Строгий режим

— Не знаю, — покачала головой Рина, — если б мусора дорогу оборвали, нам бы сообщили.
— Так значит, могли оборвать? — с надеждой спросила Ольга.
— Нет, говорю же. Они обрывают только между корпусами, и то редко. С восемь шесть пришёл бы прогон, что был обрыв и до них груз не дошёл.
— А ещё почему мог не вернуться прогон?
— Не знаю, — пожала плечами Рина. — Я тут уже три месяца на трассе сижу, в первый раз такое. Если бы в натуре решил бы шифрануться от тебя, как Коса говорит, — при этом Рина понизила голос и осторожно обернулась на окно, но в камере стоял стук звенящих о железные чашки ложек и никто её тихих слов не слышал, — то просто бы не отозвался. Но прогон бы всё равно вернулся.
— Может, просто не успел? — сделала осторожное предположение Ольга.
— Он за ночь весь централ на три раза может обойти.
— Но может, всё-таки задержался где-нибудь? — с надеждой глядя на неё спросила Ольга. — Днём может прийти?
— Нет, — покачала головой Рина. — Дорогу уже убрали и спрятали, может шмон быть. Днём между корпусами только контролька натянута, на ней не катаются.
— Что такое контролька?
— Нитка прочная, но очень тонкая, чтоб в глаза с улицы не бросалась. Я когда в один шесть сидела, мы на такой с пацанами связывались с пятнадцать А…
Ольга уже не слышала её последних слов. Она перестала даже делать вид что ест и, опустив голову на колени, обхватила её руками и беззвучно заплакала.
* * *
Смотрящий Саня Солома ночью иногда спал, несмотря на то, что тюрьма жила именно в это время суток. В отличие от других заключённых днём ему приходилось много двигаться и общаться с арестантами, да и большинство этапов заходило в тюрьму тоже днём. Атак как ему не нужно было обязательно ждать ночи, чтобы связаться или поговорить с кем-нибудь даже на другом корпусе, потому что режимники позволяли ему в случае необходимости перемещаться по централу, то ночью ему приходилось частенько отсыпаться.
Вот и сейчас он проспал почти всю ночь и проснулся от звонкого щелчка открывающейся кормушки. Первым делом холопы раздавали пайки на весь день, и выдывая хлеб, холоп Володя сказал вполголоса:
— Там с семь ноль спрашивают, чё с ответом на восемь семь?
Солома, хоть и был спросонья, всё же расслышал вопрос и прямо со шконки ответил.
— Скажи, что по баланде передам, — он поднялся на ноги и, потягиваясь и зевая, спросил у Пахи:
— Где с восемь семь малява?
Порывшись в мальках, пришедших за ночь на имя смотрящего, Паха протянул ему запаянную целлофаном маляву.
— Чё, не мог ответить что ли? — укоризненно спросил Саня.
— С восемь семь сам общайся, я ж не знаю, что там у тебя с ними задела, — парировал Паха. — Остальным я ответил всем.
С этим аргументом Солома не стал спорить и молча оторвал зубами запаянный конец целлофана. В маляве Протас спрашивал его, что с его вчерашней просьбой и в какой хате сидит та Ольга, о которой он просил позаботиться.
— Я вчера прогон отправлял. Где он? — спросил Солома.
— Какой прогон? — непонимающе спросил Паха и, вспомнив что-то, сразу проинформировал смотрящего. — Там вчера обрыв был по трассе, мусора в восьмёрку вломились и всю кишку сняли с грузами и малявами.
— В восьмёрку? — недоверчиво спросил Солома. — А стрём там был какой-нибудь?
— Да, — спокойно ответил Паха. — Контроль шёл на малолеток с девять один. Чё было не знаю. С девять один сказали, что ничё серьёзного.
— Да эти могли и с…издеть, что ничё не было. Сюда-то они ничё не загоняли. Общий режим, хули. Чуть ли не половина тихушников. Хорошо ещё, что хоть трассу держат ровно. А чё ты прогон по новой не отправил?
— А имя ж никто не знает, — оправдался Паха. — Ты ж там тёлку искал какую-то, никто и не смотрел на имя, я по трассе спрашивал. Они так отправили на старуху.
— Понятно, — проговорил Солома и, когда кормушка открылась и баландёр громко предложил уху, он сам подошёл к кормушке и тихо сказал ему:
— Слышь? В семь ноль скажи, что ответ на восемь семь по обеду будет.
