Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)

Мишель поднял мокрое платье, и словно только тем и занимался всю жизнь, выжал из него воду, как заправская прачка отжимает бельё. Оглядевшись, он повесил его сушиться на низко свисающую ветку клёна и только после того обернулся к девушке.
— Вот теперь можно и говорить, — улыбнулся он. — Как поживаете, Марья Филипповна? — отвесил он ей церемонный поклон.
Марья не смогла сдержать смех, что так и рвался из груди, и расхохоталась звонко и задорно. Соколинский широко улыбнулся в ответ.
— Позвольте принести свои извинения. Ведь это я невольно нарушил ваше уединение. Но знайте, я вовсе не жалею о том, — приложился он губами к её руке, будто бы они не стояли полуодетые на берегу реки, а находились в светской гостиной.
— Невозможный вы человек, — попыталась нахмуриться Марья Филипповна, но губы её дрогнули и сложились в очаровательную улыбку. — Право слово, ни капли раскаяния, — попеняла она ему.
Искренняя весёлость, вызванная необычайными обстоятельствами встречи, уступила место неловкости и всё по той же самой причине. Марья опустила голову, чувствуя, как стыдливый румянец заливает лицо и шею.
— Я надеюсь на вашу порядочность, monsieur Соколинский, — отступила она на шаг от него.
— Я не собираюсь покуситься на вашу добродетель, сударыня, — сглотнув ком в горле, отозвался Мишель. — Даже не смотря на то, что мне этого чертовски хочется, — ещё тише добавил он, пытаясь поймать её взгляд.
— Полагаю, я должна вас поблагодарить за своё спасение, пускай вы и стали причиной моего падения в речку.
— Хорошо, что не грехопадения, — себе под нос пробормотал Мишель. — Не стоит благодарности, добавил он уже громче.
Несомненно, Марья Филипповна расслышала и первую фразу и оттого смутилась ещё больше. Но больше не от смысла сказанного Соколинским, а от собственных мыслей, в которых она совершала это самое грехопадение в объятьях Михаила Алексеевича. Ведь ещё раньше, прежде чем он сказал о том, она думала о том же самом, представляя себе, каково это будет коснуться его обнажённой кожи.
— Присядем? — широким жестом указал на траву под ногами Соколинский.
Марья кивнула и, стараясь сделать то грациозно, опустилась на траву. Мишель присел подле, согнув в коленях длинные ноги. Стараясь отвлечься от мыслей о том, что рядом с ним сидит самая красивая девушка их тех, что ему доводилось видеть, Соколинский сорвал тонкую былинку и, зажав её между зубами, уставился на противоположный берег.
— Ужасно, — вздохнула Марья Филипповна. — Я не собиралась задерживаться. Меня искать будут, — печально сообщила она.
— А я, напротив, очень рад, что судьба подарила мне шанс провести с вами чудесное утро, — накрыла её пальцы тёплая мужская ладонь.
Марья не отняла руки, но в то же время Мишель ощутил, как они сжались в кулачок под его ладонью.
— Я вовсе не жалею о том, что нахожусь в вашем обществе, однако, надеюсь, что никто не узнает о том, иначе моей репутации будет нанесён непоправимый ущерб, — тихо заметила она.
— Можете положиться на меня. Ни одна живая душа о том не узнает, — отозвался Михаил Алексеевич, чуть повернув голову и глядя на тонкий профиль Марьи Филипповны. — Можно мне поцеловать вас? — неожиданно для самого себя спросил он.
Марья повернула голову, уставившись на него изумлённым взглядом. У неё и прежде спрашивали разрешения поцеловать, но никогда ранее ей не хотелось ответить согласием. Более того, целоваться ей не нравилось. Вспоминая о том, как однажды её целовал Поль Василевский, она невольно нахмурилась. Поцелуй ей показался чем-то отвратительным, мокрым и ничуть не вызвал желания продолжать подобные опыты.
Взгляд её переместился на губы Соколинского, а её молчание было воспринято, как согласие. Мишель едва коснулся её губ своими и отодвинулся. Она сама потянулась за ним. Высвободив свою ладонь из его руки, Марья приникла к его груди, вдруг испугавшись потерять точку опоры. Другой поцелуй вовсе не был таким, как прежде. Голова её закружилась, и девушке показалось, что она падает, но остановить это падение не было ни сил, ни желания. Стало жарко, но вовсе не от солнечных лучей, казалось, что кровь вскипела в жилах, сметая остатки разума. Губы Соколинского переместились на её шею, к тому самому местечку, где бился пульс, длинные пальцы ловко расстегнули пуговицы сюртука, и большая ладонь накрыла грудь под мокрым батистом сорочки.
Тихий стон сорвался с зацелованных губ. Марья открыла глаза и поняла, что ей вовсе не привиделось, что она падает, она на самом деле, лежала на траве, тогда как Соколинский склонился над ней. Золотистая прядь уже подсохших волос упала на его лоб, синие глаза глядели на неё неотрывно, испытывающее, словно вопрошая.
Приближающийся стук копыт вырвал их из дурманящей неги, вызванной столь непозволительной близостью.
— Нам не стоило делать того, — пробормотал Соколинский и отпрянул от неё, после чего протянул руку, помогая подняться.
Взгляд Мишеля метнулся к платью, развешанному на ветке клёна, но уже через мгновение стало понятно, что им ни за что не успеть привести свою одежду в надлежащий вид. Спрятаться тоже было негде: берёзовая роща находилась на том берегу реки, а с этой стороны был только луг и единственный клён у самой воды. К ним приближался всадник верхом на красивом тонконогом гнедом жеребце.
— Марья Филипповна, Михаил Алексеевич, вижу, вы успели свести знакомство, — от тона, которым заговорил князь Урусов, у Марьи по спине пробежал озноб.
Соколинский смутился, высокие скулы запылали жарким румянцем.
— Глупая история вышла, Илья Сергеевич, — осмелился он поднять взгляд на его сиятельство. — Марья Филипповна упала в речку.
— Я вижу, — насмешливо изогнул бровь князь, кивнув на развешанное на ветке платье. — Что ж, нынче мне ясна причина, по которой вы перестали бывать у нас, — холодно добавил он. — Не смею более докучать вам своим обществом, Михаил Алексеевич. Надеюсь, вы хорошо провели время, и оно стоило разбитого сердца моей сестры.
— Вашей сестры? — ахнула Марья, осмелившись, подать голос. — Объяснитесь, Илья Сергеевич.
— Право слово, Марья Филипповна, что же вам объяснять? Думаю, Михаил Алексеевич и сам в состоянии объяснить мои слова. Прощайте, — тронул он каблуками бока жеребца, посылая того в галоп.
  
