Хроники провинциальной инквизиции. Медная бабушка (СИ)

            - Автографами называют любой текст, написанный рукой известной личности, - заученно пояснил Роман. Почему-то он был абсолютно уверен, что собеседнику его пояснения не нужны, прекрасно он знает, что такое автограф. И зачем голову морочит? И сидит тут - зачем?
            - Дорогой он, этот автограф? - перехватил инициативу капитан.
            Роман пожал плечами:
            - Сомневаюсь, что он вообще существовал. Бабушка производила впечатление не вполне нормальной.
            - Но вы все же пошли к ней, - спросили из-за спины. Снова голос из-за спины, снова разговор с невидимым собеседником - можно сойти с ума!
            - Я исследователь, - не оборачиваясь, с достоинством заявил Роман. Обычно он стыдился подобных слов - тоже мне «евстевствоиспытатель», «первопроходимец», - но сейчас рассчитывал произвести впечатление, - Нужно проверять все возможности, даже самый невероятные.
            - Пошли вы проверять, увидели открытую дверь, вошли...?
- Я сперва постучал, - строптиво возразил Роман, - Потом окликнул ее, а потом уже вошел. Вдруг ей там плохо, или что... Ну и увидел... Тело. Очухался немножко и в коридор. У нее на стенке телефон висел. Я начал звонить, уже адрес диктовал, ваши ворвались и меня на пол уложили. Не знаю, кто вас вызвал.
Отвечать ему не стали.
- Больше ничего? - уточнил капитан, - Не видели, не слышали, никого не встретили?
            Роман сперва кивнул, потом спохватился и отрицательно помотал головой. Промолчать о пушкинском автографе было по меньшей мере глупо. Старуха говорила с шефом, а уж он-то не станет запираться, если спросят. А его обязательно спросят. Но вот о лезвии у своего горла и странном, нечеловеческом голосе, требовавшем «пекельную бумажку», он рассказывать не стал - нашли дурака! Слава богу, что хватило ума не лезь к мертвой старухе, а сразу звонить в милицию. Если бы ворвавшиеся в распахнутую дверь парни в камуфляже не застали его с телефонной трубкой в руках, а в трубке милицейская девушка орет: «Адрес давайте, адрес!», еще неизвестно, как бы все обернулось. И так он, похоже, главный подозреваемый. За неимением других.
            - В комнату не входили, ничего там не искали, не рассматривали?
            - Стоял у дверей, - отрезал Роман.
            - С ноги на ногу переминался, - хмыкнули из темного угла.
            Роман похолодел. Этот, в темном углу, похоже, догадывался, что Роман говорит далеко не все. Вот сейчас как спросят - а кто это там вместе с вами переминался? - и поди потом докажи, что ты не состоял в преступном сговоре с целью раздавливания старушек в лепешку.
            - Но кто-то же там шарил, ящики просматривал. Может, вы, а, Роман Борисович? Искали там свой автограф?
            - Автограф не мой, - твердо ответил Роман, - Внутрь я не заходил. Слушайте, есть же у вас всякие эксперты, они наверняка могут подтвердить.
            - Что у нас есть, чего нет - наше дело, вы на вопросы отвечайте.
            - Я отвечаю, - покорно вздохнул Роман.
            Видно, удовлетворенный его покорностью, а может, просто уставший, капитан немного помолчал, потом подтянул к себе Романов пропуск и принялся подписывать. Напоследок поинтересовался:
            - Не знаете, родственники у нее были?
            Роман опять помотал головой:
            - Понятия не имею. Вы у соседей спросите. - про внучка, который был, да куда-то пропал, Роман тоже не стал докладывать. Решил помалкивать, так уж молчи до конца. Как говаривала его собственная бабушка: «Недержание информации хуже недержания мочи».
            - Спросим, - кивнул капитан и подал Роману пропуск, - Надеюсь, сами понимаете - в ближайшие дни никуда не уезжать?
            - Да куда мне ехать-то? - вздохнул Роман.
            И правда, некуда, разве что домой, спать. Роман стоял у входа в Жовтневое отделение милиции и смотрел в ночное небо. Как всегда в городе зимой, небо было противным: грязно-коричневая пленка смога делала его похожим на немытое стекло в кухне одинокого старика.
