Подозреваются в любви (СИ)

Но что он здесь делает?
В том, что пришел именно Андрей, Дашка уже не сомневалась. Идиотка, сидит тут с его деньгами в обнимку и строит красивые планы! А он — ясновидящий, что ли? — приперся ни с того ни с сего и делает вид, что играет с собакой. На самом деле он что-то узнал. Почувствовал, быть может, или кто-нибудь напел. Точно, за ней следили, наверное.
В панике Дашка метнулась на кухню, попыталась спрятать сумку в духовку, отдышалась, поняла, что все напрасно, и ринулась на второй этаж. В Степкиной комнате она остановилась и сунула ридикюль в письменный стол. Вряд ли Андрей… Стоп — МДД, вот он кто! Вряд ли МДД решит проверить дневник у сына или просто поинтересуется содержимым его ящиков, а стало быть, и сумку не обнаружит. Успокоиться и не трястись. Дышать ровнее.
Что он здесь делает?! От этой мысли Дашка на несколько секунд замерла в ступоре. Господи, почему он приехал?! Зачем? Даша устало опустилась в кресло. Она знала, сейчас Андрей найдет ее здесь, устроит допрос с пристрастием, прожжет ее насквозь своим страшным взглядом, и все будет кончено. Нет никакой надежды, что он приехал просто перекусить. Или поболтать со Степкой, например. Даша договорилась с сыном, чтобы он сегодня папу не отвлекал. Да, она все предусмотрела, тщательно взвесила и прикинула и только потом отрезала.
Неужели действительно уже отрезала? И пути назад нет? И прошлое не вернуть?
Дашка была уверена, что возвращаться просто некуда. Никто не звал, и никто не ждет. Только вперед, и кому какое дело, что стонет душа, что волосы на голове шевелятся от страха, что собственное отражение в зеркале вызывает оскомину.
Ей вспомнилась вдруг та страшная депрессия, когда она почти не выходила из дома и толстела на глазах, и все в том же распроклятом зеркале ее встречала незнакомая женщина со старым, изношенным лицом. Кирилл, подвернувшийся под руку, ничем не помог. Но почему-то именно в тот момент, когда он появился, когда Дашка снова научилась разговаривать с людьми и получать удовольствие от общения, когда душа жадно потребовала радости — Даша почувствовала, что все можно изменить. Словно сильные, настойчивые ростки пробивались в ее подсознании новые мысли. «Мир вокруг нас только зеркало. Если нам плохо, то вокруг видится все плохое. Если хорошо, то видим только хорошее. Постарайся во всем видеть хорошее. Пусть его будет немного, пусть оно будет слишком малым по сравнению с плохим. Но с каждым разом его будет все больше. И однажды ты заметишь, что изменилась».
«Мы все актеры, так перестань играть несчастную и попробуй наоборот. Хорошей для всех быть нельзя, так будь хорошей для себя. Это твой мир, и тебе решать, каким ему быть».
И она решилась, и Кирилл пришелся кстати не только в роли страстного любовника. Так почему же до сих пор ее держит здесь что-то? Собственная нерешительность или любовь, которую Дашка давно забросала камнями, сровняла с землей и поставила тяжелый крест?
Дверь в комнату раскрылась неслышно.
— Привет. А Степка еще не пришел?
Андрей смотрел на жену, крепко сжимая ручку двери.
Дашка увидела, как побелели костяшки его пальцев.
— Нет. Привет. Степка еще не пришел.
— А ты чего здесь? Кормить меня будешь?
Ему хотелось крикнуть — взгляни на меня! Хотелось тронуть прокуренными, запыленными губами кудряшку у ее виска, наткнуться на знакомую тяжесть груди. Хотелось пройтись по этому желанному телу сапогами, затоптать следы не его объятий, заорать и двинуть кулаком в дверь, плюнуть в душу, как плюет сейчас она, не желая понимать, чего стоит ему этот бодрый тон и встреча с ее равнодушными глазами.
Он сам виноват. Он понимал это раньше, понимал каждый день, каждый миг их новой жизни, их новой эры, которую сам обозначил.
— Хочешь, ударь меня, — сказал он ей тогда, когда она уже сидела на чемоданах и собиралась поставить точку.
— Хочешь, я умру, — сказал он ей тогда, когда она не ударила, но и точку поставить не смогла.
