Поцелуй дочери канонира
Рут Ренделл
Поцелуй дочери канонира
I
Тринадцатое мая – самый несчастливый день в году. Хуже всего, если выпадает на пятницу. В этом году 13 мая был понедельник – тоже ничего хорошего, но Мартин презирал суеверия и в любой день без колебаний брался за важное дело или без опаски садился в самолет.
Утром в школьном портфеле сына Мартин обнаружил пистолет. Вернее, в сумке – когда сам Мартин еще ходил в школу, такие называли ранцами.
В куче потрепанных задачников, учебников и мятых листков, к которым примешалась пара футбольных гетр, пистолет показался было Мартину настоящим, и секунд пятнадцать он с ужасом думал, что Кевин обзавелся огромным револьвером неизвестной системы. Убедившись, что это всего лишь копия, Мартин все же не замедлил ее изъять.
– С этой игрушкой можешь проститься, – сказал он сыну. – Навсегда!
Все это произошло в машине Мартина без малого в девять утра 13 мая по дороге в Кингсмаркэмскую школу. Плохо застегнутый портфель упал с заднего сиденья, и часть содержимого вывалилась на пол.
Кевин уныло проводил взглядом револьвер, исчезнувший в кармане отцовского плаща. Выходя из машины, он что-то пробормотал на прощанье и, удаляясь, ни разу не обернулся.
Таким было первое звено в цепи событий, которая приведет к пяти смертям. Если бы Мартин нашел пистолет прежде, чем они вышли из дому, ничего бы не случилось.
Если, конечно, не верить в судьбу и предопределение. Если не верить, что наши дни строго отмерены.
Если же представить, что дни нашей жизни сочтены и пронумерованы в обратном порядке – от смерти до рождения, то для Мартина наступил День Первый. Понедельник, 13 мая.
То был выходной, Первый День жизни сержанта Мартина, детектива Кингсмаркэмской уголовной полиции. Он выехал из дому в десять минут девятого, чтобы управиться с ремонтом “дворников”, и по дороге в мастерскую завез сына в школу.
Погода стояла ясная – солнце, чистое небо, и прогноз был хороший, но Мартин все равно не рискнул бы ехать с женой в Истборн на целый день с неисправными “дворниками”.
В гараже произошла классическая сцена. Приемщик будто впервые услыхал о нем, хотя два дня назад Мартин обо всем договорился по телефону, а единственный механик качал головой и говорил, что они, может, и успели бы, но Лес неожиданно уехал по срочному вызову, так что лучше Мартину оставить номер, ему позвонят…
В конце концов, Мартин выжал из него обещание, что все будет готово к половине одиннадцатого.
Из мастерской он возвращался пешком по Куин-стрит. Большинство магазинов было еще закрыто. Встречные прохожие спешили на лондонскую электричку. В правом кармане Мартина, оттягивая полу плаща, лежал револьвер. Большой и тяжелый, ствол четыре дюйма длиной. “Вот так оно и было бы, – думал Мартин, – если бы британскую полицию однажды решили вооружить. Каждый день с утра до вечера”.
Наверное, в этом есть и преимущества, и неудобства, но, как бы там ни было, Мартин не мог себе представить, чтобы в парламенте такой закон прошел. Он думал, сказать ли про револьвер жене, и еще, очень серьезно – нужно ли доложить старшему инспектору Вексфорду. Зачем тринадцатилетнему мальчишке револьвер калифорнийского рейнджера? Он уже слишком большой, чтобы играть в войну. А зачем может понадобиться модель пистолета, кроме как для того, чтобы пугать, заставлять других думать, что в твоей руке настоящее оружие? И могут ли у таких действий быть иные мотивы, кроме преступных?
Сейчас Мартину нечего было предпринять, но к каким бы выводам он ни пришел, вечером, конечно, с Кевином придется серьезно поговорить.
Он свернул на Хай-стрит, откуда были видны сине-золотые часы на башне церкви Святого Петра. Стрелки близились к половине десятого. Мартин направился к банку, собираясь снять немного денег, чтобы рассчитаться в мастерской, заправиться, пообедать с женой и оставить на мелкие расходы в Истборне да на жизнь в ближайшие два-три дня. Он не доверял кредитным карточкам и редко пользовался своей. К банкоматам у него было такое же отношение.
