Долги дьяволов

Джим знал, что мать больна. Знал, что жить ей осталось недолго. Но все равно это не подготовило его к тому, во что всего несколько лет и тяжелая болезнь способны превратить прежде крепкую и жизнерадостную женщину. Некогда черные как смоль волосы сделались абсолютно белыми и сильно поредели, как будто выпадали целыми прядями. Зеленые глаза запали и потускнели, еле заметные морщинки превратились в глубокие складки. Щеки ввалились. Джим осознал, что она сильно похудела. Но сейчас в ней сильнее всего бросалась в глаза неподдельная, искренняя радость.
Взгляд Джима затуманился от слез. Он наугад сделал еще три шага, подхватил ее, такую маленькую и хрупкую, и крепко обнял.
Двадцать минут спустя он сидел в гостиной, приготовив чай со льдом себе и матери. Оба стакана стояли нетронутыми. Кэрол Рейнор полулежала на диване, словно не в силах самостоятельно выдерживать свой небольшой вес. Она выглядела так, словно ее вот-вот ветром сдует. В руках и запястьях каждая косточка видна была насквозь.
- Он оставался с нами еще полтора дня, а потом скончался от увечий, - рассказывала она ему об отце. Джим узнал все это через Майлза сразу после смерти отца. Старенький робокомбайн вышел из строя и застрял посреди поля. Трэйс Рейнор пытался его починить, когда машина внезапно ожила и поехала прямо на него…
- Доктора пытались накачать его всякими обезболивающими, но он и слышать ничего не желал. «Залечите травмы, да и все, - говорит. - А там уж, сколько протяну, столько и протяну».
Джим поморщился и бережно взял костлявую руку. Это было все равно что держать хрупкую фарфоровую статуэтку.
- Так значит, он все это время страдал?
- Это был его выбор, Джим, - тихо ответила Кэрол. - Все мы понимали, что он не выживет. Он просто хотел… быть в своем уме последние несколько часов своей жизни.
Глаза защипало от слез, и Джим поспешно сморгнул их.
Она похлопала его по руке.
- Ты все равно ничего бы не смог сделать, даже если бы был здесь.
«Разве что проститься по-человечески», - с горечью подумал Джим, но вслух сказал:
- Будь у вас деньги, можно было бы что-нибудь сделать.
Она слегка улыбнулась. Ее изможденное лицо как будто озарилось изнутри.
- Отчего ты так думаешь? Неужели от этого хирурги стали бы более искусными? Они и так сделали все, что могли, с тем, что имели. У нас, на Шайло, нет всего этого высокотехнологичного оборудования, как на других планетах. Нет, Джим, даже если бы мы и взяли все присланные тобой деньги, мы бы все равно не успели доставить отца туда, где есть, нужные приборы, до того, как сделалось слишком поздно. Ничего не поделаешь, сынок: просто пришло его время. Деньгами тут ничего не изменишь.
- Ну, могли бы купить новый робокомбайн…
Она посмотрела на него с глубоким состраданием.
- Джим, я тебя очень люблю. Но, ты же понимаешь, мы же не могли брать деньги, добытые уголовщиной.
- И вовсе не уголовщиной!
Кэрол сжала его руку и улыбнулась еще шире.
- Ах, так? Мало того что ты преступник, ты еще и лжец?
Джим не выдержал и расхохотался. Мать рассмеялась вместе с ним.
- Ну, какая же ты упрямая! Вредно быть такой умной.
Они еще немного посмеялись, радуясь тому, что царившее в комнате напряжение, наконец, рассеялось, а потом смех Кэрол превратился в надсадный кашель. Она поспешно отвернулась и скомкала платок, но Джим все же успел увидеть кровь на белой ткани.
- Мам, - тихо сказал он, - Майлз говорит, что ты умираешь…
Кэрол вытерла губы и откинулась на спинку дивана. Приступ заметно вымотал ее.
- Майлз прав, - обреченно сказала она. - Именно поэтому я так рада тебя видеть.
- Что с тобой, мам? - он снова взял в ладони ее хрупкую руку.
- Рак какой-то. Доктора и сами точно не знают. Какая-то новая разновидность, а с диагностическим оборудованием у нас тут тоже плохо. Но нас таких несколько с одинаковыми симптомами.
- Возможно, есть какая-то общая причина?
