Влюбленные антиподы (СИ)

Если бы кто-то, сжалившись над нами, полил сейчас наши головы водой, то все равно бы не разлил нас. Руки Кузьмы скользнули мне под задравшуюся футболку, и спина высыхала под его пальцами, точно ее гладили полотенцем, которое дожидалось нас в тени римского фонтана. Но до него надо было еще бежать, идти, ползти… Если только ползти, потому что я не чувствовала ни ног… Ни рук — те слились воедино с плечами Кузьмы… Его руки тоже были единым целым с моей спиной, пока не наткнулись на застежку бюстгальтера…
— Извини… — разорвал наш бесконечный поцелуй Кузьма, когда застежка разошлась в стороны. — Повернись, я застегну…
Я повернулась, но голова продолжала кружиться, точно я только-только спрыгнула с грации.
— Держи воду…
Кузьма достал на этот раз вторую бутылку. Пока еще полную. Но я думала, что никогда от нее не оторвусь. Даже если Кузьма скажет, что умирает от жажды. Пусть лучше умрет, чтобы мне не краснеть за содеянное… Я даже не пыталась его оттолкнуть. Мне этого не хотелось делать.
— Пей еще, если хочешь, — сказал Кузьма, когда я наконец протянула ему бутылку.
Дрожащей рукой. Да, мои руки дрожали, как и ноги, как и голос — внутренний, и я не стала его проверять и просто отрицательно замотала головой. И лицо Кузьмы расплылось перед моими глазами или наоборот задвигалось и побежало куда-то, как в "движущихся картинках".
— Как же болят ноги, — простонала я в оправдание, когда схватилась за коленки, чтобы унять предательскую дрожь.
— То ли еще будет, ой-ё-ёй, — пропел он нахально и вдруг прекратил улыбаться.
Я выпрямилась, расправила плечи, вздернула нос.
— Даш… — он хотел прикусить язык. Во всяком случае, я видела, как кончик языка мелькнул между блестящими зубами Кузьмы. — Спасибо за поцелуй…
Он не смог его прикусить, а лучше бы сделал это… со своим языком, как только что делал это с моим. Я же свой проглотила и просто кивнула, а потом, отвернувшись, брякнула:
— Не за что… — зажмурилась и добавила: — Пошли, что ли?
Бежать я уже точно не могла.
  
Глава 33 "Поцелуи"
 
— Даш, хочешь мороженого?
Дурацкий вопрос. Совсем дурацкий, когда все равно нужно разменять сотку, чтобы попасть в туалет и привести себя в более-менее божеский вид. Сменить цвет лица на обычный простым облачением в сухую футболку, конечно, не получится — я прямо вот чувствую, как у меня горит даже кончик носа. Так хоть нести от нас за версту, как от козлов, не будет. Сама я уже как-то принюхалась, но от всего сердца пожалела покупателей крошечного магазинчика, в который ушел Кузьма.
С мороженым, по моей просьбе, мы присели в отдалении от людей, а по просьбе Кузьмы — под куст, типа спрятались от жары, хотя солнце по-садистки легко проникало даже сквозь плотную листву. Впрочем, солнечный удар пугал меня намного меньше состояния ног, которое на данный момент оценивалось моим внутренним доктором как особо тяжелое. И плачевное. Но я не плакала — глаза щипало от солнца и капелек пота, все еще дрожащих на самых кончиках ресниц. В глаза грязными руками и мокрой футболкой я не лезла, но то и дело сгибала и разгибала в колене правую ногу, болевшую больше левой.
— Болит?
Видимо Кузьма перенял у меня эстафету по количеству задаваемых дурацких вопросов в одну минуту — понятное дело, что у меня все болело. И думать я могла лишь о зудящих ногах и… немного — правда, что совсем немного — о горящих губах. Сколько бы я ни окунала их в мороженое, они не остывали. А Кузьма, кажется, остыл и перестал ждать от меня ответного "спасибо", которого я ему все равно б не "сказала".
— Даша, ты свинья!
Из-за спасибо? — чуть не выкрикнула я, но Кузьма слишком быстро провел по моему подбородку указательным пальцем, ловя упавшее мороженое, да и я сама с трудом, но дошла до понимания того, что читать мысли он не умеет, а я пока, слава богу, не дошла до разговора с альтер-эго у всех на виду.
А вот его общественное место вовсе не смущало, как и то, что мы как бы с ним совершенно чужие друг другу люди — он послюнявил палец и принялся стирать с моей щеки шоколад. Это я поняла, когда оттолкнув его руку, увидела на пальце коричневатые разводы.
 