Банк еще не открылся, массивная дубовая дверь была плотно заперта, но разве не для удобства клиента в гранитный фасад вмонтирован банкомат? Карточка лежала в бумажнике. Мартин вынул ее и смотрел на нее, вспоминая ПИН-код. Он у него где-то записан. 50–53? 53–05? Но тут лязгнули замки, и тяжелая дверь отворилась. За ней была вторая, стеклянная. Клиенты, небольшой кучкой дожидавшиеся у входа, потянулись внутрь.
Мартин прошел к стойке, где были ручка, пристегнутая цепочкой к фальшивой чернильнице, и промокашка, вынул чековую книжку. Кредитка не понадобится, подтверждать чек нет необходимости: в этом банке у него счет, здесь его знают в лицо. Войдя, он перехватил взгляды одного-двух служащих и пожелал им доброго утра.
Впрочем, имя его мало кому было известно – все звали его просто Мартин. И жена тоже звала его Мартин. Конечно, Вексфорд должен знать его имя, и бухгалтерия, и те, кому это положено, в банке. Когда женился, он громко его произнес, и жена его повторила.
Многие думали, что Мартин – это и есть имя, а он старался по возможности секрета не открывать. Оформляя чек, подписался, как всегда, – “К. Мартин”.
За стеклянными перегородками принимали вклады и выдавали наличность два кассира – Шэрон Фрэзер и Рам Гопал, перед каждым стояла табличка с именем, а над головой висела сигнальная лампочка, которую кассир зажигает, чтобы показать, что свободен.
Посетители выстроились в очередь вдоль недавно устроенного барьера из хромированных стоек и протянутых между ними шнуров василькового цвета.
– Будто мы скотина на ярмарке! – возмущенно произнесла дама впереди.
– Что ж, так зато честнее, – возразил Мартин, приверженец справедливости и порядка, – так уж точно никто не пройдет в обход очереди.
Лишь только Мартин это сказал, он почувствовал неладное.
В банке всегда ощущается какое-то умиротворение. Деньги – это серьезность и тишина. Никакому веселью или фривольности, резким движениям и суете нет места в этом храме процента и денежного оборота. В такой атмосфере сразу чувствуется любое едва заметное возмущение. Небольшое повышение голоса привлекает внимание, булавка падает с грохотом. Ожидающие клиенты вздрагивают от малейшего беспокойства.
Мартин уловил движение воздуха – резко распахнулась стеклянная дверь – и заметил, как ложится тень: это внешнюю дверь, которая никогда не закрывалась в часы работы и весь день удерживалась защелкой у стены, осторожно и бесшумно затворили.
Он обернулся, и тут все стало совершаться очень быстро.
Человек, который затворил и запер дверь, скомандовал:
– Всем к стене! И прошу побыстрее!
По выговору, несомненно, – бирмингемец, и Мартин про себя назвал его “Брум”. Кто-то вскрикнул – в такой момент кто-нибудь обязательно вскрикнет.
В руке у человека был пистолет. Ровным гнусавым голосом он произнес:
– Делайте, что говорят, и с вами ничего не случится!
Второй – тот был совсем мальчишка – прошел в конец барьера из блестящих столбиков и синих шнуров, к кассирам. Одно окошко справа, одно слева, Шэрон Фрэзер и Рам Гопал. Вместе с остальными Мартин стоял слева, прижавшись спиной к стене. Тут были все посетители банка, все под прицелом у старшего грабителя.
Мартин был почти уверен, что у младшего в руке, затянутой в перчатку, – не настоящий пистолет, а игрушка. Даже не модель, какая сейчас лежит в его собственном кармане, а просто игрушка.
Парень выглядел совсем юным – лет семнадцать-восемнадцать, хотя Мартин понимал, что, пусть он сам и не старик, но уже слишком пожилой, чтобы отличить восемнадцатилетнего от двадцатичетырехлетнего.
Он старался запомнить каждую деталь в облике мальчишки и подумать не мог, что все, что ему удастся запомнить, пропадет впустую. Второго он тоже постарался рассмотреть. У парня на лице была какая-то странная сыпь или пятна – прежде Мартин не встречал ничего похожего. Мужчина был темноволос, с татуировками на руках, перчаток на нем не было.