Оборотень моих кошмаров (СИ)

Тяжелая рука легла на мой живот, огладила его с нежностью, осторожно, боясь причинить малейшую боль.  Требовательные губы скользнули по моей шее, опустились ниже, к лопаткам. Дыхание потяжелело.
Я разбивалась на осколки и рождалась из пепла точно феникс от этих касаний, неторопливых, исследующих. Он помнил каждую родинку на моем теле, но изучал его как впервые.
Нам не хватало места в ванной комнате. Не хватало воздуха, чтобы надышаться друг другом. Игнат поднял меня на руки и понес в спальню, где раз за разом напоминал, что наша связь — не случайность. Что нам суждено принадлежать друг другу всецело, без остатка растворяясь в огне.
Утром я проснулась от лучей солнца, что настойчиво лезли в лицо. Перевернулась на бок, но уснуть не смогла. Невероятно вкусно пахло свежими тостами и чаем, и мне не оставалось ничего, кроме как двинуться на запах. Игнат уткнулся в какую-то гигантскую газету, и больше всего напоминал детектива, который сидит с такой газетой в кафе и наблюдает за клиентом. Он придвинул ко мне тарелку с джемом и тостами, а  я горько выдохнула:
— Фирсанов, у нас проблема.
Игнат тотчас отложил газету и уставился на меня во все глаза.
— Что-то случилось?
— Ага, случилось. Кажется, я тебя люблю.
— Кош-шмар, — протянул он и вновь погрузился в чтение, но я отодвинула газету ладонью.
— Нет, ты выслушай меня. Это проблема! Я не шучу. Сегодня я впервые реально осознала, что такое любовь. Не какие-то там красивые слова, а чувство, от которого у меня внутри всё холодеет.
Фирсанов поперхнулся чаем.
— Ты точно не перепутала любовь с чем-то менее позитивным?
Покачала головой, всем своим видом показывая обреченность и полнейшее непонимание, что делать дальше. Любовь пугала меня. Путала. Доводила до исступления. Я опасалась стать её заложницей.
— Просто мы... ведь не такие. Мне нравилось обладать тобой, быть твоей, заниматься с тобой всякими непристойностями. Мне нравилось осознавать, что мой мужчина обеспечен, самодостаточен и невероятно возбуждающ, но... — Игнат на все характеристики весело покивал, мол, продолжай. — Но я смогу уйти от него в любую секунду.
Его пальцы коснулись моего подбородка, чтобы я не опустила пылающего лица и не отвела взгляд.
— Но теперь всё не так?
— Именно! Что-то меняется, это очень страшно. Честно, я не представляю, что делать... Мне даже нравятся твои тосты.
— Не, ну а тосты-то чем не угодили? — расхохотался он, отодвинув тарелку.
Его пальцы скользнули по моей шее, рисуя ему одному известные рисунки. Это было одновременно нежно и невероятно страстно, будто он выводил на моей коже заклинания, соединяющие нас воедино.
— Кто-то рассказывал мне, — продолжил Игнат с иронией, — что люди могут любить друг друга и вполне сносно жить вместе. Почему бы не проверить это утверждение на практике?
— Но ты сказал, что у нас нет будущего, — закусила губу.
— Его и не было до сегодняшнего дня. Пока ты отказывалась говорить даже о своих чувствах, как я мог надеяться, что у нас что-то получится? Да ты скорее выгоришь дотла, чем признаешься мне хоть в чем-то, чем начнешь обсуждать со мной свои проблемы. Ты в любой момент могла рвануть куда подальше, только бы оставаться закрытой книгой.
Фирсанов поднялся и помог подняться мне, а затем поцеловал так жарко, что во мне вскипела кровь, а в ушах зашумел прибой. Такие поцелуи просто не должны заканчиваться, но он оторвался, чтобы продолжить:
— Но раз ты смогла пересилить себя в такой малости, как признание в любви, то у меня нет сомнений: всё получится.
Я отодвинулась от него, чтобы не сойти с ума от умиления и окончательно не расплавиться от жара, что пронзал грудь; от всей нежности, что скопилась во мне к этому мужчине.
— Особо не обольщайся, возможно, во мне говорят гормоны.
— Что ж, тогда я обожаю тебя и твои гормоны. А теперь пора собираться на работу, иначе сестра прибьет меня за непунктуальность. А ещё говорят, что директорам всё можно, — проворчал он недовольно и припечатал мой лоб поцелуем.
