Не вернуться никогда

— Анласы отважные! 
Дьяуса-воина, 
Ветра-Вайу 
Дети любимые! 
Дорога морская, 
Топи и чащи 
Нам все покроны! 
Новые земли, 
Богами данные, 
На щит поднимем, 
Мечами вспашем, 
Костьми засеем 
Врагов бесчисленных! 
Выйдем мы в поле — 
Земля качнётся! 
Выйдем на море — 
Волны в берег 
Ударят с громом! 
Боги наши 
И предки наши 
На нас, анласов, 
Своих потомков, 
Из дальних пределов 
Смотрят довольно! 
Открыты для воинов 
Врата посмертья! 
Воины, смерти 
В бою не страшитесь! 
Нет лучше доли, 
Чем за родной свой 
Роди сражаться 
И пасть в сраженье!!! 
* * * 
Мальчишки покинули место совета в несколько лихорадочном, приподнятом настроении. Они без нужды доставали оружие, излишне громко говорили и в открытую обсуждали свои планы — кое-кто уже взял штурмом город-другой, порубил сотню врагов и поднёс выкуп за невесту кому-нибудь из пати. 
Впрочем, Вадим понял уже, что война и вправду сулила хорошую жизнь всем — от кэйвинга до полуневольников-лэти. Несмотря на кочевое прошлое, идеалом большинства анласов было осесть на землю, распахать хороший её кусок, а на остальной — развести коней и коров. Земля лежала перед ними — только бери, а уж взять-то любой из них не помедлит! 
Вадим слегка отстал — ему было интересно посмотреть лагерь. А Ротбирт отстал за компанию с другом. Вокруг кипела суета — казалось, весь зинд собирается сниматься буквально сию секунду. На самом же деле выступать решено было лишь через два дня, но женщины уже перебирали скарб, мужчины правили упряжи для волов, чинили повозки и оружие, мальчишки играли в "поход" и "войну с карликами"… 
Ротбирт, рассказывавший об увиденных охотничьих псах, вдруг осекся и замедлил шаг. Вадим даже ничего не успел спросить — крутнув головой, увидел сидящего на перекрещённых оглоблях старика. 
Седой, как снег, с заплетённой в косу длинной бородой, но, тем не менее, ещё очень крепкий, он сидел, широко расставив ноги и сплетя длинные узловатые пальцы на навершии сучковатого посоха, упёртого в землю. Синюю хламиду в юношески тонкой талии перетягивал ремешок, на котором висели кошель и сакса. 
— Атрапан, — шепнул Ротбирт. — Пойдём скорей, Вадомайр… 
Кустистые, похожие на клочья северного мха брови атрапана шевельнулись, открыв глаза, показавшиеся Вадиму белыми… но нет, просто в них разлилась очень светлая голубизна. Невидимые за клювовидным носом и усами губы произнесли — отчётливо, негромко: 
— Привет тебе, Вадомайр Славянин, отважный кэйвинг. 
Ротбирт охнул и даже отстранился от Вадима, неверяще глядя на него. Вадим же шагнул вперёд и удивлённо спросил: 
— Почему вы… — начал он по-русски, но перешёл на анласский, — …ты меня так называешь, старик? Я даже ещё не ратэст вашего кэйвинга, а ты меня называешь этим титулом! 
Брови нависли, вновь скрыв голубизну: 
— В "Речи Дьяуса" сказано: "Закрывающий глаза — слеп сдважды." Я сказал то, что видел. 
Вадим, хмурясь, смотрел на старика, плотно сжав губы. Атрапан, казалось, уснул — и Вадим, пожав плечами, зашагал дальше. 
Ни он, ни поспешивший следом Ротбирт не видели, как атрапан вновь поднял голову и, вскинув посох, начертил им в воздухе непонятный знак. Мало кто из анласов мог бы его прочитать… но это был знак "йра" — "искра". 
Ещё его можно было прочесть как "ора". 
Судьба. 
* * * 
Вадим мучился кошмаром. Темноликие огромные всадники вихрем носились вокруг, перескакивая через мальчишку — а он лежал на земле и не мог пошевелиться. Он отчаянно пытался освободиться от того, что мешало встать — и не мог. На северо-востоке горело небо, и в этом огненном зареве на всадниках и конях алел металл… 
…Прикосновение к плечу разбудило его мгновенно, как и положено просыпаться воину. Но явь оказалась в первый миг такой непостижимой, что Вадим дёрнулся за топором. 
И замер, поняв, что именно происходит. Поняв с дрожью и радостью. 
Рядом с ним стояли двое ратэстов в полных доспехах. Каждый держал в правой руке факел, левая — лежала на рукояти меча. Шлемы и пляшущий огонь факелов мешали разглядеть лица — глазницы масок казались наполненными чернотой.