Красная Грива

Кочетков В. А.
Красная Грива
… и придя, найдет ли
Сын Божий веру на земле?
Село Красная Грива расположилось на крутом берегу небольшой полноводной реки, весной выходящей из берегов и мутными водами обнимающей заливные пойменные луга. После долгого половодья возникало такое обилие высоких, густых, сводящих с ума ароматами трав, что пройдя рано утром и омыв росами босые ноги, явно ощущался прилив жизненных сил. Выразительные сочетания расцветающей флоры поражали взгляд. Продвигаясь в полях, осязалась разница пряных живых запахов. Они как бы висели слоистыми пластами и если нагнуться, ниже к земле, свежесть становилась более насыщенной, терпкой. И лишь выпрямившись во весь рост, ощущалась вся тонкая благоухающая палитра распускающегося изобилия.
Летом на реке обозначались перекаты. На живописные луга гнали пастись скотину. Деревенское стадо было небольшим, но давало самый лучший надой в районе.
Пастух Ивашка на рассвете, начиная с конца деревни, бойко погонял домашнюю скотину. Подходил к избе, весело гудел в сопелку, висящую на груди, звонко щелкал бичом, и коровы вливались в общее стадо. Надменно и важно шествовали, размеренно перебирая копытами и гордо неся свои крупные рогатые головы.
Никто не знал, откуда появился Ивашка. Поговаривали, будто бежал из Чернобыльского района. С момента катастрофы прошло около года и еще много людей скиталось по краю в надежде обрести кров. Странники часто заходили в село, кто-то оставался, многие шли дальше за Урал.
На вид ему было лет тридцать. Невысокий, похожий на тщедушного подростка, фамилии своей он не помнил, был неразговорчивым, глубоко погруженным в себя.
Длинные спутанные волосы, тонкие черты лица. Все это окаймлялось жидкой кучерявой бородкой неопределенного цвета. Внешний вид был бы совсем уж невзрачным, если бы не поражали светлые глаза. Невинная детская чистота и наивность читались в них, настолько они смотрели открыто, что становилось понятно, – этот юродивый явно не от мира сего.
Впрочем, выражался он вполне грамотно, не пил, не курил, не ругался, был добрым и неприхотливым. Как-то быстро сельчане привыкли к нему.
Сырым поздним вечером стукнул в ставень стоящей на отшибе избы, где жила бабка Агафья, попросился переночевать, да и остался.
Старики говорили, что в молодости была она девой невообразимой колдовской красоты. Даже оккупанты не смели приближаться к ней, любовались издали. Она отдала сердце молодому красавцу Яшке, командиру бандеровского отряда повстанцев. Любовь была страстной, горячей, пока не поймали Яшку, не распяли меж двух плакучих берез и не всадили в него весь автоматный рожок, все тридцать три пули.
Агафью за тесную связь с врагами народа отправили на двадцать пять лет в сталинские лагеря. Вернулась она, хотя и реабилитированной, но скрюченной, сгорбленной тяжелой неведомой болезнью.
Поселилась в старом родительском доме и вечерами уходила в чащу, к месту гибели возлюбленного. Сидела, долго бурчала себе под нос. С заходом солнца возвращалась домой, собирая целебные цветы и травы. Все считали ее ведьмой, но лечились охотно, рассчитываясь деньгами или провизией. Был у нее ухоженный огород, поросята, домашняя птица. Жила потихоньку, много ли бабке надо?
По двору гремел цепью страшный черный кобель. В глазах животного было столько ярости, что путник, проходивший мимо, неосторожно заглянувший в них, мгновенно застывал, будто превращаясь в соляной столб. Ни одна собака в деревне не могла приблизиться к нему, настолько сильны были флюиды этого зверюги. Предполагали, что бабка посадила на цепь самого черта. Звала его Патриком.
Ивашка задержался, помогал Агафье по хозяйству, – латал прогнившую крышу, таскал воду, копал огород. Он невероятным образом подружился с Патриком, тот ходил за ним везде. Может, следил…
Бабка, однако, постояльцем была довольна. Темными вечерами они жгли лучину и тихо беседовали.
* * * * *
У соседки Ильиничны заболела корова. Три дня ревела, на четвертый пала наземь и только жалобно стонала. Народ собрался, советовали пристрелить. Послали за Агафьей, что она скажет? Может все-таки можно спасти, больно уж телушка хорошая, да и на сносях к тому же…
Бабка пришла с Ванькой (так стала его звать), долго гладила корову, угрюмо качала головой, сутулила плечи, вздыхала. Ивашка нагнулся, стал что-то шептать, разговаривать с животным, трогать тугие раздувающиеся бока. Вдруг сунул руку куда-то под основание хвоста, потянул и с усилием вытащил зазубренную ржавую иглу. Сельчане удивленно охнули. Корова издала долгий протяжный стон, отчаянно забила ногами и обессилено затихла.
– Будет жить! – сказал, показывая всем иглу и долго глядя в глаза Фаддея Фаддеевича, церковного старосты, пожилого мужика с недобрым тяжелым лицом. Тот стушевался, спрятал за спину руки, отвел взгляд…
Вечером к бабке заглянул председатель. Дальше ограды Патрик его не пустил, и он вызвал Ваньку за забор. Долго говорили, впрочем, говорил в основном председатель. Интересовался прошлым, сказал, что прежний пастух недавно сгорел от самогона, стадо пасти некому, пасут по очереди, а все люди наперечет. Пацанам стадо не доверишь, а вот Ивашка смог бы помочь, хотя бы до уборочной…
Ваня согласился и на следующее утро, прихватив с собой пса, вышел на работу. Платили исправно, кто продуктами, а кто деньгами. Относили все Агафье. Та ставила провизию в погреб, а деньги складывала в шкатулку, пряча за икону с горящей лампадой. Она никогда не была такой богатой как сейчас и души не чаяла в своем постояльце.
А тот целыми днями пас стадо в заливных лугах, ему хорошо было в одиночестве. Животные слушались, да и Патрик ревностно помогал, вмиг осаживал зарвавшегося быка-производителя, не упускал разбредающихся молодых телок, норовящих незаметно ускакать в близкий лесок. Охранял.
* * * * *
Вскоре случилось удивительное событие. В сельской церквушке стоявшей на зеленом пригорке и чудом уцелевшей в лихие революционные годы, немного скособоченной но опрятной, с покосившимся деревянным крестом на куполе, вдруг начали мироточить иконы.
Сказочное благоухание заполнило все вокруг. Лики помолодели, расцвели свежими красками, а драгоценное миро все стекало и стекало, появляясь из ниоткуда. Отец Герасим, настоятель прихода, чуть с ума не сошел от радости. Бегал в исступлении, суетливо подставлял сосуды, следил, чтоб ни одна капля волшебного нектара не коснулась земли, собирал жидкость в бидон. Староста Фаддей Фаддеевич приладил мелкое корытце, и благочестивые прихожане со священным трепетом макали пальцы, крестились, омывали лицо, лоб. Радовались.
Через девять дней произошло совсем необъяснимое. Чистым ранним утром восходящее солнце озарило церковный крест. Он засиял, заблистал белизной, загорелся огненным вихрем, и на кресте появилась Она. Богородица…
Стояла спокойно