Диана де Пуатье
Однажды дофин неожиданно спросил у молодого человека, как ему удается «позволять себе такие расходы, быть столь расточительным». Жарнак ответил, что его мачеха (вторая жена его отца) была к нему добра, «поддерживала его». Генрих сделал вид, что понял это превратно: он объявил о том, что «щеголь», по его собственному признанию, являлся любовником своей мачехи.
Такое оскорбление в то время бросало пятно на всю семью. Жарнак, забыв об осторожности, поклялся, что «тот, кто произнес эту ложь, кто бы он ни был, — злодей, презренный человек и трус».
Сказанное прямым образом затрагивало честь Генриха. Принц не мог сражаться с простым дворянином, но его мог заменить кто-нибудь другой.
Франсуа де Вивон, господин де Ла Шатеньере, попросил оказать ему честь стать участником этой схватки. «Он утверждал, что именно к нему Жарнак обратил эту реплику, которую до этого повторял сотни раз, и запретил ему говорить по-другому».
Они были полной, практически символической, противоположностью. Представитель двора Франциска I был рослым, стройным, изящным, гибким, элегантным молодым человеком. Сторонник дофина был, в первую очередь, бойцом: «сильный, коротконогий, плечистый», он охотно бился с двумя атлетами одновременно, мог повалить быка, схватив его за рога. Он провел бесчисленное количество дуэлей.
Именно он попросил у короля разрешения сражаться за дофина.
«Сир, — написал он, — узнав, что Ги Шабо недавно был в Компьене, где он заявил, что кто угодно, сказавший, будто он хвастался, что спал со своей мачехой, — злодей и презренный человек; на это, Сир, с Вашего разрешения и на Ваше милостивое усмотрение, я отвечаю, что он низко солгал и солжет еще столько же раз, сколько скажет, что он мне не говорил чего-нибудь из того, о чем я Вам рассказал; так как он мне говорил об этом множество раз и хвастался, что спал со своей вышеупомянутой мачехой».
Встревоженный Франциск запретил поединок. Дофин, Диана и их друзья утешались тем, что изводили Жарнака остротами и оскорблениями. Через некоторое время несчастный сам стал умолять короля изменить свое решение, но Франциск не желал и слышать об этом.
Перспектива вскоре обрести господство вскружила голову Генриху и осторожной Диане, на которых все же повлияло бахвальство их приближенных. Однажды, когда фавориты высказывали свои далеко не скромные планы на будущее, дофин увлекся и сам. Он начал говорить о своем будущем правлении, заявил, что вернет коннетабля, и распределил между своими друзьями основные государственные должности.
В углу сидел и слушал шут Брианда. Как только представление окончилось, он помчался к королю, который сидел за столом.
— Храни тебя Господь, — сказал он, — Франциск де Валуа!
Его Величество изумился:
— Вот это да! Брианда, кто тебя научил этому?
— Святые небеса! Ты больше не король, а ты, господин де Те, больше не командующий артиллерией, это — Бриссак. А ты, ты больше не первый камергер, это Сент-Андре. А ты… — И он продолжил. Затем, вновь обращаясь к королю, он сказал:
— Черт возьми, скоро ты увидишь здесь господина коннетабля, который заставит тебя ходить по струнке и быстро научит ремеслу шута. Беги, черт тебя побери! Ты мертв!
Госпожа д'Этамп закричала от страха. Франциск, в сильном возбуждении, приказал шуту рассказать, кто окружал дофина во время этой возмутительной сцены. Когда он услышал их имена, его обуял гнев. Он вызвал капитана своей шотландской гвардии и, во главе отряда из тридцати человек, ринулся к апартаментам своего сына. Но молодые безумцы заметили исчезновение Брианда и успели сбежать. Король обнаружил там только слуг: нещадно избив их, он принялся ломать мебель.
Дофин покинул двор и скрывался в течение месяца. Затем доброжелатели устроили их примирение, хотя Франциска усмирила не нежность. Теперь он ненавидел и даже боялся своего сына, но этот сын был наследником трона, к тому же последним из Валуа. Публичная ссора могла бы дорого обойтись для Франции.
