Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)
В коридоре ей встретился Соколинский. Она понимала, что он пришёл сюда ради неё, но говорить с ним не желала, потому попыталась обойти его, но Мишель заступил ей дорогу и остановил, взяв за руку.
— Мари, отчего вы так поступаете со мной? — тихо заговорил он.
— Как, Михаил Алексеевич? Как я поступаю с вами? — вырвала она у него руку. — Я долго ждала, что вы, наконец, решите что-нибудь, но вы всё медлите.
— Я не могу вот так сразу, — пробормотал Соколинский.
— А мне нынче и дела нет до того, — отвернулась в сторону Марья. — Женитесь на княжне! Мне всё равно! — поспешила она прочь.
Вернувшись в зал, Марья попыталась вновь принять вид довольный и беззаботный, но у неё из головы всё не шёл их короткий разговор с Соколинским. Ей стало жалко его и себя. Его от того, что он выглядел столь несчастным, а себя, потому как она была причиной его несчастья. Невольно взгляд её вновь и вновь обращался к дверям, и она лишь коротко вздохнула, когда заметила его входящим в залу. Он не подошёл более к их кружку, а направился сразу к княжне Урусовой.
— Натали, могу я поговорить с вами? — обратился он к mademoiselle Урусовой.
Наталья опёрлась на предложенную руку и отошла со своим женихом к выходу на террасу.
— Что вы хотели сказать, Мишель? — глядя ему в глаза, поинтересовалась княжна.
— Я должен признаться вам, — пробормотал Соколинский. — Я должен сказать… — вздохнул он, не решаясь произнести роковых слов.
— Говорите же, — улыбкой подбодрила его Наталья.
— Простите меня, Натали, — выдохнул Соколинский. — Я более не люблю вас.
Наталья отступила от него на шаг, всё ещё продолжая улыбаться уголками дрожащих губ и недоверчиво качая головой.
— Мишель, я вам не верю, — стараясь сдержать подступившие слёзы, прошептала она. — Всё это вздор! Вы говорите полнейший вздор!
— Простите. Я должен был сразу признаться вам, что полюбил другую.
Наталья проследила за его взглядом и побледнела. Ухватившись за портьеру, она отвернулась.
— Это ложь! — всхлипнула она. — Как вы можете любить её, коли видите впервые?
— Я знаком с Марьей Филипповной с начала лета, — отвёл глаза Михаил Алексеевич.
Наталья стремительно выбежала на террасу, чтобы, наконец, дать волю слезам, что уже катились по лицу. Она забилась в самый тёмный угол, где стояла низенькая скамейка, на которой тихими летними вечерами любила сиживать Анна Николаевна. Именно здесь нашёл сестру Илья Сергеевич. Князь присел перед ней на корточки и ласково погладил растрепавшиеся кудри:
— Наташа, ангел мой, отчего слёзы нынче?
— Уходи, Илья, — всхлипнула Натали, увёртываясь от его руки.
— Не уйду, — присел подле неё Илья Сергеевич.
— Илюша, — схватилась за его руку Наталья, — убери её с моей дороги! Убери! — истерично выкрикнула она.
— Кого её? — нахмурился Урусов, уже догадываясь о ком, пойдёт речь.
— Мне Мишель сказал, что не любит меня более, — зарыдала Наталья, пряча лицо на груди у брата. — Он… Он знаком с ней уже месяц как… А я — дура! Знакомила их нынче! Илюша… Мне теперь только в омут с головой! Что же люди-то скажут?!
— Довольно сырость разводить, — достал из кармана платок и протянул сестре Урусов. — Никуда он от тебя не денется, — стиснул зубы Илья Сергеевич.
Вздуть бы по-хорошему будущего зятя, да руки марать неохота. Князь поднялся со скамьи и предложил сестре руку.
— Идём!
Наталья поспешно утёрла слёзы и, всё ещё всхлипывая, повисла на его руке. Проводив сестру к матери, Илья Сергеевич оглядел зал и, разыскав глазами того, кто ему нужен, направился прямо к Карташевскому.
— Павел Николаевич, могу я вас просить на пару слов? — извинившись перед собеседниками ротмистра, обратился к нему Урусов.
Карташевский кивнул и проследовал за князем в его кабинет. Илья Сергеевич плотно закрыл двери и повернулся к ротмистру.
— Я слышал, у вас возникли некие затруднения и вы весьма стеснены в средствах?
— Откуда такие сведения, Илья Сергеевич? — прищурился Карташевский.
