Влюбленные соперники
Они уже достигли расселины, и факел вновь исчез. Зак оторвал ручонки цепляющейся за его шею Габби и без труда передал ее в ожидающие с той стороны руки.
– Давай, Зак, поспеши! – Это был Алекс.
На мгновение в расселине показалось его ярко освещенное светом факела лицо.
– Бери Габби. Уходите. Я за вами, задыхаясь прокричал Зак, просовывая в расседину ногу.
– Я отослал ее с остальными. Поторопись! Я без тебя не уйду!
– Ты просто дурак, давай уходи! – грубо ответил Зак, хотя на сердце у него стало тепло от любви к Алексу.
Просунув руку, Алекс крепко ухватился за рубашку брата, и ему удалось, правда не слишком вежливо и не без труда, протащить того сквозь щель. Зак рухнул на Алекса, вслед за ним, как пороховые газы вслед за ядром, из расселины хлынула волна грязи. Шум рушащихся, как костяшки домино, стен перерос в оглушительный грохот. Земля дрожала, как будто наступил День Страшного Суда. Алекс крепко обхватил Зака и, придерживая его, потащил к главному выходу.
Зак уже видел выход. Слуги подняли на руках Габби, и ее, лаская и целуя, приняла на руки Бесс. Слава Создателю, Габби была спасена! Но удастся ли выбраться им самим?
В воздухе тоннеля, наполняя легкие и загораживая обзор, повисло облако сухой пыли. Стены вокруг осыпались, обваливались, деревянные крепления кренились и трещали.
Время словно замедлило свое течение. Паника сменилась глубокой, холодящей душу отстраненностью. Никогда больше Зак не проведет ночь в объятиях Тэсс. Тэсси…
Алекс был уверен, что они спасутся. Еще несколько шагов… Всего несколько футов отделяло его от Бесс. Он не может, не должен умереть, даже не поцеловав ее, не дав ей своей любви. Он любил ее!
Несмотря на отчаянные крики и сопротивление, люди оттащили Бесс от входа в тоннель. Слишком опасно было там находиться, тем более что она, пытаясь разглядеть Зака и Алекса, почти вползла в пещеру.
– Что толку, если вы тоже погибнете, мисс, – твердил Генри, крепко державший ее. – Если господам удастся выйти оттуда, они сделают это, независимо от того, где вы стоите. Ждите и молитесь за них.
Бесс молилась от всего сердца. Крепко закрыв глаза, она обещала Богу все, что угодно, – от своего первого сына до собственной невинности. А потом помолилась за то, чтобы иметь возможность выполнить эти свои обещания.
– Спасены! Спасены! – Ликующий возглас Генри прервал ее отчаянную молитву.
Открыв глаза, девушка увидела, как Алекс и Зак рука об руку, шатаясь, вылезли из пещеры и рухнули на землю, кашляя и жадно глотая воздух. С ног до головы они были покрыты грязью. Бесс бросилась к ним, но, не добежав совсем немного, остановилась как вкопанная. Она чуть было не отдала предпочтение Алексу, но ей не подобало обнаруживать свою привязанность к нему перед слугами. И действительно, не могла же Бесс публично настолько пренебречь своим женихом, чтобы первым делом осыпать поцелуями его брата?
Поэтому она стояла и молча плакала, желая обнять обоих, но так и не обняв никого.
Бесс вылезла из медной ванны на покрытый плиткой пол. Ванна стояла возле камина, в котором потрескивали почти уже прогоревшие дрова. Она вымыла волосы, и теперь они волной спускались ей на спину. Потемнев от влаги, пряди сейчас выглядели скорей русыми, чем светло-ореховыми. Взяв полотенце, приготовленное Сэдди, Бесс начала растираться им, пока ее кожа не стала сухой, теплой и розовой, а потом, слегка протерев волосы, начала расчесывать их гребнем, пока они не подсохли и не распушились. Волосы Бесс вьющимися локонами рассыпались по плечам. Взяв белую батистовую ночную рубашку, натянула ее через голову и начала долгий процесс застегивания. Помочь ей было некому, после купания Габби она отправила Сэдди в постель.
С тех пор как они вернулись в Пенкерроу, миссис Тэвисток ни на минуту не выпускала Габби из виду. Даже во время купания она стояла над ней, скрестив руки на груди, и смотрела на младшую дочь так, словно та драгоценность, которую в любой момент могут похитить. Сейчас они обе спали в комнате, расположенной напротив спальни Бесс. Когда она в последний раз заглядывала туда, мать и малышка лежали рядышком и миссис Тэвисток крепко прижимала Габби к себе. Для матери это событие явилось большим потрясением. Очнувшись от вызванного лекарством сна, она узнала о том, что Габби потерялась в руднике, и прислуге пришлось потратить немало усилий, успокаивая и утешая почтенную даму до возвращения Габби.
