Двоедушник

Вот черная тень с раскинутыми в стороны руками сгибается пополам и валится на колени. Дзынь. Кхр-р. Врезается в землю увесистый железный шар. Вырывается из нее и снова набирает скорость. Комья глины разлетаются в стороны.
Второй двигается легко и словно бы заученно. Кистени кажутся продолжением его рук. Цепи почти невидимы. Невероятная скорость.
Черная тень падает. Еще удар. Видимо, достигает цели. Тоненькое печальное хныканье.
Второй, похожий на обычного человека, замирает, словно раздумывая, что делать дальше. В этот момент лунный свет все-таки находит прореху в рыхлых облаках, и происходящее резко приобретает четкость. Вырисовывается все до последнего бугорка у него под ногами.
Его плечи тяжело поднимаются и опускаются. Слипшиеся от пота волосы торчат в разные стороны. Глаза закрыты. Минует пара мгновений – и он поворачивается, намереваясь уйти.
Но не уходит.
Тень все еще шевелится, напоминая огромного раздавленного паука с растопыренными лапами.
Серебристая сталь начинает выписывать в воздухе две сияющих восьмерки – поначалу медленно, потом ускоряясь с едва различимым равномерным гулом.
– Если б я не верил, что там лучше… – слышится голос слегка задыхающегося «парня» на фоне этого монотонного звука, – то сам бы давным-давно уже вздернулся.
Ника успела зажмуриться за мгновение до того, как услышала отчетливый хруст.
И кубарем скатилась со своего наблюдательного пункта. Перед глазами расплылась мутная дымка. Ника моргнула. Еще раз. Вытерла ладонью влажный лоб. Отыскала взглядом подозрительно притихшую Лисницкую. Та тоже приникла к одному из окон, неотрывно наблюдая за расправой снаружи.
– Это… Он его… Убил, что ли?
Подруги молча уставились друг на друга, не решаясь вслух ответить на этот страшный вопрос. Впрочем, ответа и не требовалось.
– Девчонки, службы сегодня не будет. Приходите завтра, – громко произнес кто-то позади них.
Вздрогнув от неожиданности, они одновременно обернулись на голос.
 
Игни
 
Провожу рукой по черному пластику обвеса, смахиваю на землю налипшие осенние листья. Ладонь становится влажной. Столько времени прошло, а я все еще удивляюсь тому, что способен чувствовать.
Ветер. Холод. Жжение на месте новой татуировки. Вкус и запах дыма. Вдыхаю. Отмечаю горечь. Вместе с выдохом отдаю миру часть себя.
И пусть кто-то попробует сказать, что это не жизнь…
Ну, хорошо. Не вполне обычная жизнь.
Есми. Аз есмь. Я есть. А если «аз» мертв, то твоя бессмертная душа – единственное, что у тебя теперь «есмь».
Они – те, кто есть всегда. Закономерный результат внезапной гибели. Не понимают произошедшего. Стремятся существовать по-прежнему. Обалдевшая от страха живая составляющая целого, у которого уже не жива другая составляющая.
Мало кто позволяет забрать себя добровольно. Но и я лишний раз согласия не спрашиваю.
Я живу, пока оплачиваю долги. За жизнь, которой однажды не позволил прерваться. Хотя ненавижу эту чертову спасенную жизнь и от всей души желаю ей… Смерти. Вмешался в глобальный план? Переиначил две судьбы? Вот и плати теперь – другими. Есми. Мелкие разменные монетки в моем ежедневном, нет, еженощном сборе податей с городских помоек. Ну, как помоек… Чаще всего это места пожаров, кладбища, развалины с историей. Короче, вы понимаете, что за экскурсионные маршруты ожидают меня везде, куда бы я ни приехал.
Новый город – новые трущобы. Новые истории смертей.
Все самое лучшее.
Щелчком отбрасываю окурок. Красная точка описывает дугу в темноте и медленно гибнет под моим взглядом.
Он там. В щели фундамента. И будет – завтра, послезавтра.
Значит, я тоже есть. Аз есмь.
Ключ в замок зажигания, мгновенный отклик двигателя – привычная вибрация. Шлем превращает меня в чудовищного Хищника.
И я чувствую себя хищником.
Можно, конечно, притвориться здесь своим. Слиться с потоком машин, зайти в круглосуточную кафешку, да хоть пойти в кино на последний сеанс. Но надо отдавать долги, поэтому любая моя попытка свернуть с привычного курса все равно заканчивается провалом.
Я не могу не убивать Есми.
Чертовых потеряшек, застрявших между лицом и изнанкой города.
Я говорю «убивать», хотя все не совсем так. Нельзя убить то, что уже мертво. Но это самый верный способ убедить мертвое в том, что оно… Именно такое. Я убиваю чертовски правдоподобно.
Иногда я думаю о том, что случится, когда я выкуплю жизнь Антона окончательно. Рано или поздно это произойдет. Что тогда?
Отправлюсь на изнанку – гордый, свободный и нафиг никому не нужный. И посмотрю в глаза Тем, Кто Собирает Долги.
Я перестану быть. Иногда я думаю об этом. Но сейчас, когда ладонь скользит по влажному сиденью моего мотоцикла… Я верю в то, что живу.
 
