Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)

С княжной его связывало слишком многое. За время знакомства он успел убедиться, что они прекрасно подходят друг другу, у них много общего в увлечениях, они вместе строили планы о будущем, и вот так взять и всё перечеркнуть одним махом? Неужели оно того стоит? Бесспорно, mademoiselle Ракитина необычайно красивая барышня, но ведь он её совсем не знает. Но потревоженная совесть не желала успокаиваться. С каждым новым глотком, мысли Михаила Алексеевича становились всё более бессвязными и где-то даже начинали ему казаться смешными. В самом деле, разве не смешно всерьёз рассуждать о том, чтобы разорвать помолвку из-за девицы, с которой едва знаком? Даже само то, что он подумал об этом, стало ему казаться совершенно нелепым. Нет, ну, нельзя же так! Бесспорно, он виноват, но с другой стороны, ведь спас девице жизнь. Ведь не окажись он там поблизости, она, вне всякого сомнения, утонула бы! Жалко, коли утонула бы. Понятен был гнев Урусова, будь у него сестра, он бы, наверное, так же гневался.
Уже смеркалось, когда Соколинский, пошатываясь, вышел на крыльцо, кликнул конюха Лаврушку и велел седлать вороного.
— Михаил Алексеевич, барин, миленький, да куда же вам верхом? — принялся причитать Лаврушка. — Убьётесь, да вон и смеркается уже. Ужо давайте я вас в коляске свезу, куда вам надобно. А лучше бы спать ложились, завтра бы и поехали.
Михаил Алексеевич ещё некоторое время поупрямился, но хмель всё более одолевал его. Повиснув на перилах крыльца, он совершенно осоловелым взглядом смотрел, как из сарая выкатывали коляску. Голова его клонилась всё ниже и ниже, а когда экипаж всё же запрягли, он уже спал глубоким сном прямо на ступенях флигеля. Лаврушка вместе с камердинером перенесли барина на кровать и уложили, заботливо укрыв тёплым одеялом, потому как окно оставили открытым из-за витавшего в комнате сильного духа спиртного.
Не спалось в ту ночь и Илье Сергеевичу. Поутру он заехал в Ракитино, намереваясь лично повторить приглашение от матери на именины к Наталье, ведь именно по его настоятельной просьбе оно и было написано. Не застав Марью Филипповну, Илья Сергеевич догадался о том, куда она могла направиться.
Увиденное же на берегу реки никак не желало укладываться в привычный ему образ мышления. Всё это никак не соответствовало его представлениям о том, как надлежит себя вести благовоспитанной барышне.
Уму непостижимо! Соколинский пробыл в Клементьево чуть более двух седмиц и уже успел так коротко сойтись с Марьей Филипповной! Он поверил словам Мишеля о том, что Марья Филипповна упала в речку. Не стала бы она купаться в одежде. Да и вообще не стала бы. Стало быть, всё же упала, как о том и говорил Соколинский, но сразу напрашивался иной вопрос: что же она делала там? Вернее даже не mademoiselle Ракитина, а Мишель. Ведь о том, что Марья облюбовала сей уединённый уголок для прогулок, ему было давно известно. Он потому и поехал из Ракитино туда в надежде застать её. Он часто видел её на другом берегу реки, когда сама девушка, даже и не подозревала о том. Стало быть, о свидании влюблённые голубки условились заранее, ну, а то, что Марья Филипповна оказалась в речке — досадное недоразумение.
Сдержаться, не выказать гнева и ярости стоило ему неимоверных усилий. Волю своим чувствам он дал много позже, оставшись один в своём кабинете.
Повернув в замке ключ, Урусов отбросил на диван хлыст и прошёл к резным поставцам. Обыкновенно, он не употреблял крепких напитков посреди дня, тем паче в первой его половине. Распахнув дверцы, Илья Сергеевич прошёлся взглядом по полкам, и, найдя нужную бутылку, вытащил её из шкафа. Он не стал доставать стакан, а откупорив бренди, сделал большой глоток прямо из горлышка. Гортань обожгло, зажмурившись, князь сделал ещё несколько глотков, после чего со всего маху запустил полупустой бутылкой в стену. Она разлетелась на множество осколков, на светлых шёлковых обоях растеклось безобразное пятно. В двери осторожно постучали.
— Прочь! — прорычал Урусов, падая в кресло у стола и сметая с его поверхности бумаги, уложенные аккуратной стопкой.
