Создания Света (ЛП)

Снег начал утихать, когда мама утомленно сказала:
— Плита Хвоста.
Я посмотрела на дорогу, поднимающуюся по стене каньона. Собрав остатки сил, я пошла наверх, бедра горели. Мы миновали можжевельники, упрямо цепляющиеся за камни, и маленький ручей, что журчал по склону. Наконец, тяжело дыша, мы добрались по укрытия на выступе. Эта плита была из маленьких, но населена не так густо, как некоторые. Здесь было около тридцати индивидуальных домов. Посередине было общее пространство, место небольшой рощи берез, их черно-белые стволы выделялись среди снега. Несколько коз ходили там и грызли замерзшие ветви.
Дом мамы был на самом краю, дальше строить не позволял острый угол камней. Крыша ее дома спускалась почти до земли на дальней стороне дома, зато остальная часть спускающегося края принадлежала ей. Четыре приземистых улья стояли в стороне от двери, утепленные на зиму соломой. Она была не первым жителем, слабые петроглифы на каменном потолке говорили, что семьи жили в этом доме поколениями — картинки изображали их дела, сложности, радости и многих женщин, рожавших детей.
Мама отвела Шашку в навес с сеном. Потревоженный рябчик заворчал на нее с насеста. Мама пошарила в его гнезде и вытащила одно яйцо в крапинку.
— Завтрак, — сказала она, поманив меня к дверце в ее покосившемся доме.
Я прошла туда, задела косу дикого лука, что висел у двери. Один упал на пол, и мама подхватила его и опустила на потертый деревянный стол с яйцом. Она сняла плащ и бросила на спинку стула. Я видела, почему она прикрывала левую руку рукавом, пока изображала писаря — была заметна ее чернильная татуировка из тюрьмы. М — как Меса, и крестики, отмечающие каждый год ее заключения.
— Меньше нашего домика, конечно, — сказала она, наполняя оловянный котелок из бочки. — И ручья с ивами нет, но вид не так плох. О, великий Свет, ты плачешь?
Мои ладони прижались к лицу, дыхание вырывалось между пальцев. Луна и звезды, но просто этот запах — затхлый запах консервантов из флаконов с насекомыми, сушеный шалфей на полках, немного пчелиного воска, а еще запах кирпича и дыма… слезы тут же полились. Они не дали рассмотреть комнату, катились, пока я скользила взглядом по узким полкам на стенах, хранящих флаконы, деревянные ящики и распределительные доски. Альбомы были всюду, несколько иллюстраций висело на стенах, они шуршали от ветра из открытой двери. Дыхание снова перехватило, слезы потекли по щекам под ладонями. Я услышала, как котелок опустился на стол.
«У тебя нет права плакать», — сказала Шаула.
— Прости, — сдавленно сказала я.
— О, прошу, Джемма. Для тебя плакать — как потеть. Так же просто, как смеяться. Не стоит извиняться, — мама за локти осторожно провела меня к стулу у стола. — Садись. Вот.
Она вложила мне в руки платок, и я вытерла им лицо. Когда она убедилась, что я справилась, она повесила котелок над огнем, пошевелила угли. Отряхнув руки, она сняла маленькую полевую печь.
— Итак, — сказала она, — начнем по порядку.
— По порядку, — пробубнила я. Я вытерла нос. А потом выпрямилась и сказала громче. — Начнем с… что ты здесь делаешь?
— О, меня больше интересовало, чтобы ты попробовала яйцо.
— Как давно ты в Каллаисе? — спросила я.
Она проверила край ножа и начала резать лук тонкими кольцами.
— Четыре года.
— Одна?
— Ну, — она махнула на ящики и склянки с мертвыми насекомыми. — Зависит от того, что ты имеешь в виду. Но не совсем одна. У меня своя исследовательская команда.
— Какая команда? — спросила я. — Я читала все памфлеты по естественным наукам, что выходили. Твоего имени нам не было.
— Конечно, нет. Я не выпускаю работы короне. Передашь мне ту сковороду?
Мой рот раскрылся.
— Не выпускаешь работы короне? Это… — неслыханно. — Как измена.
— Да, мы с тобой всегда были похожи.
— Мы не похожи.
Она убрала остатки лука с ножа.
— Ты даже рисуешь иллюстрации моей техникой штриховки.
— Мы не похожи.
— Сковороду, Джемма.
