Тайны Васильков, или мое нескучное лето (СИ)

Письмо я показала только брату. Он сказал: «Хм» и высоко поднял свои густо колосящиеся брови.
— Ну, что ты об этом думаешь? — нетерпеливо спросила я.
— Уверен, ты замечательно проведешь время, — изрек он.
— То есть ты считаешь, что это какая-нибудь ерунда, вроде полного собрания сочинений Тургенева довоенного издания с золотым тиснением?
— Ерунда! — фыркнул Борис. — И это мне говорит студентка, без одного курса выпускница, одного из лучших в стране гуманитарных вузов! Кто там у вас преподает русскую литературу?
— Да ну тебя, — надулась я.
— Нет, я вовсе не исключаю, что у бабушки где-нибудь припрятан бриллиант с голубиное яйцо или какой-нибудь там старинный перстень с огромедным рубином, — проговорил Борька. — Всякое бывает.
— Ты думаешь? — с надеждой спросила я.
— Только очень странно, что никто ничего об этом не знает.
В общем, он не поверил. А я? Сама не знаю. Найти какое-нибудь сокровище было бы необыкновенно приятно и познавательно. Такого со мной еще никогда не случалось.
Одно я знаю точно: в подобном предприятии нужно действовать очень деликатно и неспешно. Как бы между делом. Если я, как коршун, наброшусь на бабушкин дом, распотрошу его и выверну наизнанку, я точно ничего не найду, даже если оно есть. Сначала нужно подумать. Два раза, как минимум. Потом разделить территорию на условные квадраты, и начинать. Главное — система. Меня ведь хлебом не корми, только дай что-нибудь систематизировать.
Значит, так. Действовать буду сверху вниз, слева направо. Верх — это крыша. Вряд ли что-то можно отыскать с наружной стороны. Там только темно-бордовая черепица, которую настелили перед переездом бабушки. До сих пор как новенькая. Я не исключаю, что под ней можно организовать тайник, но мне трудно представить, чтобы бабушка, при всей своей любви к подвижным занятиям, карабкалась по крыше на виду у всей деревни и что-то там прятала… Скажем так, вероятность этого ноль целых одна сотая процента. Не ноль только потому, что иногда случаются даже невероятные вещи. Например, сантехники приходят через пятнадцать минут после вызова.
Еще на крыше есть труба. Прилагается к печке. Ни тем, ни другим никто не пользуется вот уже второе десятилетие. Так что печка служит больше для антуража. Что касается трубы, то вероятность такая же, как и относительно крыши. А вот печка… А что, это хорошая идея! Я вскочила и помчалась на кухню, где был вход в эту самую печку. Ну, то место, куда дрова бросают. Не знаю, как называется. Надо будет выяснить, а то как-то неудобно быть такой невеждой.
Я осторожно подняла щеколду и потянула на себя скрипучую чугунную дверцу. Я ожидала, что на меня посыплется многолетняя зола или пыль, но ничего подобного не произошло. В печке было чисто, сухо и пусто. Запах, конечно, был, и довольно сильный. Пахло сто лет назад сгоревшими дровами и древней золой. Под большой дверцей расположена дверца поменьше. Ее я тоже открыла. Здесь запах был еще сильнее, но тоже не обнаружилось ничего интересного.
Между печкой и трубой есть дымоход, но как туда можно попасть или хотя бы заглянуть одним глазком, я совершенно не представляю. Бабушка, скорее всего, тоже не представляла.
А что это я, собственно, делаю? Я же решила начать сверху и действовать планомерно и систематически. А сама, совершенно не по плану, накинулась на печку… Так не пойдет. Чердак так чердак. Правда сейчас уже темнеет и, вообще, все новые дела, как известно, лучше начинать с понедельника. А завтра как раз, очень кстати, понедельник. Так что сегодня я могу расслабиться, и никакая совесть не имеет права грызть меня.
Осмотр чердака не дал ничего, кроме серии душераздирающих чихов. Толстый слой пыли укрывал пару старых сундуков, несколько сломанных стульев, кипы перевязанных проволокой журналов «Нева» и еще кое-какие, не представляющие никакого интереса для кладоискателя, предметы.