Так как все они были страшно грязны и измучены, Алекс решил, что будет лучше, если миссис Тэвисток и девочка останутся в Пенкерроу на ночь. Бесс согласилась на это с радостью, а миссис Тэвисток была слишком слаба, чтобы протестовать, даже если бы и хотела. Зак тоже не возражал, как не возражал против того, что Алекс – отдающий вежливые приказы и деловито приводящий жизнь в доме в нормальное русло – больше сейчас походит на хозяина Пенкерроу, чем он сам.
Собственно говоря, Зак казался таким расстроенным и подавленным событиями сегодняшнего дня, что Бесс немедленно и полностью простила его. Она надеялась, что он сделает из всего происшедшего соответствующие выводы. Габби тоже была тихой и послушной, но это, скорее всего, было вызвано просто усталостью.
Сэдди пришлось вскипятить и втащить наверх по лестнице столько ведер воды, что Бесс пожалела служанку и отправила отдыхать. Ее мать, конечно, стала бы возражать, но Бесс знала, что в состоянии помыться сама, и приготовила себе постель без помощи слуг. Она обрадовалась, когда обнаружила в ящике ночную рубашку, оставшуюся там от предыдущей ночи, проведенной в Пенкерроу.
Часы пробили полночь. При каждом ударе Бесс продевала по одной маленькой перламутровой пуговичке в соответствующую петлю, но часть все равно остались незастегнутыми. В комнате, освещенной только парой стоящих на столике возле ванны свечей и догорающим в очаге огнем, снова воцарилась полная тишина. Полумрак и безмолвие должны были бы действовать на нее умиротворяюще, расслабляюще, но Бесс чувствовала беспокойство. Все еще продолжая застегивать рубашку, она босиком прошла по ковру к окну. Легкий, прохладный ветерок коснулся ее волос и заиграл кружевными лентами ночной рубашки. Бесс вздохнула полной грудью. Там, за окном, жила своей особенной жизнью ночь, целый мир звуков и движений.
Бледная луна походила на круглую головку сыра, от которой с краю отрезали небольшой кусочек. Освещенная лунным светом трава на лужайке под ее окном колыхалась на ветру, как чьи-то пальцы. Шевелящиеся листья серебристого тополя блестели, как брелоки на часовой цепочке денди. Журчал и всплескивал протекающий сразу за воротами ручей. Лягушки и сверчки выводили свои однообразные рулады, а сквозь наползающий с моря негустой туман слышались крики ночных птиц.
Она должна была устать, однако не чувствовала себя утомленной. Ее должны были волновать ежедневные перемены в чувствах, которые она испытывала к Заку, но Бесс решила отложить эти заботы на потом, когда ее душа успокоится и впитает в себя мирную какофонию звуков, животрепещущей энергией пронизывающую эту ночь и волнующую ей кровь.
О, как бы она хотела найти какой-нибудь выход для этого странного чувства полноты бытия, непонятного желания сохранить в памяти каждое исчезающее мгновение, как будто оно было последним в ее жизни! Может быть, сегодняшний, едва не окончившийся трагически случай с новой силой заставил ее почувствовать благодарность за само существование в этом, таком гармоничном и вместе с тем таком несовершенном мире? Потому что, несмотря на свою красоту, мир, в котором она жила, был непонятен. Ведь если бы было все так просто, то Бесс считалась бы невестой не Зака, а Алекса.
Тряхнув волосами, Бесс сжала пальцами виски. Нет! Она не должна считать себя неудачницей или дурехой. Она любит Зака – как брата. Как брата и только! Довольно терпеть эти муки!
Она отвернулась от окна и вышла из комнаты в надежде оставить в ней все беспокоящие ее мысли. Тихонько закрыв за собой дверь, Бесс на цыпочках прошла по коридору, спустилась по лестнице и прокралась к выходу. Открыв дверь висящим на стене ключом, она вышла наружу. Каждый шаг по мощенной гладким булыжником дорожке холодил ноги и давался ей с трудом. Как глупо было с ее стороны, подумала Бесс, чуть не рассмеявшись, даже не надеть туфли, которые могли бы защитить ее нежные ноги. Но возвращаться не стала…