Я сняла с крючка надбитую сковородку. Она забрала ее и поставила на плиту. Я смотрела в раздраженной тишине.
— Некоторые, — сказала она, роясь в старом рюкзаке, — сказали бы уже «спасибо». Я уже не девочка, чтобы врываться в защищенные темницы.
— Как ты пробралась?
— Лестница.
— Вот так?
— У стражей было слепое место со стороны каньона, — сказала она, вытаскивая металлическую коробочку из сумки. — Они мне это подробно описали.
— А бомба?
— Одна из сиприянских.
— Лиль Робидью? — спросила я.
— Да, его. Его работа добралась до Каллаиса пару недель назад, — она открыла коробочку и порылась внутри. — Всех инженеров и химиков заставили создать оружие из отчета. Химические бомбы, что горят в воде, что зажигают влажное дерево и промокшее сено, и ту, что временно слепят. Теперь они у Алькоро. Это успокаивает?
Ее тон совпадал с моей реакцией — непредсказуемое оружие в их руках пугало. Я покачала головой.
— Как они оказались у тебя? Ты пробралась в лаборатории, как в Пристанище?
— Нет. Одна из химиков — часть моей старой группы сброда, но держит это в секрете, чтобы сохранить место. Она украла мне пару предметов, она же проложит ложный путь в порт Жуаро. Рискует собой, кстати.
Я сжала кулаки на ее платке. Несколько минут прошло в тишине, она вытащила предмет в бумажной обертке из коробочки. Я выдохнула.
— Спасибо.
Она закрыла коробочку.
— Это было так сложно?
— Немного, — пылко сказала я. — Может, это тебя удивит, но твое появление впервые за шестнадцать лет — не такое спасение, как я ожидала. Ты выбросила меня ребенком для своей политической программы. Ты вступила в сговор против Алькоро. Ты чуть не разрушила мое будущее, — пыталась, но я завершила это за нее.
Она вытащила щипцы и сжала предмет, завернутый в бумагу.
— Хорошо, что моя сестра подобрала тебя, чтобы она сделала это вместо меня.
Мои кулаки задрожали, сжимая платок. Я не любила Шаулу, но ощущала странное желание защитить ее.
— Она хотя бы приняла меня. Хотя бы заботилась обо мне, отправляла на уроки, дала постель… что это?
С хрустом и вспышкой едкого дыма мама сжала предмет щипцами, и он вспыхнул. Она поднесла его к плите и зажгла горелку.
— Огненная капсула, — плита была зажжена, и она держала огонек перед собой, глядя на него с уважением. — Кокса — мой друг в лаборатории — придумал их. Полезные в поле, не нужно посыпать все искрами или носить огниво.
Я моргнула, глядя на яркий огонек.
— Что за механизм?
— Бусины серной кислоты и хлорат калия. Когда их раздавишь, они смешиваются и зажигают бумагу.
Я отодвинула стул и взяла металлическую коробочку. Я вытащила капсулу и рассмотрела.
— Без огнива и стали?
— Ага.
— Невероятно.
— Знаю.
— Они хранятся?
— Пару недель.
— Как долго горят?
Огонек в ее щипцах потух, оставив след едкого дыма. Я подняла голову и испугалась, увидев, что наши лица разделяло меньше фута. Я отошла от стола, еще сжимая капсулу в пальцах. Она медленно опустила щипцы.
Прошел миг тишины.
— Ты оставила меня, — тихо сказала я. — Ты сказала: «Оставайся здесь», а потом ушла.
Она вздохнула и стряхнула пепел со щипцов в камин.
— Я не хотела, Джемма. Я не думала, что меня схватят. Они отпустили моих друзей, а я не сделала ничего страшнее, чем они. Если бы я знала, я бы не бросила тебя в доме. Ты же помнишь наш старый дом?
Я покраснела. Мне было сложно отгонять воспоминания в этой кухоньке.
— Конечно, да.
— Как мы строили его вместе, смешивали глину и солому, как лепили на стенах забавные мордашки?
Я вспомнила, как мы месили глину с соломой и строили стены, смотрели, как наш дом рос понемногу. Я помнила, как собирала в реке камешки и выкладывала из них узоры. В том доме не было прямых линий — одни изгибы и скругленные углы. Мама намеренно его сделала таким.
— В природе нет ничего прямого, кроме горизонта, — сказала она, когда мы лепили арку для входной двери. — Никаких ящиков и линий, — мы звали с тех пор наш кривой домик извилистым.