Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ)

— Прошка! — поднялся он в свои покои. — Бриться!
— Иду, барин! — послышался из гардеробной голос камердинера.
Дорога до Клементьево заняла почти целый день. Экипаж въезжал в ворота уже на закате. Спустившись с подножки, Андрей огляделся. Всё, что он видел вокруг, выглядело новым и чистым, как и должно было быть после недавно сделанного ремонта. Прошёл всего год с тех пор, как он побывал здесь на могиле брата. Парадные двери особняка распахнулись и маленькая, сухонькая женщина торопливо спустилась к нему по ступеням.
"Боже, — распахнулись глаза Ефимовского при взгляде на мать, — как она постарела!" Только глаза на испещрённом морщинами лице оставались столь же яркими, какими он их всегда помнил.
— Андрюша! — протянула она к нему руки. — Боже! Андрюша! Это и в самом деле ты! — провела она ладонями по гладко выбритому лицу. — Исхудал-то как, — заслезились глаза madame Соколинской.
— Полно, маменька. Со мной всё хорошо, — поспешил успокоить её Андрей, поднимаясь по ступеням и поддерживая мать под руку.
— Ты, верно устал? Голоден? Как твоя рана? — засыпала она его вопросами.
— Устал, — согласился Андрей, — голоден, — улыбнулся он. — Рана затянулась и почти не беспокоит, — вглядываясь в её лицо под чёрной кружевной оборкой чепца, отвечал он.
За ужином Татьяна Васильевна заставила сына во всех подробностях рассказать о лечении, что назначил ему полковой лекарь. Слушая его, она то и дело прикладывала сухонькие ладошки к морщинистым щекам и тихо ахала или охала.
— Андрюша, ты никогда не думал, чтобы оставить службу? — робко спросила она, перебирая между пальцами складки на манжете траурного платья. — Ты ведь последний в роду. Так надобно ли так рисковать собой?
— Не знаю, — отвёл взгляд Андрей. — Я не знаю, что ещё я могу делать. Не представляю, как стану жить.
— Жениться тебе надобно, — вздохнула Татьяна Васильевна. — Семья, дети — не в этом ли смысл нашей жизни?
— Возможно, вы правы, — отвечал Ефимовский, рассеянно глядя на огонь в камине.
— Ты ведь помнишь Натали Урусову? — тихо поинтересовалась madame Соколинская.
— Оставьте, маменька. Ежели я надумаю жениться, жену я себе выберу сам, — поднялся с кресла Андрей, подошёл к матери, коснулся поцелуем её щеки и, пожелав ей доброй ночи, ушёл в отведённые ему покои.
Пробыв в Клементьево седмицу, Андрей заскучал. Чрезмерная забота и опека, коей его стремились окружить, раздражала до зубовного скрежета. Он потому и не желал покидать Веденское, что там никто не суетился вокруг него, никто не донимал его бесконечными вопросами о его самочувствии.
Визит генерала Василевского в Клементьево пришёлся, как нельзя кстати, потому как Татьяна Васильевна на некоторое время отвлеклась от неустанной заботы о единственном оставшемся в живых сыне.
— Ваше сиятельство, — пожимая руку Андрею и склоняя свою убелённую сединами голову, радостно приветствовал Ефимовского генерал. — Рад, очень рад вас видеть, — несколько раз повторил он, прежде чем отойти и удобно устроиться в мягком кресле около растопленного камина.
Разговор вяло потёк по всем известному руслу: погода, урожай, ранние заморозки, по всем приметам ожидаемые в этом году, о мужиках, ворующих лес. Андрей отвечал на расспросы Василевского о том, что нынче делается на Кавказе. Изредка генерал, вспоминая свою боевую молодость, вставлял собственные замечания и соображения относительно того, как надлежало поступать с непокорными горцами, собравшимися поз знамёна Шамиля.
От политики, проводимой правительством на Кавказе, разговор снова вернулся к проблемам ведения хозяйства. Василевский посетовал на то, что увеличилось поголовье волков, участились случаи нападения серых хищников на скот, принадлежавший ему и его крестьянам. Генерал планировал охоту и предложил Ефимовскому принять участие. Андрей загорелся этой идеей и ответил согласием. Собираясь уезжать, Василевский обещал известить его о дне охоты.
