Ночью меня одолел приступ жуткой бессонницы, и с ней не смог справиться даже мой любимый и неприкосновенный запас «Гардсмена». Я очень обрадовалась, когда солнечное осеннее утро пришло мне на помощь. Зеркало в ванной, впрочем, не дало забыть о беспокойной ночи, и я причесывалась и напомаживалась, не замечая явных улучшений. Чесси была со мной, лежала на бачке и пристально рассматривала воду в унитазе под собой. Выглядела она очень настороженной и напряженной.
— Что там, Чесси? — спросила я со снисходительностью любого владельца домашних животных.
Ее хвост зажил собственной жизнью; она встала и зашипела, а потом завыла ужасающе демоническим фальцетом всех перепуганных кошачьих. А потом резко выбежала из ванной, хотя в последний раз оставляла противнику поле боя еще котенком.
Я стояла с другой стороны комнаты — сонный свидетель неожиданного события. Зажав в руке большую пластмассовую расческу, я отправилась на расследование. Всмотрелась в те самые воды. И поначалу они показались мне чистыми, но вскоре из фарфоровой червоточины что-то появилось. Правда, оно почти мгновенно метнулось обратно, в канализацию, и разобрать, что же это, я толком не успела. Остался лишь извивающийся отпечаток в моей памяти. Но ментально сфокусироваться на нем я не могла, как будто одновременно видела эту тварь и не видела. Что бы это ни было, оно породило во мне сумятицу образов, как после путаного кошмара, который оставляет человеку лишь боль от ужаса. Я бы даже не стала говорить сейчас об этом событии, если бы не полагала, что оно связано с другим, которое случилось позже.
В полдень я начала готовиться к встрече с читателями, которая должна была пройти в библиотеке. Подготовка, по большей части, была алкогольной. Это ежегодное испытание никогда не вызывало во мне особой радости, и я мирилась с ним из чувства долга, тщеславия и по другим, не столь ясным, мотивам. Может, именно поэтому я с такой радостью ухватилась за возможность пропустить его в прошлом году. И в этом я тоже не хотела туда идти, если бы только могла выдумать повод, достаточно уважительный для читателей — и, что важнее, для себя. Неужели я хотела разочаровать детей? Разумеется, нет, хотя лишь Бог знает почему. Дети пугали и раздражали меня с тех пор, как я сама перестала быть одной из них. Наверное, я потому и не завела своего ребенка — то есть не усыновила, — так как врачи давным-давно сказали мне, что я плодородна, как лунные моря.
Зато другой Алисе дети и все детские штучки очень нравятся. Иначе как бы она написала «Престон и смеющееся то» или «Престон и дергающееся это»? Поэтому, когда приходит время встречи с читателями, я стараюсь выставить на сцену ее — как можно больше ее, и с каждым годом это становится все труднее. Странно, правда, что моя такая взрослая склонность к алкоголю столь эффективно вытаскивает наружу другую Алису. С каждым глотком скотча я чувствую себя спокойнее.
Когда я добралась до маленькой одноэтажной библиотеки, солнце уже садилось за горизонт, полыхая огнем тыквенного цвета. Вокруг слонялись дети в костюмах: оборотень, черная кошка с длинным изогнутым хвостом, пришелец, у которого было меньше пальцев, чем у человека, зато больше глаз. По дорожке шла фея Динь-Динь под руку с пиратом. Наперекор себе я не смогла не улыбнуться при виде такой сцены. Впервые за долгие годы этот пышный маскарад напомнил мне о собственном детстве, когда отец водил меня на Хеллоуин выпрашивать конфеты. (Он любил эту ночь так же сильно, как и Престон.) Проникнувшись духом вечера, я с уверенностью вошла в библиотеку, где столкнулась с группой подростков. Но чары разрушились под чужой злонамеренностью, когда какой-то умник крикнул из толпы:
— Эй, вы только взгляните на ее маску!
После этого я пробежала несколько залов с полами, покрытыми линолеумом, в поисках дружелюбного взрослого лица.
Наконец я прошла мимо открытой двери крохотной аккуратной комнатки, где несколько женщин и главный библиотекарь, мистер Грош, пили кофе. Мистер Грош сказал, что рад меня видеть, и представил матерям, которые помогали готовить праздник.
— Мой Уильям прочитал все ваши книги, — сказала полная и округлая миссис Харли. — Просто не могу оторвать его от них.
Причем пытаешься часто, подумала я, судя по тихой ярости в ее голосе. Я в ответ лишь чинно улыбнулась.
Мистер Грош предложил мне кофе, но я отказалась: плохо для желудка. Затем он лукаво продолжил, что на улице уже темнеет, и пришло время для начала празднования. Я должна была прочитать хорошую и страшную историю, чтобы «все вошли в настроение» и начали веселиться. Правда, для начала я сама должна была войти в настроение и, извинившись, отправилась в дамскую комнату, где могла восстановить силы и успокоить трепещущие нервы с помощью фляжки, припасенной в сумочке. Соблюдая странный и неловкий ритуал, мистер Грош решил подождать меня прямо перед уборной.
— Я готова, мистер Грош, — сказала я, гневно воззрившись на него с высоты туфель с не по возрасту высоким каблуком.
Он откашлялся, и я уже подумала, что библиотекарь сейчас возьмет меня под локоть, решив отвести в зал. Но он всего лишь протянул руку, дежурно и по-джентльменски указав, куда идти. Кажется, даже слегка поклонился.
По коридору он повел меня к детскому отделению, где, по идее, должны были состояться чтения, как в прошлые годы. Но мы прошли мимо — сама секция оказалась темной и пустой — и отправились к лестнице, ведущей в подвал библиотеки.
— Наш новый объект, — похвастался мистер Грош. — Мы переделали одно из складских помещений в зрительный зал или вроде того.
Мы встали перед большой железной дверью, выкрашенной в казенный зеленый цвет. Выглядела она так, словно вела в палату сумасшедшего дома. С другой стороны раздавались крики, которые мне казались скорее воплями душевнобольных, чем шумом неугомонной детворы.