Всего лишь папа (СИ)

Ах да! Музей Скульптур, я и забыл.
— Разве билеты нельзя купить у вас? — уточнил я.
— Я имею в виду «Biglietto Unico», который вы должны были купить еще в Дуомо и по нему посетить несколько объектов…
— Синьора, мы тут живем, потому посещаем один объект раз в месяц, в лучшем случае, — смеясь, объяснил я.
— Ах, орвиетанцы! — воодушевленно воскликнула смотрительница Музея. — А я-то думала, обычные туристы.
— Разве орвиетанцы не являются обычными туристами?
— Не думаю, синьор. Жители маленьких городков совсем не похожи на тех, кто приехал из мегаполиса.
Она уже растворила массивную дверь, приглашая нас входить внутрь.
— И как вы их отличаете?
— Отсутствие толпы и длинной очереди сразу порождает в них опасения, что они ошиблись адресом или переоценили объект. Стоят и озираются по сторонам с потерянным видом. На лице так и написано: «Я сюда попал?! И стоит ли это место вообще того, что я сюда попал?!» И лишь жители маленького города понимают, что он таит в себе не менее дорогие жемчужины, чем Рим или там Флоренция…
Я сдержанно улыбнулся. Она так ревностно любила наш маленький Орвието и с легким презрением относилась к большим городам, так ярко описала жителя мегаполиса в неприкрытой насмешливой манере, что я готов был расхохотаться, но опасался обидеть своим смехом ценительницу настоящей Италии. Ведь она права: в маленьких городах столько сокровищ и столько аутентичного духа нашей страны! Последнее в крупных городах сложно отыскать, а наш Орвието пропитан им насквозь.
Подмигнув Пьере, которая тоже прятала улыбку, я оплатил билет, и мы прошли в просторное помещение. Сама церковь построена еще в 1264 году монахами-августинцами на развалинах древней базилики, от которой остались лишь несколько фресок. Ее готический фасад ничем особо не примечателен, а вот внутри церковь декорирована в стиле барокко: мраморными колоннами в нефах, витиеватой розой, которая пропускает внутрь солнечный свет, позолоченным алтарем.
Но в этой церкви не убранство как таковое приковывает к себе внимание, а скульптуры, стоящие по всему центральному нефу. Эти статуи Апостолов и Святых, выполненные в период с конца XVI века до начала XVIII века, которые вместе со скульптурной композицией «Annunciazione», созданной Франческо Моки в 1603–1608 годах, стали неповторимым украшением базилики.
Мы с Пьерой стояли под белоснежными сводами церкви вдвоем. Час был ранний, да и доходят на задворки Орвието только ценители. Благоговейная тишина окутала нас. Слышалось лишь наше дыхание да гулкое эхо наших робких шагов, когда мы переходили от одной скульптуры к другой.
Первые пару минут мы молчали, но потом я с удовольствием отметил, что Пьера не смогла удержаться, чтобы не поделиться со мной впечатлениями.
— Не понимаю, как из камня вырезают такие складки, что они кажутся воздушными, даже прозрачными… — прошептала она возбужденно. — Ты только посмотри! Эта накидка, а точнее просто ткань, обернутая вокруг тела, падает самыми натуральными легкими складками! Но ведь это мрамор! Даже хочется прикоснуться, чтобы убедиться в этом!
— При этом материи выполнены по-разному. Смотри на эту фигуру: нижняя ткань выглядит тонкой. Хлопковой или, может, ситцевой, очень мнущейся. А верхняя — тяжелая, плотная, у нее даже складки округлые, а не такие угловатые, как у нижней, — рассуждал я, а Пьера увлеченно рассматривала драпировки, будто следя взглядом за моими словами. — Гляди, какой шнурок и кисточка, — показал я на тонко выполненную веревку, которой было подпоясано одеяние.
— Это невероятно! Я сфотографирую, можно? — Пьера взглянула на меня так, будто я являлся смотрителем Музея.
— Я не видел при входе никаких запретов, — пожал я плечами. — Фотографируй, тем более у тебя лишь телефон, а не профессиональная зеркалка.
— Какая разница?
— Фото с телефона не имеют ценности профессиональных фотографий, ты не можешь их продавать. Точнее у тебя их никто не купит, чтобы напечатать в книгах или журналах, ты не можешь на них заработать.
 