Так, Генрих вновь занял свое место. Взамен король сослал Сент-Андре, Бриссака, Дампьера, всех тех, кто неосторожно осмелился делить его добро. 100
Даже и речи не было о том, чтобы в опалу попала госпожа де Брезе. Франциск I был вынужден и дальше терпеть бесстрастное лицо этой великой женщины в черном, которая спокойно ждала его смерти.
* * *Смерть стремительно приближалась к королевским дворцам. В январе 1547 года она унесла с собой Генриха VIII Английского, что порадовало Франциска I. По словам Сен-Мориса, «во время бала он весело смеялся и заигрывал с дамами».
Все изменилось, когда английский дворянин, подтвердивший «весть о кончине покойного короля Англии, передал ему то, что тот сказал при смерти, а именно, что Франциск должен вспомнить о том, что также смертен: это предупреждение поразило его… и в тот же момент он почувствовал себя больным».
Это был насморк, которому никто не придал большого значения. В то же время 11 февраля у короля случились «три приступа возобновляющейся на третьи сутки лихорадки», которая больше уже не оставила его. На протяжении целого месяца вечный странник переезжал из одного замка в другой, как будто хотел таким образом утомить болезнь, изнуряющую его. Не прекращая этой борьбы, он перемещался из Ла Мюет в Виллепре, из Дампьера в Лимур, из Рошфора в Сен-Жермен. Двенадцатого марта он находился в Рамбуйе, намереваясь провести там только один день, но тут в четвертый раз у него появился ужасный «нарыв», в котором, по словам посла, «обнаружилось такое гниение, что медики уже не надеялись на излечение».
Но, с другой стороны, Франциск пережил множество подобных кризисов, и никто даже не посчитал необходимым предупредить королеву о том, что ее супруг находился в Пуасси. Впрочем, больной даже и не думал сдаваться и 25 марта воспользовавшись улучшением состояния, он еще раз предался прославлению Венеры.
«Господин дофин редко его покидает», — сообщил Сен-Морис императору. В действительности у Дианы, Гизов, даже у самого принца появилась ужасная надежда. Весь клан лихорадочно работал над преобразованием двора и, теперь уже издеваясь над Брианда, решал судьбы как старых, так и новых фаворитов. Две женщины испытывали непритворное страдание: госпожа д'Этамп, которую ожидало самое худшее, и супруга дофина, несмотря на существование ее сына, подвергавшаяся риску попасть в полную и окончательную зависимость от своей соперницы.
Двадцать девятого марта король понял, что его состояние более чем опасно: он тут же приказал герцогине покинуть замок. Анна «упала на землю без чувств, затем испустила ужасный крик: «Земля, поглоти меня!» Она вместе со своим дядей, епископом Кондомским, отправилась в Лимур.
Франциск причастился. Затем состоялся его последний разговор с сыном. По существу, их сердца не ожесточились, и в этот предсмертный миг умиление смыло семена раздора, занесенные в них страстями других. Франциск сказал, что «не испытывал угрызений совести, так как никогда ни с кем не поступил нечестно», но потом, говоря о несчастной Элеоноре, признался, что «зря так незаслуженно плохо обращался с ней». Если он сожалел, что объявлял иногда «войну без достаточного на то повода», то, по собственному признанию, мало раскаивался в том, что был союзником турков, и в том, что призывал дофина «сохранить чистоту католической доктрины». Он предостерег Генриха от Гизов, умоляя его не допускать этих честолюбцев в Совет, и также не возвращать Монморанси. Наконец, он обратился к самой деликатной теме:
— Сын мой, я вверяю герцогиню д'Этамп Вашим заботам. Это настоящая дама.
Он также добавил:
— Не покоряйтесь воле других, как я покорился ее воле.
Это был единственный намек на Диану.
Потрясенный Генрих забыл обо всем и пообещал повиноваться. Попросив отцовского благословения, он «потерял сознание на постели короля, который, полуобняв его, не давал ему возможности выскользнуть». Эти отец и сын, никогда не любившие друг друга, воссоединились за мгновение до вечного расставания.