Нефертити

— Только то что царевич отказался целовать канопы, — отмахнулась Нефертити. — Какое это имеет значение, если в результате я буду сидеть на троне Хора? Аменхотеп будет фараоном Египта, — добавила она таким тоном, словно это решало все. — И отец уже сказал «да».
— Он сказал «да»? — Я сбросила льняное покрывало. — Но он не мог! Он сказал, что царевич ненадежен! Он поклялся, что никогда не отдаст дочь этому человеку!
— Он передумал. — В неровном свете лампы я увидела, как Нефертити улеглась и укрылась. — Ты не принесешь мне сока с кухни? — попросила она.
— Сейчас ночь, — напряженно, неодобрительно заметила я.
— Но я же болею, — напомнила Нефертити. — У меня лихорадка.
Я заколебалась.
— Пожалуйста, Мутни. Ну пожалуйста!
Ладно, схожу — но только потому, что у нее лихорадка.
На следующее утро наставники окончили наши уроки пораньше. Нефертити не выказывала никаких признаков нездоровья.
— Но нам не следует утомлять ее, — сказал отец.
Мать с ним не согласилась:
— Раз она скоро выйдет замуж, ей нужно успеть узнать побольше. Она должна научиться всему, чему можно.
Моя мать, выросшая не среди знати, в отличие от первой жены отца, понимала, как важно хорошее образование, ибо ей пришлось самой прокладывать себе дорогу — в юности она была женой простого деревенского жреца. Но отец поднял ладонь:
— Чему еще ей учиться? Она превосходно знает языки, а в письме она искуснее дворцовых писцов.
— Она не знает лекарственных трав, как Мутни, — заметила мать.
Я задрала нос, но отец сказал лишь:
— Это дар Мутноджмет. У Нефертити другие таланты.
Мы дружно посмотрели на сестру, сделавшуюся центром внимания; она сидела в своем облегающем белом платье, опустив ноги в пруд с лотосами. Ранофер, сын местного врача, принес ей цветы, охапку белых лилий, перевязанную веревочкой. Вообще-то он вроде как был моим учителем и должен был преподавать мне тайны врачевания и трав, но он куда больше времени глазел на мою сестру.
— Нефертити очаровывает людей, — одобрительно произнес отец, — а тех, кого не очаровывает, она с легкостью может перехитрить. Зачем ей травы и врачевание, если она хочет властвовать над людьми?
Мать нахмурилась:
— Если это одобрит царица.
— Царица — моя сестра, — просто произнес отец. — Она возьмет Нефертити в великие жены фараона.
Но я заметила в его глазах беспокойство. Принц, осквернивший погребальную камеру родного брата, человек, не способный совладать со своими чувствами… Что из него будет за фараон? Что за муж?
Мы стояли и втроем смотрели на Нефертити, пока она не заметила, что мы за ней наблюдаем. Она поманила меня пальцем. Я подошла к пруду, у которого сидели и смеялись моя сестра и мой наставник.
— Добрый день, Мутноджмет.
Ранофер улыбнулся мне, и на мгновение я позабыла, что хотела ему сказать.
— Сегодня я попробовала алоэ, — сказала я наконец. — Оно вылечило ожоги нашей служанке.
— В самом деле? — Ранофер сел. — Что еще?
— Я смешала его с лавандой, и опухоль сделалась меньше.
Ранофер широко улыбнулся:
— Ты превосходишь мои знания, госпожа моя.
Я просияла, гордясь своей изобретательностью.
— Теперь я хочу попробовать…
— Поболтать о чем-нибудь интересном? — Нефертити вздохнула и откинулась назад, купаясь в солнечном свете. — Скажи, о чем сейчас говорил отец?
— Когда — сейчас?
Из меня ужасно скверная лгунья.
— Да. Когда вы там стояли и подсматривали за мной.
Я покраснела.
— Он говорил о твоем будущем.
Нефертити села; пряди черных волос скользнули по подбородку.
— И?
Я помедлила, не понимая, следует ли мне рассказывать ей об остальном. Нефертити ждала.
— И что, возможно, сюда приедет царица, — наконец отозвалась я.
С лица Ранофера тут же исчезла улыбка.
— Но если она приедет, — он повысил голос, — вы покинете Ахмим!
Нефертити недовольно взглянула на меня поверх головы Ранофера.
