Горький квест. Том 2

Имя Артема в своем списке я подчеркнул тремя жирными линиями. О стопроцентном попадании «в образ» говорить, разумеется, еще очень рано, но то, что он отметил в романе, было в значительной своей части отмечено и Владимиром. Правда, о «лексической основе» мой племянник не писал, но разве это важно?
– Спасибо, Артем. Теперь послушаем Елену.
Вот и узнаем, что вынесла менеджер по продажам из трехсот страниц, прочитанных за пару часов. Оказалось, что вынесла она только симпатию к Илье Артамонову-старшему, родоначальнику Дела, замыслившему и построившему фабрику полотна.
– Он не рассусоливал, сопли не размазывал, ему говорят, что Артамоновых в городе не любят, а он отвечает, мол, ну и что, зато будут бояться. Для него главное – результат, а не отношение людей к нему и его семье. Он активный, уверенный в себе, целеустремленный, мотивированный. В общем, он мне очень понравился.
Говорила Елена напористо, быстро, убежденно, ни в книгу, ни в записи, если они вообще были, не заглядывала. Никто другой из персонажей интереса у нее не вызвал.
– Все остальные герои какие-то вялые и не особо умные, – завершила она свое короткое выступление. – Про них читать было откровенно скучно. Мутный отстой какой-то.
Ага, настолько скучно, что ты, деточка, похоже, и вовсе читать не стала. Как Илья-старший умер, так через пару страниц ты и вникать перестала, просто пролистала книгу и не заметила больше никого. Имя Елены я написал в том столбике, где уже красовались имена Алексея, Оксаны и Марины. С таким отношением к порученному заданию этой девушке нечего делать в моем проекте.
– Евдокия, прошу вас, – я посмотрел на девушку – протеже моего друга Назара.
– Меня затронули все моменты, в которых показываются сила и слабость, трусость и смелость. В этом смысле мне интереснее всего было сопоставлять Алексея с Яковом и старшего Артамонова с его сыном Петром, а самого Петра – с сыном Ильей. Получается такая интересная структура в поколениях: старший Артамонов – безусловно сильная и цельная личность, сумевшая навязать свою волю Петру, а Петр, в свою очередь, подчинился, возразить не посмел, всю жизнь чувствовал себя рабом и воли отца, и ненужного ему дела, он слаб, поэтому не смог справиться с собственным старшим сыном, тоже Ильей, который отказался участвовать в делах фабрики и уехал насовсем, а вот младший сын Яков попытался дело принять, но неудачно, поскольку был туповат и трусоват, в этом я полностью согласна с Сергеем. Причем Яков настолько глуп, что его легко вытеснили из дела Алексей и его сын Мирон, и настолько слаб, что не в состоянии этому противостоять, он понимает, что происходит, но ничего не хочет делать. И даже не злится из-за этого, а, наоборот, радуется, что можно не принимать никаких решений и не брать на себя ответственность. Если Петра Артамонова злит возрастание роли двоюродного брата и его сына, вызывает раздражение, неудовольствие, то Яков спокойно принимает ситуацию, которая для него выглядит освобождением от обузы.
Пока ничего общего с впечатлениями Владимира я не услышал. Но, будем надеяться, в запасе у Евдокии найдется еще что-нибудь. Впрочем, я не совсем справедлив, она ведь говорила о сопротивлении воле родителей, а этому в «Записках» уделено очень много внимания. Правда, для Евдокии данная сюжетная линия оказалась важной для осмысления вопросов силы и слабости, а моего племянника куда больше волновал вопрос, в чем разница между Алексеем и Ильей-младшим, с одной стороны, и Петром, Яковом и Никитой – с другой, то есть почему одним удалось жить так, как хочется, а другие покорно исполняли родительскую волю.