Когда Игнат ушел, время остановилось, и признание, которое совсем недавно казалось единственно верным, внезапно стало бессмысленным и жалким. Зря он считал, что моя боязнь признаться в любви — некая надуманная проблема. Нет, это было много опаснее. Но Фирсанов не услышал мою мольбу о помощи, а я не стала настаивать.
Я вспоминала наше знакомство, борьбу характеров, вечную схватку. И до одури испугалась, что сейчас мы обмякнем, разомлеем в сахарном сиропе из чувств и перестанем быть самими собой. Что любовь в нас заменит страсть, но после она исчезнет, и не останется ничего, что нас связывает. Ничего, кроме разочарования.
«Я тебя люблю» —  опасная фраза. Когда-то давно папа признавался нам с братом в любви, а после развода с мамой перестал отвечать на звонки. Когда-то мама теребила нас за щечки, а потом умотала в Европу, предоставив нас самих себе. И у меня была первая любовь, но она закончилась желанием утопиться от безысходности. Чувства Дениса и Алекса привели их к тому, что они вынуждены бесконечно скрываться за маской хороших знакомых. Все мы заложники тюрьмы под названием «Любовь». Мне неспроста казалось, что именно она рушит отношения, выжигает их до пепелища.
Внезапно мне стало невыносимо душно в этом доме. Все демоны, населяющие его стены, ожили и заголосили, вздумали схватить меня и навечно пригвоздить к Игнату. Запереть в темнице имени чувств, которые неминуемо угаснут.
Это был ненормальный, неконтролируемый страх на грани паники. Практически истерика. Взрыв эмоций. Я сама не помнила, как собирала чемодан и выводила на листе бумаги ручкой: «Игнат, всё-таки я запуталась в себе. Мне очень страшно. Я боюсь ошибиться и боюсь сделать тебя несчастным. Съезжу домой, чтобы переспать со своими мыслями. Пожалуйста, не мешай мне. Обещаю, никаких глупостей. Кира»
Не знаю, уезжала ли я ненадолго, на пару дней или навсегда, но голова кружилась, когда я прыгала в такси, воровато озираясь.
Возможно, мною двигали не человечьи, но звериные инстинкты. Врач неоднократно повторял, что зверь в моем ребенке будет брать надо мной верх, и нужно попросту научиться отделять животное от разумного. Всё так, но...
Мне хотелось свободы! Свободы от темных глаз и опустошительных поцелуев. Свободы от человека, от его голоса. От болезни, что именовалась «Фирсанов Игнат» и медленно пожирала изнутри.
Такси увозило меня из коттеджного поселка, а я ощущала себя одинаково безумной и счастливой. Улыбалась как дурочка, провожая взглядом богатые дома. В теле поселилась такая легкость, будто я годами была заложницей узкой клети, но наконец-то вырвалась на волю, где расправила крылья, готовясь взлететь.
Часть 2. Глава 3.2
Я не была в этой квартире несколько месяцев. Если мы и встречались с Денисом, то выбирали нейтральные места типа ресторанов или парков, устраивали посиделки у Фирсанова, тусовались с Алексом и его друзьями-оборотнями. Но мне не хотелось возвращаться сюда. Дом детства показался особо унылым и серым, когда я отворила дверь. Рассеянный полумрак встретил меня как давнюю знакомую, окутал собой. Интересно, как отреагирует на меня влюбленная парочка?
Отреагировала она не очень, ибо сидела на кухне и тихо-мирно попивала кофе (даже слишком тихо), когда я вкатилась туда с чемоданом и боевым настроем.
— Ой, а чего вы не на работе? — потупилась.
— Взяли денек, чтобы кое в чем разобраться. — Денис почесал в затылке. — А ты почему здесь с чемоданом?
Алекс усадил меня за стол и критически оглядел, выискивая что-то, понятное ему одному.
— Да я решила на время съехать от Фирсанова, — потупилась ещё сильнее, потому что Денис и Алекс издали одинаковое «Что?!!» — Ну, обдумать всё, решить, как жить дальше.
— Вы поговорили с Игнатом? — Алекс присел передо мной на корточки.
— Практически, — кивнула я. — Но это запутало нас ещё сильнее. Теперь мне кажется, что мы полюбили друг друга и поэтому расстанемся.