— В чем дело?
— Да ни в чем?!
Раз он такое сделал, то в его вселенной правила хорошего тона явно не живут. Вместо всяких слов я протянула к нему раскрытую ладошку — и он снова не понял.
— Позолоти ручку, дорогой, и я умоюсь под краном.
Он молча сунул руку в карман и протянул мне пятикроновую монетку. Я не сообразила сразу зажать ее в кулак, и Кузьма сумел забрать выданную монету со словами:
— Она мужская, с медведем, — и протянул мне другую, с птичкой.
С медведем? С козлом тебе надо! Только есть ли у хорватов такая монета?
Хорошо, я своевременно засунула в рот остаток вафельной трубочке, и потому всю дорогу до туалета молчала.
— Даш, а во что ты собралась переодеваться?
А я об этом даже не подумала.
— Стой здесь, я один сбегаю за рюкзаком.
И убежал. Резво. А как иначе — это для него даже не пробежка была в горах. Это у меня тело ноет, точно по нему катком проехались.
— Хай!
Опять эта дура! Я чуть не заорала — вернее не послала ее в ответ. Впрочем, ответный "хай" у меня походил на плевок.
— Передавай привет своему другу…
Нет, дословно по-английски это звучало, как "скажи пока своему другу", чего я делать в ближайшую неделю точно не собираюсь, а хорватка собиралась уезжать — ее "ведро" было припарковано прямо у входа в старый город. Только застрянь мне тут! Вали уже, пока Кузьма не вернулся. Но откуда-то вновь взялась куча машин, и хорватка долго не могла выехать задом на дорогу. Я даже подпрыгнула, радостно маша ей рукой, когда она все же поехала, да еще и в противоположную сторону от той, откуда должен был прибежать с вещами Кузьма.
Никакого привета я ему, конечно, не передала, молча забрала вещи и, всучив довольной консьержке "пытычку", посмотрелась в зеркало — встреча с "красным крестом" закончилась помидорной рожей, ну да и … скатертью дорожка ей и зелёный свет. Теперь хоть не надо будет оглядываться по сторонам, боясь наткнуться на красную футболку.
— Пойдем в музей? — спросил Кузьма, когда мы встретились с ним на свободе. Футболка у него тоже была красная. — Он включен в наш входной билет, — добавил он зачем-то. — Вот эта башня.
Та самая, которая стояла напротив поля, где дожидалась нас машина. По меньшей мере ещё час у нас оплачен — не терять же его. Но вот крепость, пусть ее и отреставрировали и еще кое-где даже держали в лесах, не стоила того, чтобы мы на нее поднимались. Пушки как-то не особо интересуют девочек. И мальчиков тоже, когда раскалены похлеще чугунной сковороды. Я тоже нагрелась не меньше орудий обороны — от солнца и воспоминаний, как мы покоряли стену, сейчас кажущуюся на фоне гор совершенно непреступной.
— Хочешь в сторожке посидим?
Сторожка? Каменную будку, наверное, все же стоило обозвать караульней — где бедный солдат мог хоть на время укрыться от нестерпимой жары.
— Может, все же пойдем?
— Здесь прохладно…
Кузьма сунулся в будку и уселся прямо на пол, предлагая мне сделать тоже самое. Ага, согнуть негнущиеся ноги.
— Ну не на пол же! — поймал он меня за талию и усадил к себе на колени.
Лицом к лицу лицо виделось прекрасно. Красное с блестящими, точно в лихорадке, глазами. Я боялась пошевелиться и сидела на его коленке, точно курица на насесте, боясь свалиться. Хотя падать было некуда — его ноги упирались в стену крохотной будки, а руки держали меня в тисках, так что я и пошевелиться не могла… и не хотела.
 
— Тебе понравилось?
Сколько там в человеке литров крови? И все они сейчас шибанули мне в голову.
— У меня все болит… — проговорила я, не зная, о чем именно он меня спрашивает.
— Я не про бег…
Я так и думала… И не знала, что ответить, да и отвечать через секунду стало нечем. Он сжал мне губы еще сильнее чем талию, а я с таким же неистовством стиснула зубы, и Кузьме хватило пары попыток, чтобы сдаться и использовать язык по назначению — для того, чтобы говорить: