Лишняя (СИ)

— Уррра!!!! — и все подхватили, родители — а теперь бабушки и дедушки, — выпустили в небо шары, а друзья стрельнули многочисленными пробками открывающегося шампанского. Тим счастливо заулыбался, Ксюша растянула губы в какой-то ненастоящей улыбке, но все же улыбнулась, засверкали вспышки фотоаппаратов, посыпались поздравления…
Дома Ксюшка всучила мне в руки маленький розовый сверток, а сама умчалась в ванную — реветь. Я ободряюще улыбнулась Тиму, осторожно положила ребенка на кровать, помыла руки, и лишь потом развернула розовое одеяльце и пеленки. Девочка, милое хрупкое создание, причмокнула маленькими губками, поморщилась, пошевелила крохотными ручками и продолжала спать. У ней были тоненькие рыжеватые волосики, носик — кнопочка и длинные белесые реснички. Я осторожно перевела взгляд на то место, где у неё должны были быть ноги. Там тихонечко вздрагивали два несимметричных обрубка, это не выглядело настолько уж страшно, скорее наоборот — было безумно жаль это маленькое существо, только начавшее жить, и уже потерявшее нечто необходимое…
— Тимка… — шепотом позвала я друга, — Иди сюда, посмотри — она прекрасна.
Тим опустился перед кроватью на колени, посмотрел на свою дочь, тихо улыбнулся и… заплакал.
— Ты что, Тим?
— Насть… — всхлипнул он. — Ты правда думаешь, что она… она красивая?
— Идиот, — я шутя отвесила ему затрещину, — Она очень похожа на тебя, а значит, прекрасна вдвойне. Смотри-смотри, у ней Ксюшины голубые глазки!
Малышка приоткрыла глаза и приготовилась заплакать. Ксюшка прибежала из ванной с зареванным лицом, шикнула на нас «Вы что, ей же холодно!», завернула дочь обратно в пеленки и приложила её к груди. Девочка принялась жадно сосать. Я обняла Тимура, и мы так и сидели, на полу перед кроватью, смотря, как Ксюша кормит их дочь.
— Илария. — вдруг сказал Тимур.
— Что? — не поняли мы с Ксюшей.
— Назовем её Иларией.
Малышка громко икнула, как бы соглашаясь. Мы громко рассмеялись.
Заводить собственную семью, пусть даже состоящую всего из двоих, нелегко. Теперь ты отвечаешь не только за себя, но еще и за мужа.
До замужества я питалась бог знает чем. Перекусывала в Макдоналдсах, на работе, иногда вообще не ела. Да и мой маленький желудок не требовал от меня никаких кулинарных ухищрений, лишь иногда тихой болью робко напоминал мне: «Бургеры — это, конечно, хорошо, но ведь можно порой баловать меня чем-то горяченьким?». И тогда я собиралась и ехала к маме. Мамочка всегда чудно готовила, видимо, я пошла не в неё, так как попробовала пожарить себе яичницу в девятом классе — и чуть не сожгла кухню. С тех пор я больше не готовила.
Представьте себе теперь мое удивление, когда через неделю после свадьбы Ванька мне заявил:
— Дорогуша моя, мы все время будем обедать этими гамбургерами и картошкой фри?
— Да, — пожала плечами я, — Вкусно же.
Муж молча встал и пошел на кухню. Там что-то зашипело, заскворчало, и через минут сорок был готов полноценный обед. Мне стало стыдно, и я решила научиться готовить. Пару раз сожгла всю еду, на третий раз недоварила курицу… В общем, спустя какое-то время я все же научилась.
Потом, стирка. Я не могла понять, почему каждый день ему нужны свежие рубашки? И даже какое-то время покупала ему каждый день новые, чтобы так часто не гладить и не стирать, ан нет, никакого семейного бюджета не хватит, при том, что зарабатывали мы оба очень и очень хорошо. Но на рубашки терпения у меня не хватало.
Уборка. Ну здесь я думала, что справлюсь. Я всегда слыла чистюлей, и постоянно страдала хроническим подбиранием вещей — это когда идешь себе, телевизор, например, посмотреть, видишь — тут не так что-то лежит, и давай убирать на свое место. А там, глядишь, и весь дом уберешь. Но когда я жила одна, порядок у меня как-то сохранялся. А теперь, стоило мне подобрать его носки и убрать в шкаф, как тут же я находила еще одни где-нибудь под кроватью или на полу, где им совсем не место. Ванины зубная щетка и приборы для бритья в ванной валялись как попало, я каждое утро расставляла их на свои места, и каждое утро все повторялось снова.