Баландёр еле заметно кивнул головой и Солома, высунув голову в кормушку, сказал стоявшему неподалёку и размахивающему дубинкой дубаку:
— Командир, там куму скажи, пусть подойдет сюда. Ага?
* * *
После утренней проверки Виталий с Юрием играли на шконке в «тэрс». Этой игре в карты Бандера обучал его почти всю ночь, попутно объясняя ему значение зоновских карт, которые Юра постоянно путал. Поначалу он не мог разобрать не только где семёрка и девятка или где дама и где король, но и пики от трефы отличить не мог, настолько непонятны были ему эти зековские карты. А к утру у него уже неплохо получалось, и он даже попутно разговаривал со своим новым другом.
— Сейчас уже только ночью ответ будет, не раньше? — спросил он Бандеру, которого попросил отправить вчера запрос о местонахождении Ольги. После того, как на первый прогон пришёл ответ, что по трассе был обрыв, они отправили второй, но ответ получить не успели, с наступлением утра дороги между корпусами сняли.
— Ну, — покачал головой Бандера, кидая карту. — Вообще-то почти все тётки здесь сидят, одну их хату даже видно через продол. Просто кричать щас нельзя. Здесь только одна смена, в которую можно чё-то подкричать через продол или маляву передать через холопов. Пока только знаем точно, что в один шесть её нет.
Юра вспомнил, что с одной из женских камер у них была прямая дорога, и ответ оттуда они получили сразу. А на остальные женские камеры пришлось отправлять прогон по большому кругу через всю тюрьму. К тому же в новом корпусе была большая больничная хата, в которой было очень много женщин с этапов.
Юра даже не знал, сможет ли уснуть днём в ожидании ответа, настолько велико было его нетерпение.
— А если крикнуть сейчас, что будет? — спросил он Виталия.
— В бочку посадят суток на десять, ещё и по седлу могут дать, — спокойно ответил Бандера. — Я ж говорю, здесь все смены козлячьи, кроме одной. Тэрс, — он бросил карту.
— Рост? — спросил Юрий.
— Валет.
Юра кивнул головой и, походив в ответ, попытался переключиться на игру или какую-нибудь другу тему, чтобы отвлечься от мучений ожидания.
— Слушай, — сказал он, вдруг вспомнив потасовку в отстойнике с Олегом. — А почему спортсмены вас так не любят? Я как-то слышал, как один прям обзывал последними словами, говорил, порвет всех если что.
— Бубновый валет, — пояснил Бандера предыдущий ход, бросив новую карту и спросил: — Кого — нас?
— Ну-у… уголовников, — додумался до правильного определения Юрий.
— А-а, — спокойно протянул Бандера и спросил: — О противостоянии синих и качков когда-нибудь слышал?
— Да-а, — ответил Юрий. — Об этом даже по телеку говорили.
— Ну вот, чё ж тут непонятного. Что они могут сказать о нас хорошего? Спортсмены — люди уверенные в своей силе. Тем более здесь, в Приморье. Видать, здешний климат некоторых опьяняет, берегов не видят. Думаешь, почему здесь воров в законе нет? Потому что их сюда кое-какие спортсмены не пускают, посылают на х…й и убивают вместе с близкими. На воле они в основном вообще никого и в хер не ставят, не только уголовников. С такими разговаривать бесполезно, только стрелять. Я за них и сижу, кстати. Только так они ненадолго в себя приходят. Или если в воровскую тюрьму попадают. Здесь уже другой базар.
— Да, — сказал Юра, вспоминая, как втаптывали в пол Олега, но говорить о своём самом первом знакомом не стал. — Здесь, наверное, с ними не церемонятся.
— Каждому по заслугам, как говорится. Есть же и такие спортсмены, с кем у нас нормальные отношения. Но если кто-то перешёл дорогу людскому, в тюрьму лучше не попадать, здесь уже по-другому петь будет. Хотя некоторые из тех, кто себя выше всех ставил, и здесь ведут себя достойно даже перед смертью. Про Нелюбина не слышал про такого? Самбист бывший.
— Слы-ышал, — удивлённо ответил Юрий, услышав знакомое имя. — Его убили вот недавно в тюрьме какой-то московской, в новостях передавали где-то. Забили насмерть. У него, говорили, там сильная группировка была.