— Не волнуйся, — беспечно пообещала она. — Ничего не случится.
На миг между ними что-то повисло, потом Ранофер взял Нефертити за руку, и они встали.
— Куда вы? — воскликнула я, но Нефертити не ответила, и потому я обратилась к моему наставнику: — А как же наш урок?
— Позже.
Ранофер улыбнулся, но взгляд его был устремлен на мою сестру.
К нам дошла весть, что царица намерена посетить наше поместье в Ахмиме. Нефертити тайком ходила молиться в наш семейный храм, ставя к ногам Амона чаши с нашим лучшим медовым вином и обещая ему все, что только можно, если только он приведет царицу в наш город. Теперь, когда Амон, похоже, исполнил ее просьбу, Нефертити пришла в такое волнение, что сделалась невыносима. Пока сестра прихорашивалась, мать носилась по дому, набрасываясь и на рабов, и на слуг.
— Мутни, позаботься, чтобы полотенца были чистые. Нефертити — чаши, пожалуйста. Проследи, чтобы слуги их вымыли. Все до единой!
Слуги вытряхивали отделанные бахромой драпировки со стен, а мать расставляла наши лучшие инкрустированные кресла в зале приемов — туда царица войдет первым делом. Царица Тийя приходилась моему отцу сестрой; она была женщиной суровой и не одобрила бы неряшливости. Полы на кухне были отдраены до блеска, хотя царица и близко бы не подошла к кухне, а в пруд с лотосами запустили оранжевых рыб. Даже Нефертити что-то делала — она и вправду проверила, вымыты ли чаши, а не просто сделала вид. Через шесть дней Аменхотеп Младший будет коронован в Карнаке и станет соправителем своего отца. Даже я понимала, что означает этот визит. Царица не появлялась в Ахмиме больше шести лет. Причина у нынешнего визита может быть только одна — брак.
— Мутни, пойди помоги сестре одеться, — велела мать.
Нефертити была в нашей комнате — стояла перед зеркалом. Она отбросила темные волосы с лица, воображая, что на ней корона Египта.
— Да, — прошептала она, — я буду величайшей царицей, равной которой Египет еще не видал.
Я фыркнула.
— Ни одна царица не превзойдет нашу тетю.
Нефертити развернулась.
— Есть еще Хатшепсут. А наша тетя не носит двойную корону Египта.
— Ее может носить только фараон!
— И что же она получает, хотя командует войском и ведет переговоры с иноземными правителями? Ничего! Всю славу пожинает ее муж. Когда я буду царицей, мое имя войдет в вечность!
Я знала, что нет смысла спорить с Нефертити, когда она в таком состоянии. Я смешала сурьму, протянула кувшинчик сестре и стала смотреть, как она красится. Нефертити накрасила глаза, подвела брови и стала выглядеть старше своих пятнадцати лет.
— Ты вправду думаешь, что станешь главной женой? — спросила я.
— А кого наша тетя предпочтет видеть матерью наследника? Простолюдинку, — Нефертити наморщила нос, — или свою племянницу?
Я была простолюдинкой, но Нефертити не это имела в виду. Она говорила о дочери Панахеси, Кийе, которая была дочерью знатной женщины, — а Нефертити была внучкой царицы.
— Найди мое льняное платье и золотой пояс, — сказала Нефертити.
Я прищурилась.
— Если ты выходишь замуж, это еще не значит, что я твоя рабыня!
Нефертити улыбнулась.
— Ну пожалуйста, Мутни! Я знаю, что без тебя не справлюсь.
И она продолжила глядеться в зеркало, пока я перекапывала ее сундуки в поисках платья, которое она надевала только на празднества. Потом я вытащила золотой пояс, но Нефертити запротестовала:
— Нет, с ониксом, а не с бирюзой!
— У тебя что, нет для этого слуг? — возмутилась я.
Нефертити пропустила мои слова мимо ушей и протянула руку за поясом. Лично мне тот, который с бирюзой, нравился больше. Раздался стук, и в дверном проеме появилась служанка моей матери, раскрасневшаяся от волнения.
— Ваша мать велит поторопиться! — выкрикнула девушка. — Наблюдатели заметили караван!
Нефертити посмотрела на меня.
— Подумай об этом, Мутни. Ты будешь сестрой царицы Египта.