Закрыв лицо руками, Илья Сергеевич просидел так не менее получаса. Бешенство, кипевшее в нём, понемногу улеглось. Ежели бы дело касалось только его одного, он не стал бы даже размышлять о том, просто вырвал бы из сердца и забыл навсегда, но ведь была ещё и Натали… Как сказать? Какие подобрать слова, чтобы смягчить боль предательства? Он не станет ничего ей говорить, просто не сможет. Это всё равно, что выстрелить в упор. Правда её убьёт! Пускай Соколинский сам скажет, ежели у него достанет смелости, ежели… Но ведь может и не сказать. Илья Сергеевич отнял руки от лица, мысленно возвращаясь к тому, что произошло. "Как он сказал? — нахмурился Илья. — Глупая история? Разве любящий человек назвал бы всё глупой историей? Разве не кинулся бы защищать честь возлюбленной?" Невероятно, но приходилось признать, что Марья Филипповна стала лишь временным увлечением. Как мужчина, он хорошо понимал Соколинского, но в то же время, как мужчина, имевший далеко идущие планы в отношении mademoiselle Ракитиной, готов был убить того. Возможно, стоит подождать, прежде чем делать какие бы то ни было выводы? Уж что-что, а ждать Илья Сергеевич умел.
В двери снова настойчиво постучали. Урусов знал, что так могла стучать только Натали, ибо прислуга не осмелилась бы, мать дождалась бы, когда он сам всё объяснит. Поднявшись, Илья Сергеевич в несколько шагов пересёк комнату и открыл дверь. Наталья ступила на порог, поморщилась, оттого, что в комнате пахло алкоголем, взгляд её задержался на осколках на полу, скользнул по испорченным обоям, после чего вернулся к лицу брата:
— Осмелюсь спросить, что стало причиной столь дурного настроения? — прошла она к окну и уселась на широкий подоконник.
— Я тебя не звал, — хмуро бросил Урусов.
— Верно. Я сама пришла. Так что же сие означает? — обвела она многозначительным взглядом валяющиеся по полу бумаги, осколки и открытые дверцы поставцов.
Илья не удостоил её ответом, а нагнувшись, стал собирать письма, счета и прочие документы, что сам же смахнул со стола.
— Ты ведь в Ракитино ездил? — тихо спросила mademoiselle Урусова. — Ты оттого так зол? Она тебе вновь отказала?
— Я не просил Марью Филипповну стать моей женой, — выпрямился Илья Сергеевич. — И более не попрошу. Довольно о том, — пресёк он попытки сестры продолжить разговор. — Что же, Михаил Алексеевич не приезжал? — поинтересовался он.
— Нет, — отвела взгляд Наталья, с трудом сдержав готовый вырваться из груди тяжёлый вздох. — И даже не написал на сей раз. Может быть, мне стоит самой к нему поехать? — повернулась она к брату, выискивая в его взгляде одобрение своему предложению.
— Не хорошо это, Наташа, — нахмурился Илья Сергеевич. — Пускай сам приезжает. Негоже так!
И хоть он так и не произнёс вслух, что всё же негоже, Наталья прекрасно поняла, и, как всегда, согласилась с ним. За ужином, чувствуя дурное настроение хозяина усадьбы, домочадцы притихли, на цыпочках ходила прислуга, страшась вызвать гнев барина. Илья Сергеевич обыкновенно отсутствием аппетита не страдал, но сегодня ему кусок не лез в горло, а всё из-за мыслей, что непрестанно вращались вокруг Марьи Филипповны и Соколинского. Отужинав, Урусов поднялся из-за стола, поцеловал в щёку мать, пожелал ей и сестре "доброй ночи" и удалился к себе.
Камердинер распахнул окно в его спальне, потому как спать летом Илья Сергеевич любил непременно с открытым окном. Отпустив прислугу и погасив свечи, Урусов, облачённый в домашний халат, устроился в кресле с трубкой. Табачный дым от трубки исчезал в распахнутом окне, тихо, чуть слышно шелестела листва деревьев, где-то в отдалении защебетал соловей, поначалу робко, словно пробуя голос, а после всё звонче и звонче, призывая подругу. Илья Сергеевич тяжело вздохнул, вытряхнул пепел из погасшей трубки и присел на подоконник.
Соколинский явно оправдывался, Марья Филипповна выглядела испуганной, видимо, им обоим было, что скрывать. Единственное, чего не мог принять, так это мысли о том, что воспитанная барышня, коей он всегда считал mademoiselle Ракитину, могла повести себя столь скандально. Впрочем, возможно всё дело в нём самом? В том, что он сам возвёл её на пьедестал, а Марья Филипповна оказалась просто легкомысленной девицей, не отягощённой моральными принципами? Видимо, так и есть, и ему следует перестать думать о ней, забыть и обратить своё внимание на барышню более достойную. Но все доводы разума не могли заполнить той пустоты, что образовалась в сердце. Холодно стало внутри, ничто более не согревало его. Он думал о будущем, и это будущее прочно было связано с Марьей Филипповной. Он желал видеть её своей женой, матерью своих детей, желал, чтобы она одна разделила с ним всю жизнь, но отныне это всё было невозможно.