Накануне охоты Андрей получил приглашение от генерала. Выезжать надобно было рано утром, едва рассветёт. Ефимовский не держал собственного выезда, полагая, что он ему ни к чему, потому как в деревне проводил мало времени и охотой не увлекался. Он иногда принимал приглашения поучаствовать так же, как в этот раз.
У Василевского была большая свора, что-то около трёхсот собак. Более всего поразило Андрея по приезду в имение генерала, что Василевский помнил почти всех собак по кличкам. С гордостью истинного любителя охоты он провёл графа по псарне, демонстрируя великолепных гончих и борзых.
Предчувствуя начало гона, собаки подняли неимоверный шум. На заднем дворе усадьбы всё пребывало в беспрестанном движении. Выводили осёдланных лошадей, трое борзятников держали каждый по две своры борзых, доезжачий распоряжался всем порядком охоты, два выжлятника выводили гончих.
С заднего крыльца легко сбежал генеральский сын Павел в хорошо пошитом охотничьем костюме, ладно сидевшем на гибком худощавом теле.
— Готовы, папенька? — улыбнулся он, протягивая в приветственном жесте руку Ефимовскому. — А, граф, рад, очень рад, ваше сиятельство. Погода нынче отличная. Самая, что ни на есть для охоты будет.
Утро выдалось туманным. Влага висела в воздухе мелкими каплями, оседала на лицах, волосах и одежде.
— Барин, пора, — подвёл к генералу крепкую круглую в боках лошадь конюх.
Генерал с трудом взгромоздился в седло и, весело сверкая серыми глазами, оглядел собравшихся. Выезд тронулся в отъезжее поле. Всадники пришпорили лошадей, ветер засвистел в ушах. Добравшись до места, остановились. Выжлятники с гончими поехали вперёд к доезжачему, туда, где была накануне обнаружили лёжку зверя. Генерал в нетерпении привставал в стременах, вытягивая вперёд сколько можно короткую толстую шею, его сын Павел, напротив выглядел спокойным и равнодушным. Вскоре послышался шум приближающегося гона. Среди кустов на опушке леса показались гончие, шедшие по следу зверя.
— О, вон он! Вон он! — пришпоривая лошадь, закричал генерал.
Серый, матёрый волк с клочками светлой шерсти по бокам выскочил прямо на охотников. Зверь прижал уши и оскалился, а потом, сделав резвый скачок в сторону, попытался оторваться от преследующих его собак. Волк пытался уйти обратно в лес. Борзятники спустили всех восьмерых борзых и те, заливаясь громким лаем, устремились в погоню.
Азарт охоты захватил и Ефимовского. Прижавшись к шее скакуна, он погонял его всё быстрее и быстрее, стараясь не упустить зверя из виду. Отчаянный рывок, и волк ушёл далеко вперёд. Всё ближе к нему была спасительная опушка леса.
— Уйдёт! — едва не взвыл генерал.
Справа послышался звук другого гона.
— Это кто ещё там? — недовольно нахмурился Василевский старший, придержав свою лошадь.
— Калитин, видимо, — отвечал барину один из охотников. — Слыхал я, Василий Андреевич тоже нынче выезжать собирались.
Волк, заслышав звуки гона, отрезающего его от спасительной близости леса, подобрался и бросился наперерез гончим, собираясь проскочить мимо них и скрыться в ближайшем овраге.
— Ату его! — едва не сорвавшись на визг, погнался за зверем Павел.
Борзые настигли хищника. Андрей во все глаза глядел на мелькающие в этой свалке покрытые пёстрой шерстью тела собак и серую с белыми клочьями шкуру волка. Самый крупный кобель из своры, вцепившись в горло зверя, изо всех своих собачьих сил пытался прижать того к земле.
Молодой Василевский спешился. В руке Павла сверкнуло длинное лезвие охотничьего ножа. Осторожно приближаясь к свалившимся в кучу собакам и волку, он выбирал удобный момент.
— Живым бери! — послышался смеющийся голос позади Ефимовского.
Андрей оглянулся. Румяный, пышущий здоровьем человек, подъехал к генералу.
— А, Василий Андреевич, и вы… — заулыбался генерал.
Подоспели охотники с другого выезда. Павел отступил, уступая место егерям. Подобравшись к сцепившимся намертво волку и собаке, борзятники оттащили в сторону других собак. Один из егерей ловко всунул в пасть серому хищнику толстую палку, другой крепко вязал лапы. Когда зверь был обездвижен, оттащили от него почуявшего запах крови и совершенно обезумевшего оттого кобеля из своры Василевского.