Подозреваются в любви (СИ)

Кузьмичев издевался, тоже молчал, потом затушил сигарету о подлокотник кресла и глянул в упор на Андрея.
— Где груз?
— Там же, где бухгалтер, должно быть, — спокойно ответил тот.
— Тебе придется его найти.
— Я не федеральный розыск, папаша, — схамил Андрей.
— Тогда отдашь наличкой, — покладисто произнес лысый.
Андрей улыбнулся, так обычно взрослые улыбаются детям, когда те сморозят очевидную нелепицу.
— Вот документы, которые подписывал твой главбух, — лысый достал из кармана бумаги, — я мог бы подать в суд, но огласка не в моих интересах. Здесь, конечно, не те цифры и не тот груз, это тебе просто для информации.
— Меньше знаешь, крепче спишь, — хихикнул Андрей, снова искренне развеселившись.
— Ознакомься, — упорствовал лысый, — а вот то, что ты мне должен.
Он черкнул что-то на бумажке и протянул Андрею. Тот даже не взглянул.
— Папаша, я тебе ничего не должен, ты с Миши спрашивай, о’кей?
— О’кей, — выдержав паузу, передразнил Кузьмичев и задумчиво добавил: — Твоему парню, кажется, двенадцать должно было исполниться?
Андрей даже не сразу понял. Просто машинально, совершенно автоматически сжались кулаки.
— До свиданья, папаша.
Так вот ради чего все. Сам пришел попугать. Рассудил, что так оно вернее, у мальчиков-качков не получилось, а дедулю никто не тронет, дадут высказаться. Высказался, гад!
Не такие пугали! За те семь лет, что Андрей в этом деле варится, и не такое слышал. А дело идет. И второй офис уже достраивается, и дома Андрей почти не ночует, и перед глазами бесконечные цифры, а в голове карта страны. Исколесил он эту страну вдоль и поперек, сначала сам, потом с напарником, потом с двумя, потом обмывал первый десяток машин. Официально его контора занималась перевозками, а неофициально — чем только не занималась. Только наркоту Андрей не признавал, никогда не связывался. Но пугать — пугали, бить — били, и воровали, и кидали, и с нуля не раз начинал.
Так что пошел ты, лысый хрен, куда подальше!
— До свиданья, папаша, — устало повторил Андрей.
Лысый, опершись на краешек стола, смотрел на него.
— А ты дурак, — решил он про Андрея. — Дите свое не бережешь совсем, ни няньки у пацана, ни охраны. Жена-то у тебя шалава натуральная, не следит за пацаном-то, все по мужикам шастает.
Ой, а куда делся благообразный старичок? Этот лысый дядька вдруг стал выражаться, будто рыночная торговка. И почему-то задергался левый глаз. У Андрея задергался, не у лысого перевертыша. Интересно, заметно со стороны? Соринка, что ли, попала?
Андрей снял телефонную трубку, Кузьмичев только удовлетворенно хмыкнул.
— Поднимись, — коротко и спокойно приказал Андрей, когда на его звонок ответили.
— Я сам уйду, Андрей Борисович, — с прежней вежливостью произнес лысый, — но ждать долго не буду. До вечера, до одиннадцати, скажем.
Лысый и его холуй вышли.
Что же глаз-то так дергается?!
— Какие проблемы, Андрей Борисыч? — заглянул в кабинет охранник.
— Уже никаких, Коля.
Оставшись один, Андрей закурил и снова поднял трубку телефона.
— Алексея Ивановича, будьте любезны, — забыв перейти на английский, быстро произнес он.
— Как вас представить? — томно полюбопытствовала девушка с едва уловимым акцентом.
— Голым в бане меня представь, детка! — рявкнул Андрей.
Через минуту он договорился с двоюродным братом, чтобы тот приютил на время Артема и Дашку.
Алекс — ха, ха, да просто Лешка, — как всегда, не задавал лишних вопросов, у них в Америке это было не принято.
Вряд ли, конечно, Дашка поедет. Она и раньше не соглашалась. «Из-за каких-то ублюдков! — обычно орала она. — Из-за каких-то ублюдков бросать дом?!» Можно подумать, этот дом был ей очень нужен. Да она его ненавидела! Как и Андрея.
Он продолжал сидеть, прижав к уху телефонную трубку, и представлял, как Дашка в очередной раз устроит скандал.