Она кивнула и принялась фотографировать статуи Апостолов. Когда мы остановились напротив того, у которого невероятно реалистично смотрелись курчавые волосы и борода, я обратил внимание Пьеры на руку, в которой Апостол держал раскрытую книгу:
— Посмотри, даже будто вены просвечивают сквозь кожу…
Пьера тихо ахнула и принялась фотографировать руку с разных ракурсов.
— Немыслимо…. Как можно из бездушного холодного мрамора создать эффект теплой тонкой кожи, сквозь которую даже жилки видны?
— Поосторожней с терминами, cara, — произнес я зловещим шепотом. — Если тут витает дух скульпторов, они разгневаются.
— В каком смысле? — Пьера испуганно обернулась.
— Скульпторы вовсе не разделяют твое мнение, что мрамор бездушный и холодный. Они выбирают его тщательно, буквально «прислушиваясь» к нему. Любой скульптор скажет, что мрамор горит в их руках, плавится и принимает желаемую форму. Потому что он живой, он дышит и поддается рукам творца, будто воск.
Пьера смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами, словно на помешанного. Я тихо засмеялся.
— Это не мои слова, — успокоил я, ведь мне вовсе не хотелось, чтобы она посчитала меня сумасшедшим. — Лично я тоже не могу уяснить, как они из каменной глыбы вырезают почти живую фигуру. Кажется, подует ветерок, и складки закачаются, а сам Апостол вот-вот заговорит. Но еще больше меня изумляет процесс. Скульптор орудует только резцом и молотком. Мало того, что один неверный удар молотка или неправильный угол установки резца — и все труды насмарку, так меня еще занимает вопрос: какое надо иметь пространственное мышление, чтобы выдалбливанием получить подобный шедевр?
— Да, об этом я не подумала… — проговорила Пьера задумчиво, рассматривая очередного Святого, у ноги которого примостилась хищная птица. У нее каждое перышко было проработано.
Как я уже говорил, помещение базилики было просторным, но довольно небольшим, если сравнивать, допустим, с Галереей Уффици. И статуй не так много: штук двадцать. Но мы провели в этом музее около часа! Я вспомнил, как Пьера поведала, что не сильно увлекается скульптурой. Кажется, я смог увлечь ее.
Когда мы вышли на улицу, солнце сияло уже высоко в небе. Стало заметно теплее. В полдень наверняка будет даже жарко. Весна была в самом разгаре: все деревья пышно цвели, в воздухе витали дурманящие ароматы, птицы от них с ума сходили, судя по тому, каким громким щебетанием они оглашали тихие улочки города.
— Как ты смотришь на то, чтобы выпить кофе и спуститься в колодец? — предложил я, беря Пьеру под руку.
И снова этот трепетный нерешительный взгляд. Мне постоянно казалось, что от каждого моего предложения она разрывается меж двух огней: желанием принять и страхом поддаться этому желанию. Или не страхом, но, по крайней мере, сомнением. Вообще, она напоминала женщину, которая недавно пережила горькое разочарование, а теперь стоит на пороге новых отношений и боится их.
— Ты же сказал, что мы посещаем один объект раз в месяц, — вдруг хихикнула Пьера.
Это мне в ней нравилось. Она старалась действовать разумно, пересиливать свою слабость и даже подшучивать. Тем более пока мы только приятно проводили время, посещая культурные места. Это ее не обязывало бросаться в новые отношения. Может, именно поэтому она согласилась. По крайней мере, ее шутку я воспринял, как согласие.
— Что касается окультуривания, никогда не вредно превысить дозу.
— Тогда идем! Далеко отсюда? — уточнила она.
— Километра полтора. Способна преодолеть такое расстояние пешком? Или можем дойти до моего дома, что значительно ближе, взять мопед…
 
— Нет-нет, пойдем пешком! — слишком поспешно отвергла Пьера мое предложение. Я даже удивился.
Сначала мы шли по мощеной Via dell’Olmo, через которую было перекинуто несколько узких арок. Дома здесь стоят напротив друг друга так близко, что мы могли бы, взявшись за руки и вытянув свободные руки в стороны, коснуться старых коричневых стен из туфа.