Сначала при виде сундуков я воспрянула духом. Конечно, где же еще быть сокровищам, как не в сундуках! Еноту понятно. Но потом я вспомнила, что бабушка на чердак практически никогда не поднималась, а все, что находится внутри сундуков, было сложено туда моими и мамиными руками после ее смерти. В основном это была бабушкина одежда: платья из странной на ощупь синтетической материи, длинные юбки, строгие блузки с бантами, которые бабушка в деревне практически не надевала и несколько теплых мягких шалей.
Я на всякий случай тщательно осмотрела всю одежду, особенно карманы, там, где они были, и простукала сундуки на предмет обнаружения двойного дна. Двойное дно обнаружено не было, измерения с помощью рулетки показали, что размеры сундуков внутри и снаружи практически не отличаются. Ну ничего, зато я, хотя бы, проявила в этом деле свою недюжинную смекалку.
Во время моего посещения чердака вся накопившаяся за долгие годы пыль поднялась в воздух, образовав настоящие пылевые туманности пугающей плотности. Вскоре я начала чихать и никак не могла остановиться, поэтому решила ретироваться. Спускаясь по лестнице, прислоненной к стене, я чуть не грохнулась на землю вместе с ней, так как не смогла удержаться от чиха, потрясшего все сооружение до основания. К счастью, я не свернула себе шею и моя эпопея не закончилась безвременно.
Как обычно, днем в деревне никого нет. Неизвестно, куда они все днем деваются. Спят, наверное. Встают же рано, часа в четыре утра. Ужас. А днем, видимо, спать ложатся. Хотя, наверное, не все. Потому что иду я сейчас по совершенно безлюдной, как будто вымершей, улице, и все равно у меня ощущение, что на меня со всех сторон смотрят. И я точно знаю, что когда я дойду до противоположного конца деревни, там уже все будут знать, куда я иду и зачем, хотя я, может быть, и сама этого пока не знаю. Просто гуляю. Возможно, загляну к кому-нибудь из своих старых знакомых, если смогу их узнать.
В те времена, когда я с ватагой мальчишек и девчонок лазила тут по садам и скакала по полям, лица у нас обычно были так перемазаны, что мы с трудом представляли, кто как выглядит на самом деле. Да и выросли все. Хотя бабульки меня узнают. Вот у кого острый глаз и чуткий слух. Это они, наверное, сейчас смотрят на меня из-за тюлевых занавесок, притаившись за горшками герани, читают мои мысли, а потом передают их соседкам на расстоянии.
Все-таки отвыкла я от деревни. Иду сейчас, как по минному полю. Ощущение, что на каждом шагу подстерегают неведомые и непредсказуемые опасности.
Самое страшное — это звери. В смысле, домашние животные. Ну, куры, ладно. Утки тоже ничего. Ходят, едят, никого не трогают. Но все остальные… Хотя бы тот же петух. Вчера бегал вокруг меня, крыльями хлопал, кричал что-то. И что я ему сделала? Не нужны мне его куры, я просто мимо шла. А он сначала смотрел одним глазом, потом повернул голову, посмотрел другим, потом снова повернул голову… Борода трясется, глаз какой-то жуткий, с желтым отливом, сам когтями землю роет. Я остановилась на всякий случай. Не хочу, чтобы он на меня сзади нападал. Лучше встретить врага лицом к лицу. И тут он как заорет. Я чуть на землю не свалилась от звуковой волны. Не знаю, кто услышал в этом вопле «кукареку». По-моему, совсем не похоже. По крайней мере, у этого петуха получилось что-то вроде «Э. Э. Э, Э, Э. Э-э-э-э-э-э». Последний вопль долго отдавался у меня в ушах. Петух в экстазе закатил глаза, а я, не оглядываясь, и по мере возможности стараясь не терять чувства собственного достоинства, быстрым шагом пошла дальше.
Но сейчас, кажется, никаких опасных зверей не видно. Несколько кур копошатся в пыли, да где-то вдалеке мычат коровы.
Рано я обрадовалась. Впереди, метрах в десяти от меня у изгороди стоит бык. Даже и не бык, наверное, а так, маленький бычок. И откуда он взялся? Минуту назад его не было. Наверное, из ворот вышел. Сердце мое быстренько убежало в левую пятку и оттуда тихонечко постукивало. Я пошла медленнее, лихорадочно соображая, считается ли розовый цвет разновидностью красного. На мне была розовая майка. Бледно-розовая, совсем не яркая…