Нефертари. Царица египетская

— Могу тебя проводить, — предложила та, — но верховная жрица не любит, чтобы ее отвлекали. Она по вечерам пишет письма.
По залам и длинным коридорам мы с Алоли дошли до тяжелых деревянных дверей.
— Здесь у нас пер-меджат [37], — сообщила она.
— Уосерит пишет в библиотеке?
— Каждый вечер, перед тем как отплыть во дворец.
Перед дверью я замешкалась. Алоли потихоньку отступила назад и посоветовала:
— Попробуй постучать, только она может не ответить.
Я легонько постучала. В ответ — тишина. Я постучала погромче. Одна из дверей распахнулась.
— Что ты здесь делаешь? — сурово спросила Уосерит.
Она уже сняла свою корону; пальцы у нее были в чернильных пятнах.
— Я пришла по очень важному делу.
Верховная жрица перевела взгляд на Алоли, но приглашать нас внутрь не спешила.
— Видимо, Алоли рассказала тебе о предстоящем шествии?
— Да! — в отчаянии призналась я. — И я пришла спросить: можно ли мне участвовать?
— Разумеется, нет.
— Но…
— Помнишь, я говорила тебе, что придется меня слушаться, даже если не понимаешь зачем? Ты согласилась.
— Да, — пробормотала я.
— Тогда смирись и повинуйся.
Уосерит закрыла дверь. Я повернулась к Алоли, не в силах удержать слезы.
— А если бы я была его женой, поехала бы вместе с ним!
— На войну?! — изумилась Алоли. — Ты ведь не мужчина.
— Ну так что ж? Я могла бы для него переводить.
Алоли обняла меня за плечи.
— Через год, госпожа, ты сможешь видеться с ним сколько угодно. Время пролетит быстро.
— Но он подумает, будто я обиделась! Не поверит, что мне не разрешили с ним повидаться из-за того, что я готовлюсь стать жрицей. Я ведь царевна, мне можно все.
— Кроме этого. Ты же дала слово верховной жрице.
— Она, видно, не понимает!
— Когда я жила в храме Исиды, мне хотелось убежать к матери, рассказать, как мне тяжело. Или попросить ее братьев забрать меня из храма. Только я не убежала, потому что если бы меня поймали, то выгнали бы, и дорога в жрицы оказалась бы для меня закрыта.
— Разве ты не об этом мечтала?
— Нет, конечно! Мне хотелось унести ноги от Хенуттауи.
— Как же тебе удалось?
— А мне и не удалось. Меня вызволила верховная жрица богини Хатор. На празднике Опет [38] она услышала, как я играю на арфе, подошла меня похвалить и поняла, что мне там плохо живется. И тогда она предложила Хенуттауи продать меня.
— Купила тебя, словно рабыню! — У меня перехватило дыхание.
— Иначе бы Хенуттауи меня не отпустила.
— А сколько Уосерит заплатила?
— Цену семи рабов-мужчин. Она видела: жизнь моя у Хенуттауи просто невыносима. Теперь понимаешь? Глупо было бы мне убегать. Исида видела, что я блюду свой обет, хотя мне очень плохо, и спасла меня от этой змеи. — Алоли похлопала меня по коленке. — Соблюдай обет, и Хатор это увидит и исполнит твое желание.
— Я же не давала обета Хатор.
— Тогда держи данное Уосерит слово. Верховная жрица знает, что делает.
На следующее утро я, к своему удивлению, застала Уосерит в ее покоях. Они с Пасером о чем-то шептались, склонившись друг к другу, а увидев меня, замолчали.
— Царевна, — начала Уосерит. Непонятно, почему она не отправилась в святилище. — Царевна, я знаю, как сильно ты хотела…
— Нет, — твердо ответила я. — Я была не права.
Уосерит не знала, верить ли моим словам.
— Когда ты, Нефертари, пришла в этот храм, я думала, что смогу учить тебя изо дня в день. Но поскольку мой брат начал войну, мне придется чаще бывать во дворце. Иногда мы не будем видеться по несколько дней. Или даже целый месяц.
Я посмотрела на Пасера, и он кивнул.
— По утрам я буду здесь, как и жрицы.
— Тебя будут обучать. Надеюсь, всякий раз, поинтересовавшись твоими успехами, я услышу, что они удовлетворительны.
— Обязательно, — пообещала я, но Уосерит, похоже, мне не верила.
  