Она слабо кивнула.
- Похоже на то. Говорят, это как-то связано с упаковкой, в которой поставлялись старые консервированные пайки. С тех пор, как вмешалась «Помощь фермерам», мы их больше не едим, но…
- Пайки? - Джим в ужасе уставился на нее. - Это еще во время Войны Гильдий?
Он ведь и в армию-то пошел с единственной целью: добыть денег, чтобы было, что посылать домой!
- Мам, вы что, не брали те деньги, которые я вам посылал на еду?
Она снова улыбнулась ему. На этот раз в улыбке чувствовалась ирония.
- Джимми, деньги были нужны на выплату долга. А в еде мы не нуждались. Едой нас обеспечивала Конфедерация.
- Ах, черт!
Джим вскочил с дивана и заметался по комнате, как тигр по клетке. Ему хотелось что-нибудь разбить, но каждая вещь вокруг сделалась теперь ему необыкновенно дорога, как воспоминание о детстве и юности. Каждую из этих вещей его покойный отец и умирающая мать брали в руки, протирали от пыли, дорожили ими… Джим стискивал кулаки от гнева, не находящего выхода.
- И почему все об этом молчали? О том, что Конфедерация экономит на людских жизнях?
Она ничего не ответила, но Джим и так знал ответ. Со времен Корхала-4 люди были напуганы. Теперь все предпочитали помалкивать.
- Знаешь, - сказала мать, нарушив неловкое молчание, - отец всегда верил, что в один прекрасный день ты вернешься. И, когда он лежал в больничной палате, искалеченный и умирающий, он понимал, что не доживет до этого дня, и все-таки верил, что он настанет.
Джим стоял к ней спиной, стиснув рукой каминную полку. Он был рад, что вернулся, но в то же время бушующие в душе чувства раздирали его на куски, и ему отчаянно хотелось, чтобы все это прекратилось.
- Майлз нам помог, и отец сделал голографическую запись, чтобы попрощаться как следует.
Джим удивился. Его семья не могла себе позволить голозапись. И снова помог Майлз… Его взгляд упал на маленькую урну, стоящую в нескольких сантиметрах от его руки, и Джим ощутил новый прилив боли, осознав, что там внутри. Или точнее - кто там…
Нет, надо с этим покончить. Пора убраться отсюда, обратно в уютный и привычный мир насилия, жизни на грани провала, грабежей, пьянок, женщин и забвения.
- Что ж, - сказал он, сам удивляясь, как ровно звучит его голос, - это было весьма любезно со стороны Майлза. Хотя не могу сказать, что меня это удивляет. И где же эта запись, которую оставил мне папа?
- Да там же, рядом с его прахом, - ответила мать, подтверждая то, что он и так знал. Джим заглянул на полку и действительно увидел портативный голопроектор и рядом - диск. Устройство было устаревшее, громоздкое и неуклюжее, но запись оно прокрутит.
- Я нарочно держу его там, чтобы иметь возможность иногда посмотреть на твоего отца, - сказала мать. - Запись, правда, предназначалась тебе, а не мне, но… ты ведь не будешь против, если твоя старуха мать находит утешение в том, чтобы иногда посмотреть на своего мужа?
Внезапно вставший в горле ком не дал Джиму ответить. Он только обернулся и улыбнулся слабой, натянутой улыбкой. Она кивнула и потянулась за своим чаем.
- Давай, Джим, посмотри запись. Мне так давно хотелось посмотреть ее вместе с тобой!
Он отвернулся к каминной полке, вставил диск и нажал на кнопку.
Перед ним появился отец. Он лежал на больничной койке, и изображение слегка подергивалось: возможно, верный Майлз сам вел съемку. Отца было еле видно под всем тем, что на него понавешали. Он почти терялся в чаще трубок и каких-то мешочков. Выглядел он ужасно, и голос был еле слышен.
- Здравствуй, сынок, - сказал он, с трудом улыбаясь. - Я бы, конечно, предпочел выглядеть получше на единственной голозаписи, которая от меня останется, но проклятые доктора говорят, что без всех этих штук мне не обойтись. Ну, ничего, это уже ненадолго. Почему я, собственно, и решил сделать эту запись. В глубине души я знаю, что в один прекрасный день ты вернешься на Шайло. И мне просто жаль, что я не смогу сказать тебе все это лично.