— Я слышал, вы просили Дольчина отложить выплату долга или дать вам рассрочку, — невозмутимо заметил князь.
— Позвольте спросить, какое вам до того дела? — хмуро поинтересовался ротмистр.
— Я могу дать вам эти двадцать тысяч и двадцать сверх того, коли вы поможете мне в одном деле, — прямо глядя в глаза Карташевскому отвечал Илья Сергеевич.
— Я должен кого-то убить? — усмехнулся собеседник князя.
— Соблазнить девицу. Соблазнить и скомпрометировать. Здесь и сейчас, — тихо отозвался Урусов.
— Кто же та несчастная? — приподнял бровь Карташевский.
— Mademoiselle Ракитина, — небрежно обронил Илья Сергеевич.
— Тридцать сверху, — сложив руки на груди, присел на край стола ротмистр.
— Добро, — кивнул князь.
— Через час в беседке на пруду, — легко оттолкнулся от стола Карташевский и упругой походкой покинул кабинет хозяина имения.
Глава 11
Выйдя в бальную залу, Павел Николаевич взглядом разыскал среди танцующих mademoiselle Ракитину. Прислонившись плечом к мраморной колонне, ротмистр сложил руки на груди в ожидании окончания контрданса. Карташевский старался не думать о причинах, с подвигших князя просить его о столь щекотливой услуге. Вероятно, обворожительная Марья Филипповна всё же чем-то провинилась перед его сиятельством, но Павел Николаевич не желал знать этих причин. Потому что знание повлечёт за собой размышления о соизмеримости проступка и возмездия, что уготовил князь своей соседке. Подобные размышления вполне способны пробудить в нём угрызения совести, а он того вовсе не желал. Он погряз в долгах, и ему представился шанс расплатиться по ним. Позже он начнёт новую жизнь и более не станет садиться за карточный стол. Возможно, даже женится и уволится из армии.
Уставшие, вспотевшие от духоты в зале музыканты безбожно фальшивили, но веселье уже давно приняло тот размах, когда на такие мелочи попросту не обращают внимания. Наконец, на особенно громких аккордах музыка остановилась. Получившие короткую передышку крепостные музыканты поспешили утолить жажду и стали готовиться играть вальс, уже третий по счёту за нынешний вечер. "Пора!" — решил Карташевский и, оттолкнувшись плечом от колонны, направился к Марье Филипповне. Корнет Левицкий склонился перед ней, приглашая танцевать, и mademoiselle Ракитина готова была уже вложить ладошку в его руку, но Карташевский остановил его:
— Mademoiselle, мне кажется, этот танец вы обещали мне? — чуть прищурившись, глянул он на корнета многозначительным взглядом.
Левицкий едва заметно пожал плечами, но спорить со старшим по званию не стал и отошёл в сторону, уступая свою даму ротмистру. Не подозревая подвоха, Марья Филипповна позволила Каташевскому обнять себя за талию и повести в танце едва зазвучали первые ноты вальса. Закружив свою партнёршу, Павел Николаевич всё более приближался к дверям, распахнутым на террасу. Он нарочно поставил ей подножку, но не позволил упасть, а воспользовавшись произошедшей заминкой, подхватил её и увлёк на улицу.
Всё произошло столь стремительно, что Марья Филипповна даже не успела возразить ни единым словом. Оказавшись на террасе, ротмистр толкнул её в тень и зажал ей рот рукой. Марья попыталась вырваться, но Карташевский лишь плотнее прижал ладонь к её губам и носу, перекрывая дыхание. Голова девушки закружилась, сознание помутилось, и она обмякла в его руках.
— Pardonnez-moi, jeune fille (Прости меня, девочка), — тихо прошептал ротмистр, взваливая на плечо свою ношу.
Стараясь избегать освещённых участков парка, Карташевский быстрым шагом, даже не запыхавшись, дошёл до пруда, почти бегом пересёк хорошо освещённый горбатый мостик и, раздвинув кисейные занавеси, скрылся в беседке. Внутри стояли две небольшие оттоманки, заваленные подушечками всевозможной формы и расцветки, и низенький столик. Очевидно, хозяева частенько бывали тут. Уложив девицу, пребывающую в бессознательном состоянии на оттоманку, Карташевский присел подле неё, откинул с бледного лица спутавшиеся пряди и, не удержавшись, провёл кончиками пальцев по гладкой щеке. "Хороша!", — вздохнул Павел Николаевич. Времени у него оставалось совсем немного, потому он не стал медлить, а приподняв жертву задуманной князем интриги, расстегнул несколько верхних крючков на платье, оголив белые плечи.