- Небо - как моя жизнь, - тихо прошептал Роман.
Интересное кино, однако, получается. Внучок оставляет у бабушки конверт, в котором будто бы лежит неизвестное пушкинское стихотворение. И больше за ним не приходит. А возле пятого корпуса университета, как раз напротив бабкиного дома, обнаруживают труп с расплющенной верхней частью туловища. Предприимчивая бабуля лезет в конвертик, находит стихотворение (если оно, конечно, и вправду существует!) и отправляется выяснять, нельзя ли обратить его в деньги. А на следующий вечер тоже оказывается мертвой. Кстати, менты не сказали, как именно ее убили, а сам он не патологоанатом, не определит. Но хотя тело старушки и не превратилось в кашу, как то, первое, но Роману почему-то казалось, что старушку именно сдавили и держали, пока не умерла. Что за способ убийства такой? Мало того, что зверский, так еще и совершенно непонятный. Что конкретно нужно с человеком делать, чтоб его раздавить?
            Из этих рассуждений следовало два простых вывода. Если, конечно, старушка и ее внучек не были членами мафии или подпольными миллионерами, то убить их могли только за одну-единственную вещь, имеющею реальную рыночную стоимость. За стихотворение Пушкина. Значит, оно есть, оно действительно существует! И от него надо держаться как можно дальше, если не хочешь непосредственно на собственной шкуре выяснить, как же их давили-то! В конце концов, у него свои дела и свои неприятности. Надо ловить ночную маршрутку и трюхать через мост, за Днепр, в свой спальный район. А там уж тяпнуть пару градусов успокоительного, выспаться, а потом сесть и срочно изобрести как ему работать на гроши, оставшиеся от американского гранта.
            - Еще раз здравствуй, Рома, - печальная Танечка прикрыла за собой дверь отделения и пожаловалась. - Я уж думала, никогда не отпустят.
            Роман сочувственно вздохнул:
            - Тебе хоть возвращаться недалеко, а мне сперва на ту сторону пилить, а утром снова как раз к вашему дому ехать. У моего шефа лекция в пятом корпусе, а я вроде подсобной силы.
            - А ты не езди, - Романовой жалобе Танечка неожиданно обрадовалась так, словно ей сообщили о выигрыше в лотерею, - Пойдем к нам, приляжешь... - она глянула на часы. - Ну или просто посидишь с нами до своей лекции. Я тебя накормлю, кофейку сварю... - она стремительно, словно боялась, что он откажет, просунула руку под локоть Романа, - Меня заодно проводишь, а то я живой до дому не дойду, помру от ужаса.
            - Что ж Павел тебя не встретит? - Роману не хотелось возвращаться к старому сталинскому дому, где старушек давят в лепешку, а нечто невидимое и нечувствительное впивается когтями в шею.
            Танечка поглядела на него с упреком:
            - Ты же знаешь, Павел очень много работает. Ему совершенно необходимо высыпаться.
- Ну да, конечно, - хмыкнул Роман.
Насколько Роману нравилась энергичная Танечка, настолько же он терпеть не мог ее мужа Павла, неудачливого художника-иллюстратора. Наверное, потому, что узнавал в нем себя. Утешало лишь, что Роман пока не сидит на шее у жены, как это делал Павел. Но в остальном у них было чересчур уж много общего. Даже увлечение Пушкиным. Но как Роман был никому не нужен со своей кандидатской диссертацией, так и Павел, с его бесконечными рисованными пушкинианам не интересовал заказчиков. Павел пытался делать что-то коммерческое, но все выходило глупо и скучно, вроде попытки создать серию «Пушкинская эротика в Екатеринославе». За две недели, проведенные в городе, ничего особо эротичного поэт сделать не успел. Вот и приходилось Павлу до бесконечности малевать облегающие лосины, в которых Пушкин явился в дом гражданского губернатора Шемиота шокировать провинциальное общество. Деяние довольно пошлое, а в рисунках Павла еще и до невозможности тоскливое.
            Впрочем, Павел Романа тоже не выносил и, наверное, за то же самое - за братство по вечным неудачам. И сейчас, открыв дверь на звонок жены, глядел на Романа вовсе не по-доброму.