Глава 7
 
Проводив глазами удаляющегося всадника, Марья обернулась к Мишелю. И хотя в словах князя не было ничего для неё неясного, она всем сердцем жаждала услышать, что по тому поводу скажет Соколинский.
— Я желала бы услышать ваш ответ, — одарила она ледяным взглядом Мишеля.
— Право слово, Марья Филипповна, что же здесь неясного? — обречённо вздохнул Михаил Алексеевич. — Я обручён с княжной Урусовой.
— Вы обручены? — едва не сорвалась на крик Марья. — Как вы могли? Вы позволили себе… — она смутилась и умолкла.
Порядочная девица никогда бы не позволила столь вольно обращаться с ней. Стало быть, её вина ничуть не меньше, коли не больше, чем Соколинского.
— Я не сделал ничего из того, чего бы вы сами не желали, — нахмурился Михаил Алексеевич.
Марья опустила голову. Воспоминания о том, что она весьма охотно позволяла ему целовать себя, мало того, сама обнимала его вместо того, чтобы возмутиться его совершенно непристойным поведением, вызвали острое чувство стыда. Но то, что он умолчал о своей помолвке с княжной Урусовой, вновь всколыхнуло волну негодования. Не помня себя от обиды, она отвесила ему оглушительную пощёчину. На его гладкой щеке тотчас проступил весьма отчётливый отпечаток её ладони. Тихо охнув, Марья Филипповна отступила на шаг, не отводя взгляда от потемневшего гневным румянцем лица Соколинского.
— Вы — мерзавец, сударь! — процедила она.
Скинув с плеч его сюртук, не обращая внимания на то, что все её прелести оказались на виду, Марья, путаясь в подоле сорочки, добежала до клёна и сдёрнула с ветки всё ещё мокрое платье.
— Не могу поверить! Не могу! — шептала она в отчаянии, пытаясь надеть мокрое платье.