Не вернуться никогда

В любви — как мужчина, 
В бою — как воин. 
Лучшим он равен! 
Дед втихомолку 
Внуком гордится. 
Шепчутся женщины: 
"Отец ублюдка — 
Дьяус Однорукий, 
Астовидату 
Победитель, 
Образ меча 
Хитро принявший!"… 
…Как-то под вечер 
С товарищем лучшим 
Во дворе дома 
Арнакси боролся. 
С сыном верного воина дедова 
(Тэри мальчишку звали). 
Чтоб поддразнить, 
Чтоб раззадорить 
Друга на схватку, 
Тэри смеялся: 
Мол, ты не знаешь, 
Кто был отец твой! 
Не жеребец ли 
Из деда конюшен? 
Мол, мастью соловой 
Ему ты подходишь… 
Вспыхнул Арнсакси! 
Гнев разум застил! 
Не рассчитав сил, 
Сплеча ударил — 
Словно не в шутку, 
Словно не друга, 
А в бою жарком 
Врага побеждая! 
Череп пробил он 
Этим ударом. 
Лучшего друга 
В запале, по гневу, 
Слепо убил он!!! 
Видя, что сделал, 
Пьяный от горя, 
Кляня свою силу, 
Коня оседлал он 
И прочь помчался, 
Чтоб никогда больше 
Не возвращаться 
К дому родному! 
Чтоб беды больше 
В слепом угаре 
Не натворить бы… Конечно, не обо мне эта история, и сходство лишь в том, что и мне пришлось покинуть родной зинд… 
…Хэста проявлял столь дикую и явную радость от смерти отца, что и дружина, и хангмот просто недоумевали. Первым же поднял свой голос открыто именно Ротбирт, навек сохранивший в душе благодарность к кэйвингу. В лицо он, мальчишка, не заслуживший ещё права носить отцовский меч, сказал молодому кэйвингу: 
— Не гоже тебе, щенок, ничем не проославивший своё имя, занимать место, которого ты не достоин! 
Воины просто онемели. Они клялись в верности Хэсте, но были справедливы слова Ротбирта… И пока ратэсты решали, выбирая между долгом и совестью, гнев Хэсты решил и разом и его судьбу, и судьбу Ротбирта. 
Вскочив, кэйвинг метнул в Ротбирта нож. Но тот прошёл хорошую школу. Он пригнулся и метнул свой нож в ответ раньше, чем сам успел понять, что делает. 
Хэста рухнул на стол с ножом в горле. 
А дружина осталась. И двое млаших братьев Хэсты, близняшек, ровесников Ротбирта — Синкэ и Стэкэ — остались. И они-то носили мечи по закону… 
Короче, Ротбирт бежал — благо, ничто его не держало, да и гнаться за ним особо не гнались. Отстали в лесах и Синкэ со Стэкэ, потеряв от стрел Ротбирта половину пёсьей своры… да вот напоследок пометили мальчишку, и умер бы он в степи, если бы не Вадомайр-Вадим. 
А будущее своё он себе представлял не очень чётко… или даже вообще никак не представлял и не особо о нём беспокоился. Да и тоски не испытывал. Вот и сейчас, лёжа у костра и уже засыпая, он едва ли смог бы ответить — зачем, ради чего, он шёл всё дальше и дальше на юг, что гнало его? Давно отстала погоня, и вообще… Анласы не знали такой умной категории, как "тоска по неизведанному". Просто ощущал кто-то из них вдруг сосущую пустоту в груди — и, стремясь заполнить её, поднимал паруса, седлал коня, подбивал крепкие дорожные сапоги, запрягал фургон… И шёл за призраком мечты, пока не погибал — или пока остывшая кровь не велела остепениться и "осесть на землю". Ротбирт понимал, что, не случись всей той заполошной истории — ушёл бы он и так, не усидел бы за щедрым столом… 
…Эрд — или Мир по-славянски — и правда был иной планетой. Где она располагалась в Галактике — Ротбирт не знал. Но, как понял Вадим, про Землю тут слышали и земляне тут бывали — отсюда и десяток невероятно исковерканных русских слов, которые знал юный анлас. Толком объяснить происхождение их Ротбирт тоже не мог. 
Но почему-то теперь Вадим был уверен: Олега он найдёт.