Часовня на Высоковском кладбище
 
– Ого! – Тощая красноволосая девица с головы до ног оглядела обеих подруг. В одной руке – маленькая поблескивающая лаком скрипка, в другой – надкусанное яблоко. Она подкинула его довольно высоко, ловко поймала той же рукой и впилась в него зубами. Сок брызнул во все стороны. – Вы иш какого века шуда швалилишь, дамы?
На костюмы намекает. А у самой-то – кладбище, часовня, скрипка. Армейские ботинки и кожаная косуха не по размеру. Вообще ничего особенного.
– Там только что… убили кого-то, – поспешила поделиться Ксюша. Но новость не произвела на красноволосую ожидаемого впечатления.
– А-а. Ну, бывает. – Только плечами пожала. И хрустнула остатками яблока. – Вы лучше домой идите. Идите-идите. Нечего тут делать.
Швырнула огрызок в оконный проем и отошла, разом потеряв интерес к ним обеим. Мгновение спустя часовня наполнилась заунывно-погребальной музыкой. Не игра, а неспешная прогулка кошачьих когтей по… всему телу. От макушки до пяток.
– Ну, бывает, – с гримасой передразнила незнакомку Лисницкая. И добавила: – Нет уж, до утра я отсюда точно ни ногой. Хватит с меня на сегодня маньяков и при…
Ксюша снова оглянулась на окно и осеклась. Вскарабкалась на кучу мусора, высунулась наружу чуть ли не по пояс.
Площадка перед часовней была абсолютно пуста. Ника видела это даже со своего места.
– Призраков! – пискнула Лисницкая. Подхватила кринолин и отодвинулась подальше от двери.
Ника тоже не горела желанием покидать убежище до рассвета, а потому последовала примеру подруги. Только молча.
Она ни в чем не была уверена.
Источником тусклого света, который они с Ксюшей заметили с улицы, служило множество расставленных на полу свечей. Они едва слышно потрескивали и чадили, наполняя часовню особенным дымным запахом.
Неприветливая особа с красными волосами сидела на высоком подоконнике. Придерживая подбородком инструмент, самозабвенно водила смычком по струнам. При этом извлекала из скрипки такие жуткие звуки, от каких, казалось, вибрировали нервы.
Но в часовне была не только скрипачка.
Когда Ника медленно обходила старую церковь, разглядывая остатки фресок на стенах, она едва не споткнулась о чьи-то вытянутые ноги.
– Отойди! – вскрикнула девица и направила на нее смычок, как учитель – указку. – Пять шагов назад – и ни шагом ближе! Не вздумай к нему прикасаться!
– А иначе что? – с вызовом произнесла Ксюша, немедленно оказываясь рядом с подругой. – Драться будешь?
Однако они ее послушались. Отступили, но разглядывать лежащего не перестали.
– Он вообще в порядке? – засомневалась Ника. Потому что ни один здоровый и… живой человек не смог бы так беспробудно дрыхнуть под адовы звуки скрипки красноволосой.
– Крейцер! Этюд номер один! – вместо ответа объявила девушка. Сдержанно, словно зрителям, кивнула и добавила: – Нравится? Думаю вот, не подзаработать ли искусством. Где у вас тут народу-то побольше?
– У него кровь идет. Может, «скорую» вызвать? – подала голос Ксюша. Шею вытянула, даже на цыпочки привстала, чтобы лучше видеть.