Глава пятая
 
СЛАДКИЙ АРОМАТ ИНЖИРА
 
Фивы, 1283–1282 годы до н. э.
В храме Хатор потекли однообразные дни. В предрассветной темноте меня будила Мерит, и я, полусонная, надевала чистую тунику и жгла благовония перед наосом матери. Когда от приношений оставался только пепел, я отправлялась темными залами в комнату верховной жрицы. Как и предупреждала Уосерит, мы с ней виделись редко.
Советник фараона Пасер оказался совсем не похож на наставника Пасера. Он учил меня, как правильно здороваться с шумерами, как определить, доводилось ли хеттскому воину убивать в бою:
— Если воин бреет лицо, значит, он проявил героизм в истреблении врагов.
Пасер требовал, чтобы я запоминала обычаи чужеземных народов: шумеры хоронят покойников на тростниковых циновках, ассирийцы ценят перья превыше драгоценных камней. Иногда мы целое утро говорили о политике.
— Хетты — единственная сила в мире, которая способна восстать против Египта, — объяснял Пасер. — Держава хеттов для нас важнее всего.
Я узнала все, что только можно, о царе Муваталли и о его сыне — царевиче Урхи. Они оба носят разноцветные одежды и мечи, сделанные из железа. Я рисовала карты земель, покоренных царем Муваталли, включая Угарит и Сирию.
— И еще — Кадеш, — серьезно говорил Пасер. — Он когда-то тоже принадлежал Египту. Потом фараон-еретик позволил хеттам завладеть Кадешем, и теперь в распоряжении хеттов — богатые порты, куда везут товары Северным морем [39]. Понимаешь, что это означает?
— Нам приходится искать обходные дороги для перевозки слоновой кости, меди и дерева, а хетты получают от этого большую выгоду. Но скоро все изменится, потому что фараон Сети и Рамсес вернут Кадеш!
Пасер улыбнулся.
— Верно.
— А есть какие-нибудь известия?..
— Никаких.
Каждый вечер я ждала новостей.
На двадцать седьмой день месяца хойака войско фараона возвратилось из Кадеша. Впереди бежали глашатаи с вестью о победе и списками погибших. Мерит, разбудившая меня до рассвета, сообщила, что и Рамсес, и Аша живы. Из окна восточного святилища я увидела, как на пристани собираются жрицы. Сверкали на солнце украшенные драгоценными камнями пояса, распахнутые накидки открывали груди, разрисованные хной. Ко мне подошла Алоли.
— Ты пойдешь на празднество? — спросила я.
— Верховная жрица велела остаться с тобой.
— Почему? Боится, что я убегу?
Жрица лукаво улыбнулась.
— А ты не собираешься?
— Нет, — спокойно сказала я. — Не собираюсь.
Жрицы уже плыли по реке; бирюзовые паруса ладьи Хатор почти скрылись за сикоморами. Я повернулась к Алоли.
— Помнишь, как я впервые появилась в храме?
— Конечно. Глазищи зеленые и огромные — словно у перепуганной кошки. Я даже не поверила, что ты царевна.
— Почему? — удивилась я.
— Потому что царевне Нефертари исполнилось четырнадцать, а тебе на вид было лет восемь или девять.
— Ты же сказала, что много обо мне слышала!
— Разумеется. — Алоли отошла от окна и уселась за арфу. — Я слышала, что вы с фараоном Рамсесом друзья. И когда заговорили о его скорой свадьбе, при дворе думали, что невеста — ты.
— Мне же было только тринадцать! К тому же я племянница Отступницы.
Алоли пожала плечами.
— Все думали, что Рамсес смотрит на это сквозь пальцы. Никто и представить не мог, что он посадит на трон девушку из гарема. Когда ты появилась в храме, все подумали, что ты сама не хочешь замуж.
— Нет, мне и не предлагали. Как только Рамсес стал соправителем, Хенуттауи отправилась к фараону Сети и говорила с ним про Исет. По мнению Уосерит, именно Хенуттауи протолкнула Исет на трон — в обмен на какие-то услуги. Но какие именно? — недоумевала я.
— Власть, — сразу ответила Алоли. — Золото. Имея власть и золото, Хенуттауи сможет построить самый большой в Фивах храм, больше, чем храм богини Хатор. Паломники туда пойдут хотя бы для того, чтобы полюбоваться его величием.