В общем, к концу дня я валилась на кровать с одной мыслью — спааааать. Но нет, опять заявлялся муж и со всей серьезностью твердил о выполнении супружеского долга. В первый год после замужества я похудела на пять килограммов и снова стала похожа на пятнадцатилетнего угловатого подростка, при своих-то двадцати девяти.
А после того, как у Тима с Ксюшей появился ребенок, я стала работать еще больше. Мы с Ванькой старались помогать им, как могли. Подарили им детскую кровать, завалили всю детскую девочки игрушками… Только все равно им жилось тяжеловато. Ксюшка все время моталась с девочкой по больницам, а Тим ходил сам не свой. Вся жизнерадостность моей лучшей подруги бесследно улетучилась. Редкий раз мне удавалось её рассмешить или обрадовать, я видела, что больная дочь была ей в тягость, и мне было ужасно больно это осознавать. А Тимуру — тем более, ведь он безумно любил девочку.
И нельзя её было не любить — несмотря на свою болезнь, девочка росла не по дням, а по часам, в свои семь месяцев она была подвижной, улыбчивой, находчивой — как-то осознав, что ползать ей по каким-то причинам не дано, она нашла другой способ передвижения: перекатывалась с боку на бок. Редко капризничала, никогда не мучала родителей бессонными ночами, хорошо ела, улыбалась врачам.
Я всей душой полюбила маленькую Иларию, она была так похожа на моих друзей: у ней были голубые хитрые глазки Ксюши, воля и характер Тима. К всеобщему удивлению, откуда-то выросли густые рыжие кудри, и она была похожа на маленькое солнышко. Тимур гордился дочкой, и она, кажется, делала все, чтобы его не разочаровать.
Беда пришла неожиданно. В четыре часа ночи раздался звонок. Я, не открывая глаз, протянула руку, нашарила на тумбочке трубку радиотелефона и сонно пробормотала:
— Алло. — Насть… — сдавленный голос Тима дрожал.
— Привет, Тимур. — зевнула я.
— Настя, приезжай, пожалуйста.
— Что-то случилось?
— Да. Ксюша ушла.
Я тут же проснулась. Бросила в трубку короткое «Еду», вскочила с кровати, быстро натянула джинсы и свитер, поцеловала мужа:
— Вань, я к Тимуру.
— Что-то не так? Мне поехать с тобой?
— Нет, не надо. Я скоро вернусь, — я схватила с тумбочки ключи от машины и побежала на улицу.
Дверь их квартиры была приоткрыта. Я тихонечко вошла и чуть не расплакалась от увиденной картины — Тим, весь заплаканный, пытался успокоить надрывно ревущую Иларию. Девочка билась в истерике. Я подошла к нему и взяла её на руки.
— Вот… — виновато всхлипнул Тим, — как будто почувствовала, проснулась, а её нет…
Я прижала его к себе. Он уткнулся лицом в мою шею и затрясся от рыданий. Спустя некоторое время, когда я еле-еле успокоила и усыпила девочку, друг показал мне скомканный лист бумаги, на котором решительной рукой Ксении было написано: «Я больше так не могу. Я не такая сильная, как ты и Настя. Не вини меня, лучше ответь — сможешь ли ты улыбнуться дочери в ответ, когда она улыбнется тебе?»
— И куда она пошла?
— Не знаю. Я проснулся лишь от хлопка входной двери, первый раз так спал как убитый. Кинулся её догонять, но тут проснулась Илария и заплакала, а когда я взял её и выбежал из подъезда, она уже уехала.
— Почему она мне ничего не рассказала? Если ей было так тяжело, надо было поговорить об этом, ведь мы же ей не чужие… — с горечью произнесла я.
Тимур посмотрел на дочку, уснувшую у меня на руках, и тихо сказал:
— Она ей чужая.
Тимур, как мог, справлялся с подрастающей дочуркой, но ему было адски тяжело. Ксюша объявилась лишь спустя три недели, прислав бумаги на развод. Посмотрев на обратный адрес, я поняла, что она пока у родителей.
— Хочешь, поеду за ней? — предложила Тиму я. Тимур тихо покачал головой и твердо сказал:
— Раз уж она сама ушла… Я не хочу её заставлять любить Иларку и меня, Насть. Если бы так любила, все выдержала бы. — и решительно подписал бумаги, не глядя.