Сердце мертвого мира (СИ)
- Отчего ты не велел этому человеку убираться со всеми его предложениями? - Живии, чье лицо трудно было угадать за слоями сажи и грязи, посмотрела на рхельца с едва заметным любопытством.
- Что ж, по-твоему, мне следовало пришибить этого старика?
- В том месте? Это было бы неразумно, господин. Но он насмешничал над тобой, открыто признался, что станет играть на две стороны. Его словам и обещаниям верить нельзя.
Шиалистан в который раз подивился этой женщине. Несмотря на все невзгоды, она продолжала оставаться наивной и недальновидной. Для нее вся правда была на кончике меча, и решалась на поле брани. Такие, как Черная дева, будь то мужчина или женщина, презирают договора, цена которых не заплачена железом и кровью. С одной стороны - их преданность была несоизмеримо высока, но, как показывал жизненный опыт рхельца, зачастую именно эти глупцы погибали первыми, не сумев приспособиться или, где нужно, прогнуться. Но теперь он был даже рад, что Живии так бесхитростна. Она стала чуть не единственным человеком, которому Шиалистан доверял не только свою жизнь, но и свои тайны.
- Фраавег может быть полезен, - сказал он, и почти не удивился, услыхав ее пренебрежительное ворчание. - Я знаю, что он тебе не по душе, но теперь мн может стать полезна даже такая мразь. Фраавег не так прост, каким хочет казаться, неужто ты не разглядела, как он изворачивался, чтоб уверить нас, будто подыгрывает только двоим господам?
- А разве это не так? - удивилась Черная дева.
- О нет, моя храбрая воительница. - Шиалистан остановился у лотка с жареными улитками. Протянул торговке монету и, забрав мешочек с хрустящими слизняками, зашагал дальше. - Стрый сухарь слишком просто признался в том, что не собирается хранить верность ни тому, ни другому. Он будто бы заставлял меня поверить, смекаешь?
Молодая женщина непонимающе качнула головой.
- Раз он с такой готовностью собирается облапошить меня и Фиранд Ластрика, значит, за его спиной стоит кто-то еще. Возможно именно этот третий и подослал ко-мне убийц.
Они прошли до конца рыночной площади, свернули на мостовую, что петляла между торговыми гильдиями. Днем здесь было так шумно, что всякое слово тонуло меж ударами молота и шипением алхимических опытов. Только когда квартал остался далеко позади, Живии снова решилась на вопрос.
- И ты, господин, уже знаешь, кто этот третий?
- Увы, но я не всесилен. Я только от этого старого облезлого кота узнал, что за игру затеяли Ластрики, откуда же мне знать, кто бы все это разыгрывал за спиной нас двоих? Ясно одно - Фраавег не своим умом дошел до такой хитрости. Он делает то, что ему велит его истинный хозяин. И я уверен - с ним-то Фраавег не такой спесивый. Знать бы только, чем он его держит...
- Золотом, чем же еще, - простодушно ответила Живии.
Шиалистан не стал расстраивать ее смехом. Если б дасирийскому военачальнику нужно было только золото, он не стал бы так изгаляться, затевая опасную игру. И слабоумному ясно - случись что, первым на плаху пойдет Фраавег, а его господин, всего вернее, так и останется в тени, неузнанным, незамаранным кровью. Если, конечно, Фраавег не выдаст под пытками его имя. Шиалистан, который привык полагаться на свое чутье, отчего-то думал, что третий игрок не исключал и такой возможности, и подстраховался. То есть, у старика есть больной мозоль, и если на него как следует надавить, можно узнать много занятного, а заодно - заставить Фраавега понять, что кошке шакал не по зубам.
Путь дальше лежал через главную городскую площадь. Шиалистан не смог отказать себе в удовольствии задержаться, глядя, как приводят в исполнение подписанный его рукой смертный приговор для купеческого семейства. Глава их никак не желал расторгнуть договора с таремской гильдией ткачей, и встать в союз с рхельскими торговцами. Всего-то требовалось перестать сбывать в Тарем шелковые и шерстяные нитки, а продавать их рхельцам. Пусть не по такой выгодной цене, но зато его голова бы цела. Когда стало ясно, что дасириец не собирается отступаться, в его доме "случайно нашли" вторые книги учета товаров.
