Звенья цепи

предчувствии страшного. На самой заре косцы увидели задавленную, висящую на изгороди старую Рогнеду. Ворот исподницы глубоко врезался в шею, изрезанное морщинами лицо черно-синее, в жутком оскале, длинный язык свесился на бок, пена застыла на губах. Кто сотворить смел такое, жители и предположить не могли. Завыли старухи, заголосили молодицы, зашлись в плаче малые дети. Все знали, чем окончится это лихо…
Василий вовсе духом пал, вспомнил ночь вчерашнюю. Чуял, как жжет внутри, растекается, режет боль острая, невыносимая. Ушел в поля, спрятался в колосьях, сжался в стонущий комок. Пролежал так до сумерек, промучился, с лица сошел, почернел весь, осунулся. Встать хотел, домой идти, шевельнуться не смог. Глянь: – Алёна перед ним возникла. Очи сверкают яростно, ланиты пламенем горят, кулачки сжаты грозно, накрепко. Впилась взглядом, насквозь прожгла, всего наизнанку вывернула. За бабушку спрашивала. Только ничего не мог ответить Василий, лишь мычал да головой кивал. Странно, но все понимала девица, все из него выманила, обо всем поведать заставила.
Заплакал Василий, в ноги пал, отпущения возопил у девы юной. Только не простила она, не пожалела отрока, не дала пощады. Да и как, если дух Рогнеды в ней обретался, к мести призывал, к проклятию. И прокляла Алёнка отрока Василия, на веки вечные предсказала роду его по мужской линии жизни не более тридцати лет и тридцати зим, и не живать более. А смерти лютой, безысходной, мучительной.
И в тот час вышел дух из добра молодца, устремился в выси горние, голубые. Померкло солнце, содрогнулась земля, красный кровавый закат взошел в поднебесье. Грозный грохот лошадиных копыт и шорох вынимаемых плетей накрыл лесные тропы. Княжьи оружники торопились на хутор…
Глава 1
Метет поземка по ночной степи, морозный ветер швыряет колючие крошки снега в лицо. Кутается в ворот длинного козьего тулупа Абай, трет щелочки глаз рукавицей, погоняет каурую кобылку. Не так и стар Абай, за шестьдесят слегка, но клонит к земле, гнет немощь давняя, боевая. Уж тридцать лет как с фронта возвратился, посеченный весь, израненный осколками фугасными. Год в госпиталях обретался, шесть операций перенес. Выжил, выстоял, в страданиях будущее у судьбы отвоевал. Маялся, от боли на стену лез, бессонницей мучился. Все же не сломила его тьма фашистская, не смогла в могилу загнать.
Счастливо жил Абай. Жена Юлдуз все с ним вынесла, пятерых детей подарила. Взрослые теперь, разъехались кто куда, не захотели в ауле остаться. Образование получать в люди пошли. Радовался старик, в гости сынов ждал.
Плетется кобылка, хвостом машет. Спина, бока в инее, с губ сосульки свисают. Пар изо рта со свистом выходит, ушами прядет настороженно, чутко. В небе звезды сияют, полумесяц как раз впереди зимнюю дорогу освещает. Заметает пурга следы, с пути сбить пытается, запутать возницу норовит. Только не тревожится Абай, все родное в степи, с детства изъезженное, исхоженное. С закрытыми глазами дорогу найдет, по наитию, по чутью глубинному, степному. Сколько в этот улус мальчишкой бегал, затем парнем к ненаглядной звездочке своей!
Скрипят полозья, след глубокий за собой оставляют. Печален и суров возница, слезы скупые смахивает, в горле крик отчаянья застыл. Тоска смертная, нутряная, страшная в глазах его читается. Не о себе печется Абай…
В санях сено, кошма расстелена, войлок верблюжий, белый, мягкий. И разметалось на войлоке том дитё трехлетнее, совсем обнаженное, голенькое. Мечется Андрейка в бреду жарком, ножками чуть подрагивает, кулачки сжаты, ротик приоткрытый. Пищал ребеночек тихо, скулил жалобно. Затих теперь, озяб совершенно, пальчики на ногах темнеть начали. Коснулась жесткая морщинистая рука лобика детского. Теплый еще, на щеках чуть заметно румянец пробивается. Жив пока Андрейка. Скрючился весь, сжался. Мороз за минус двадцать, ветер воет. Как мог Абай от ветра оградил, люльку соорудил. Хотел хотя бы попоной конской накрыть, хоть как-то тепло сохранить. Нельзя.
Родители его соседями хорошими, добрыми были. Молодые, веселые, красивые. Недавно появились в ауле. Сергей-то, видно, военный бывший, с выправкой. Лизавета, жена, доктором в медпункте. Муж все по командировкам, дома редко бывал. А она с ребенком в селе одна. Говорили – геологи они будто. Какие-то секретные изыскания в тайге проводили. Там и познакомились. Как к ним в аул их занесло, никто не понимал. Но привыкли. Семья скромная, тихая. Домик купили рядом с ними. Отношения хорошие, дружеские. Она, Лизавета, с Юлдуз душа в душу, все по хозяйству, по-женски вместе. Андрейка, будто внук родной, смышленым мальчишкой рос, постоянно в доме у них. Абая с Юлдуз дедушкой и бабушкой звал, ласковый такой, привязчивый…
Уехал Сергей куда-то на Витим, за Байкал, за Саяны. Уран там искали, пути-дороги к рудникам смертоносным пробивали. А через месяц и за Лизаветой машина пришла. Срочно в экспедицию вызывали, видно не могли без нее обойтись. Обещала – через месяц обязательно вернутся. Андрейку им оставила, приглядеть просила.
Прошел месяц, и другой, и третий… Ни родителей, ни известий от них. Председатель сельсовета запрос делал в район, – не ответили ему. А тут и ребенок простудился где-то. Недоглядели за ним. Да сильна хворь приключилась. Температура высокая, сознание теряет, бредит, мамку зовет. Третий день в себя не приходит, глаз не открывает. И фельдшера вызывали, и доктор из района приезжал. Все, сказал, не выкарабкается малец. Ничего нельзя поделать. Поздно.
Собрался Абай к мулле Наби в соседний аул. Целителем тот был знаменитым, многих безнадежных на ноги ставил, молитвами духов болезни изгонял. Ни денег, ни подарков не брал мулла. Призывал лишь к вере в Аллаха милостивого, милосердного. В мечеть людей звал. Недовольна власть советская была, мечеть закрыть порывалась. Но люди возмущались, за муллу крепко стояли. Письма в Москву писали, на областное начальство жаловались. До самого товарища Брежнева письма дошли. Оставили в покое муллу и мечеть не тронули. Люди вздохнули радостно, возблагодарили Аллаха и пророка его Мухаммеда.
Поутру приехал Абай в улус. Отыскал муллу, горе свое рассказал. Сдвинул брови старый Наби, лоб наморщил озабоченно:
– Сколько лет мальчику? – вопросил участливо.
– Три года ребенку исполнилось в мае, – голос дрогнул у Абая. – Помоги, уважаемый Наби, – слезы брызнули из глаз. – Помрет мальчонка…
– Не помрет, – мулла просветлел лицом, морщины разгладились, глаза зажглись. – Ты вот что… Взойдет первая звезда на востоке, – ребенка в сани и ко мне вези сюда в мечеть. Я здесь ждать буду. Только голенького вези в возке открытом. Ничем накрывать нельзя. Всю дорогу так чтобы. Иначе ничего не получится. За два часа доберетесь…
– Помрет он, Наби, не выдержит дороги, замерзнет!
– Делай, как я сказал. Иначе