Даша уже не плакала и уже не обжигала ледяным спокойствием. Она сидела, сложа руки на коленях, вот как сейчас. Ее лицо было красным от слез, губы прыгали. Она была похожа на ребенка, которого не забрали из детского сада, который не знает дороги домой и фамилию свою с перепугу забыл, и реветь уже нету сил, и остается только смириться с тем, что он никому не нужен.
— Ты нужна мне, — сказал Андрей тогда.
— Я не верю, — она подняла на него воспаленные глаза, — я никогда больше не поверю тебе, неужели ты не понимаешь?
Вот именно, он не понимал. Он изменил ей, изменил не впервые, но впервые она узнала об этом. Андрей даже не думал никогда, что случится, если вдруг Даша обнаружит в его жизни другую женщину. Это ведь и не женщина была вовсе, и не в жизни, а только в постели. Какая-то случайная, пятиминутная знакомая, какой-то ресторан, важная встреча, после — койко-место в дешевом отеле. Дашка узнала и собрала чемоданы, Андрей недоумевал и раскаивался. Он спал с другой не потому, что жена была для него плохой и негодной, не от того, что разлюбил, и не от скуки. Это было развлечением. Инстинктом, если хотите. И Дашка сказала — «Кобель!». Не крикнула, не прошептала с бессильной яростью, а просто констатировала факт: кобель, он и в Африке кобель. Но Андрей и не думал обидеть ее. Он вообще тогда мало думал.
— Я докажу тебе! Я поклянусь, чем хочешь! — вырывались у него глупые, пошлые фразы. Но отчаяние в голосе заставило Дашку протянуть руку и погладить Андрея по волосам.
— Как же больно, Андрюша.
— Так не будет! Я хочу, чтобы ты была счастлива! Я сделаю тебя счастливой!
Она покачала головой. Она говорила, что не сможет саму себя обмануть и жить рядом с человеком, который предал ее, тоже не сможет. Для него это было развлечением, для нее стало предательством. Весь мир зиждется на том, что каждый из нас воспринимает его по-своему.
— Представляешь, во что превратится наша жизнь? Твои слова для меня всегда будут иметь подтекст, я стану искать в твоих глазах ложь, и все твои поступки переворачивать с ног на голову. Я не смогу.
— Сможешь. Мы сможем, если будем вместе.
— Нет. Я ухожу, я все решила. Вернусь в свой город, а Степке скажем, что пора познакомиться с бабушкой.
Это был удар ниже пояса. Андрей вдруг до конца осмыслил размеры катастрофы, словно прямо на него несся огромный огненный шар. Андрей забыл о Дашке.
— Сына я не отдам, — сказал он спустя мгновение, играя желваками.
И эта фраза решила все. Уже не было их, любящих и любимых, виноватых и виновных, запутавшихся. Осталась только боль. И Дашке потом еще долго вспоминались чьи-то слова, о том, что земля — это ледяная пустыня, а люди — дикобразы, и от холода, от ветра они прижимаются друг к другу, пытаясь согреться и обогреть. И ранят друг друга своими большими колючками. Больно ранят.
Она тогда сразу поняла, что Андрей пойдет до последнего, деньги и сила на его стороне. Дашка поняла, что он готов лишить ее сына, как минуту назад готова была на это она. И опустился железный занавес.
А сейчас они оказались рядом, близко-близко. Дашка видела тяжелое мужское запястье, пальцы, желтые от табака. Навечно въевшийся запах бензина, с тех времен еще, когда Андрей проводил за баранкой по четырнадцать часов в сутки, щекотал ей сейчас ноздри. Дашка почувствовала, как уголки ее губ тянутся вверх. Память тянула их. Этот бензиновый аромат Даша терпеть не могла, и тащила Андрея под душ, и терла до красноты его могучую спину, шею, заставляла отмачивать руки в мыльной воде. А потом, когда она забеременела, бензин стал ей дорог, словно любимые духи. Однажды Андрей после поездки привычно потопал в ванную, но жена налетела на него, словно коршун, и вжалась всеми ребрами в его потное, уставшее тело. Ноздри ее бешено трепетали от наслаждения.
— Ты что, малыш? — удивился Андрей.
— Какой кайф, какой кайф, — бормотала Дашка, по-собачьи обнюхивая его.
Сейчас она вспомнила выражение его лица — беспокойное, с примесью оторопи и отчаяния. Он не знал, что и думать.