– Вторым моментом, на который я обратила внимание, было обращение Петра Артамонова с женой Натальей, – продолжала Евдокия. – Не в первые годы их брака, а в последующие. Тут уже говорилось о том, что он поднимал руку на жену, а мне в глаза бросились слова о том, что Петр с наслаждением унижал ее. К сожалению, Горький почти совсем не уделил внимания подробному анализу чувств и мыслей Натальи по этому поводу, а мне хотелось бы понять, как ей удавалось противостоять такому поведению и сохранять себя. Вообще личность Петра мне наиболее интересна, потому что на протяжении всего романа показано, как из доброго и в целом неплохого парня вырастает существо злобное, ненавидящее людей и всю окружающую его жизнь. И еще хочу заметить, что согласна с Артемом: революция ко всему этому никакого отношения не имеет. Когда вернусь в Москву, обязательно поищу материалы об истории создания романа, чтобы понять, почему у него такая неровная структура.
Галина Александровна едва заметно кивнула мне, в глазах ее читалось одобрение. Да и я сам, едва услышав слова Евдокии о личностной трансформации Петра Артамонова, уже вписал ее имя рядом с именами Артема и Сергея.
Ну что ж, бородатого хипстера Тимура я оставил, как говорится, на сладкое. Судя по отчету Юры, юноша не надорвался, читая вчера роман, а с гораздо большим удовольствием ходил хвостиком за нашим офис-менеджером-хозяйственником и вел беседы о популярной музыке времен Юриной молодости. Крайне маловероятно, что Тимур поразит нас глубиной и неординарностью суждений, а вероятнее всего – насмешит всех, таким образом, первую часть обсуждения можно будет закончить на легкой ноте и с хорошим настроением. После этого предполагался кофе-брейк, потом вторая часть.
– Теперь слушаем Наталью, – сказал я.
Девушка говорила совсем тихо, настолько, что иногда приходилось даже напрягать слух.
– А меня очень тронула история Никиты, особенно в том месте, где он пытался покончить с собой, когда понял, что Наталья его не любит. Особенно пронзительно было, – в этом месте голос Наташи предательски задрожал, – когда я читала, что он тайком целовал рубашки Натальи, вывешенные сушиться после стирки.
«Плакала, небось», – подумал я, мысленно ставя этой девочке жирный плюс: кроме Володи Лагутина, подробно остановившегося на попытке самоубийства горбуна Никиты, на этот эпизод в романе не обратил внимания никто из участников, за исключением Наташи. Правда, в резерве у нас остается Тимур, но вряд ли он меня чем-то порадует.
– И еще… – Наташа помолчала, будто подыскивая слова. – Вот насчет попыток Петра Артамонова найти свою любовь… С одной стороны, у него из головы не идет красавица Паула Менотти, которую он видел на ярмарке. Она очень сексуальная женщина и произвела на Петра огромное впечатление, но он не предпринимает никаких попыток сблизиться с ней, и не потому, что боится, а потому, что сам не хочет. Но потом долго о ней вспоминает. Он уже давно изменяет своей жене, без конца путается с фабричными девками, с Зинаидой-шпульницей, но понимает, что это чистая физиология. А потом вдруг встречает Попову, общается с ней и начинает мечтать о душевной близости с этой женщиной. То есть влюбляется в нее как в человека, в личность, а сексуальная составляющая подключается потом, через время, но ненадолго, быстро проходит. И вот тут…
Она снова замолчала и перевела глаза сначала на свою подругу Марину, потом уставилась в окно.
– В общем, ничего у них не состоялось. И мне почему-то было жаль. Петр такой несчастный, прожил такую тяжелую жизнь, ему так трудно было все время заниматься нелюбимым делом и жить так, как ему не хотелось. Он ведь мечтал жить в степи, крестьянствовать, сеять хлеб, а в городе ему было душно и невыносимо. И вот появилась Попова, умная и образованная, и я так ждала, что у них все срастется и они будут счастливы… Не знаю… Не могу объяснить, почему мне так грустно оттого, что ничего не вышло. Как в песне про гостиницу.
Я решил, что неправильно понял ее слова или чего-то не расслышал, поскольку говорила она по-прежнему очень тихо, и повернул голову к сидящему рядом переводчику Семену. Он повторил последнюю реплику по-английски.
– Что за песня? – шепотом спросил я.
– Понятия не имею, – тоже шепотом ответил он.
Я взглянул на Назара и увидел, что он улыбается и кивает. Значит, мой друг все понял. Ладно, потом спрошу у него.