"За уклонение от уплаты налогов..." - вещал глашатай с деревянного помоста, пока ветер трепал грязную рубаху на тощем теле торговца. Сперва, палач снял голову старшему, после - троим его сыновьям, самому младшему из которых едва минуло двенадцать лет. Мальчишка кричал и молил помиловать его, обмочившись на ноги палачу. Он дергался, словно угорь на раскаленной сковороде, и стражникам пришлось держать его, чтоб палач приноровился для удара. Беднота, привлеченная кровавой потехой, радостно приняла смерть сопляка - для них он был только еще одним богачом, не платящим налоги, которые с простых горожан сдирали в двойном размере. Шиалистан, в котором шевельнулась было жалость, - а не выйти ли на помост, в чем есть, помиловать мальчишку доброй волей? - передумал. Этим людям ненадобна была жалость, они видели не перепуганного, ни в чем не виновного пацаненка, а того, кто жирел на их поту, крови и костях. Головы полетели в толпу, рождая какое-то непонятное агоническое ликование в глотках горожан.
Женщин из семейства торгаша привязали к столбам, надели на головы мешки и перерезали глотки. Отчего-то в Дасирии было принято не рубить голов женщинам, даруя им легкую смерть. Торговец был человеком обеспеченным и взял себе много жен. К тому времени, как казнь закончилась, запах крови был слышен даже с того места, где стояли Шиалистан и Живии.
Теперь торговцы будут сговорчивее, размышлял регент, когда потеха закончилась, и они с Живии двинулись дальше. Шиалистан чувствовал удовлетворение, прогуливаясь под чужой личиной. Никто не видел его, но он видел всех. Он решил почаще делать такие вылазки. Страх, что обуял его в притоне, испарился, будто и не бывало.
Уже когда были видны разноцветные стяги на башнях императорского замка, на встречу Шиалистану вылетела гудящая толпа. Несколько сотне человек, покорно следующие за предводителем. Мужчины и женщины от мала до велика, одетые в длинные замызганные рубища, словно заговоренные прославляли приход Первого бога. Вела их женщина, стройная и тонкая, как железная игла. Она была некрасива, если не сказать безобразна: близко посаженные глаза, крупный нос, словно с мужицкого лица. С передней части головы волосы были гладко сбриты, но редкими кущами остались на затылке и темени. В руках он держала черенок от вил, на котором трепетал самодельный штандарт: отрез льна, с начертанным на нем разноцветным кругом. Ветер играл знаменем, и Шиалистану на короткое время показалось, что круг ожил, а краски в нем заиграли причудливыми узорами. Но наваждение прошло, стоило Живии грубо оттеснить своего господина к стене, прикрыв собою, будто щитом.
- Держитесь за мной, господин, эти фанатики вовсе обезумели! - Ей приходилось говорить громко, чтоб перекричать рев толпы.
Культ Первого бога стремительно набирал последователей. В дни, когда люди утратили всякую надежду, они с охотой верили в чудо, которое пророчили фанатики. По столице ползли слухи, что среди последователей тали появляться и некогда зажиточные горожане. Они отрекались от богатств в пользу лазарета при Храме всех богов, одевали скудные одежи и днями напролет следовали за Говорящей - так звали ту, что пророчила рождение нового бога, и сейчас она гордо несла знамя своего божества.
Несмотря на опасения Живии, фанатики не тронули их. Они лишь покорно распевали странные песни, подражая шепелявому говору своей предводительницы. Когда толпа ушла вперед, Шиалистан покинул убежище за спиной Черной девы, не стараясь держать хорошую мину. К харстам притворство, уж она-то лучше всякого знает, что ее господин бою на мечах не обучен и шарахается собственной тени.
- Говорят, она какая-то знатная госпожа была, - сказала Черная дева, провожая фанатиков долгим взглядом. - А потом бог стал говорить с ней, и она обезумела от его голоса. А еще говорят, что всякое ее пророчество непременно сбывается