Ну, ничего, засунет ее в рюкзак в конце концов, полетит в багажном отделении. Дашка маленькая, поместится. Только орать будет крепко. Она вообще не умеет тихо разговаривать, а уж если орет — на весь город, проверено. Однажды они по Москве гуляли, только-только приехали оба, совсем ничего тут не знали, забрели в какой-то парк и о чем-то глупом, никчемном спорили. Вроде, есть ли предел человеческой возможности. Дашка говорила, что нет, а Андрей просто так спорил — чтобы спорить, спорил. Ну, она и заорала — проверить, есть ли предел. Всех собачников собрала, а из соседнего двора куча подростков прибежала.
Ох, и глупые они тогда были, что Дашка, что он.
Счастливые.
В углу на потолке висела паутина. Домработница Кирилла была не очень-то прилежной.
Даша перевернулась на живот.
— Хочу кофе, — сказала она, глядя в стену.
Кирилл послушно поднялся, прошел на кухню. Было слышно, как он гремит посудой.
Дашка знала, что вместо одной чашечки кофе он принесет поднос с завтраком. Так оно и вышло.
— Ты еще не одета? — удивился Кирилл, выставляя на журнальный столик тарелку с горячими бутербродами, салатницу, варенье, блюдо с фруктами.
Дашке хотелось пить кофе в постели, голышом, бессмысленно хихикая и дрыгая ногами. Но что она, школьница, что ли? Глупо. Кирилл ждал, пока она натянет джинсы и сядет к столу.
— Ты устала? — заботливо поинтересовался он, заглядывая ей в глаза.
Ага, устала. Сам заездил и спрашивает.
— Немножко, — согласилась Даша.
Он погладил ее по волосам, крепко прижимая ладонью. Ему нравились ее волосы — тяжелые, рассыпчатые, очень темные.
Даша потянулась за кофе.
— Ты все хорошо помнишь? — спросила она.
— Конечно, — Кирилл поморщился, — сколько можно об этом?
— Который час?
— Полпервого.
Даша вздохнула, взяла сигарету.
— Через час заканчиваются уроки. Ехать тебе минут двадцать, да?
— Почему мне? — удивился Кирилл. — А ты разве не домой?
— Я такси поймаю.
— Так ты без машины сегодня?
Она кивнула. Странно, что он вообще спросил об этом. Его не интересовало, как Дашка добирается. Главное — приезжает, и ладно.
Она посмотрела вдруг в упор на него — спокойным, оценивающим взглядом. Она всегда откладывала это на потом, а сейчас вдруг решилась. Оценить и тщательно взвесить все за и против. Молодой, здоровый, мускулистый. Подбородок, который принято считать волевым. Линия губ, которую принято считать соблазнительной. Большой лоб, который принято считать упрямым. Это, наверное, — за. В ту же кучу — его влюбленность, покладистость, старание в постели. Даша мысленно одернула себя. Насчет влюбленности был явный перебор, оба только играли в нее, старательно соблюдая все правила. Или все-таки это всерьез — глаза, в которых плескается нежность, умелые руки, трепетно встречающие ее тело, такие банальные, такие необыкновенные, такие нужные слова. Есть ли надежда, что все это — правда?
— Ты чего, Даш?
Она пожала плечами, не отводя взгляда от его лица.
— Что? У меня прыщ вскочил? — криво улыбнулся Кирилл.
С юмором у него проблемы, и это не единственный недостаток. Но у кого их нет? И почему Дашка решила вдруг, что примириться с ними будет невозможно? Она справится. Ради самой себя, ради Степки, ради нормального человеческого тепла, которым, несмотря на всякие игры и правила, окружал ее Кирилл.
— Кирюш, давай выпьем, — внезапно предложила Дашка.
Он хмыкнул и посмотрел на нее, как на ненормальную.
— Мне за руль вообще-то.
— А у меня порыв, — медленно произнесла Даша, — просто дико хочется выпить за успех нашего предприятия.
— За наше будущее, ты хочешь сказать?
— Называй как угодно, только плесни чего-нибудь, — хихикнула она.
Кирилл с тяжелым вздохом поднялся.
— Что ты будешь? Вино, коньяк?
— А водки нет?
— Даш, ты серьезно?
Главное, чтобы он не заметил ее мокрых ресниц. Быстрое движение ладони, и все в порядке. Хорошо, что она не накрашена.