Нелюбимый (ЛП)

Со вздохом облегчения я опускаю окно и вдыхаю воздух Мэна, радуясь тому, что воспоминания о моём собственном предложении согревают меня, а не уничтожают.
— Я тоже на это надеюсь, — говорю я, глядя на близняшку Джема и молясь, чтобы в её будущем было всё счастье, украденное у её брата. — Я действительно, действительно надеюсь.
Глава 4
Кэссиди
Девять лет
Секретарь начальной школы, миссис Хьюз, смотрит на меня через стойку холодным взглядом, и я сползаю ниже по стулу, уставившись на свои потрёпанные кроссовки, которые покрыты высыхающей рвотой.
После обеда двое детей заманили меня в туалет, тот, что помельче, стоял перед дверью, в то время как тот, что побольше, спросил меня, был ли я «насилующим и убивающим ублюдком», как мой отец. Когда я не ответил, он толкнул меня так сильно, что я наткнулся на раковину, вскрикнув, когда тонкая плоть моего бедра встретила гладкую, твёрдую беспощадную керамику.
— Один глаз голубой, а другой зелёный, — насмехался он, слюна собиралась в уголке его рта, когда он наступал на меня. — Это пи*дец как странно. Ты проклятый урод, убийца.
Он снова толкнул меня, и я тихо захныкал.
— Будешь плакать? — спросил он.
Я хотел плакать.
Чёрт, я хотел плакать почти каждый день моей жизни, но вместо этого втянул щёки и сжал зубы вокруг тёплой влажной плоти, желая, чтобы боль от укуса подавила слёзы, пока я смотрел на кафельный пол.
— Тебе больше не место в этом городе, — сказал он. — От тебя и твоей мамы всех бросает в дрожь. Вы должны уехать.
— Джей-Джей, нам нужно уходить. Кто-нибудь зайдёт.
— Заткнись, Кенни.
Джей-Джей повернулся обратно ко мне, дважды сильно шлёпнув меня по щеке, заставляя посмотреть вверх.
— Ты смотришь на меня, когда я разговариваю с тобой, пацан.
Его глаза были карие и злые.
— Ты слышал меня? Никто не хочет, чтобы ты был здесь, убийца.
Я сглотнул поднимающуюся в горле желчь.
— Никто не хочет, чтобы здесь была твоя испорченная кровь.
— Джей-Джей…
— Никто не хочет напоминания о том, кем был твой папа и что он сделал.
Я снова пытаюсь сглотнуть, но кажется, что мышцы моего горла замерли, и я не могу заставить их работать.
— Никто не хочет…
Острое, неизбежное, неудержимое нечто поднимает содержимое моего желудка, и я открываю свой рот как раз вовремя, чтобы извергнуть обед, полностью забрызгивая толстовку Джей-Джея Пэтриэнса, его голубые джинсы и «найки».
— Бл****дь! — кричит он, отшатываясь. — Какого хрена?
Слёзы, текущие из моих глаз, скорее результат рвоты, чем реакция на подлость. Рвота капала с моих губ и подбородка на красную футболку и на поцарапанные дешевые кроссовки.
— К чёрту это! — прокричал Кенни, открывая дверь уборной и исчезая в коридоре.
— Ты заплатишь за это, маленький говнюк! — проревел Джей-Джей, разворачиваясь, чтобы последовать за Кенни.
Моя футболка и обувь были покрыты рвотой, и без смены одежды я не мог вернуться в класс. Поэтому вместо этого я отправился в кабинет медсестры. Она взглянула на меня и вздохнула без сочувствия, дав мне спортивные штаны и старую футболку из забытых вещей. Одеваясь, я слышал, как она сказала школьному секретарю позвонить моей маме.
Мама приехала сорок минут спустя, её взгляд был обеспокоенным, когда она смотрела на меня. Я пробормотал что-то о том, что сожалею, но она сказала мне остаться на месте и поспешила в кабинет директора. Сидя на стуле за полуоткрытой дверью, я мог слышать практически всё, что он ей говорит.
— Эта школа просто не подходит для Кэссиди, мисс Портер. Я уверен, вы можете понять, как непросто другим детям рядом с вашим сыном.
— Но почему? — тихо говорит она, её голос эмоционален. — Кэсс — хороший мальчик. Добрый.
Мистер Раггинс прочищает горло.
— У нас никогда не было проблем с Кэссиди как таковых, и, для ясности, я не могу заставить вас забрать его из школы, мэм. Но я могу сказать вам, что такие эпизоды, как сегодня, не будут единичными. Я полагаю, что со временем станет только хуже для вашего сына.
— Я не понимаю. Он и мухи не обидит, — говорит она. — Он нежный и…
— Никто здесь не оспаривает этого, мисс Портер. Но, думаю, было бы лучше для Кэссиди и для вас мэм, подумать о его домашнем обучении.
— Домашнее обучение?! Но я не учитель. Я не знаю, как учить его.
Я представляю, как мистер Раггинс наклоняется вперёд, когда его стул скрипит.
— Не нужно им быть. Вы можете купить книгу в «Уол-Марте» в Линкольне, в которой вы узнаете, как научить его всему, что ему нужно знать. Мы даже можем заказать её для вас, если это поможет. Или я могу попросить миссис Хьюз подготовить для вас рекомендации.
— Но что насчёт друзей? Ему будет одиноко, ведь компанию ему могу составить только я.
— Мисс Портер, — мягко говорит мистер Раггинс. — У Кэссиди нет друзей, мэм.
— Конечно же, есть, — говорит она, — Джои Гиллиган. Сэм Уайт. Маркус…
— Нет, мэм, — твёрдо говорит мистер Раггинс. — У него больше нет друзей. Кэссиди сидит один на обеде, один на скамейке, на перемене. Он ходит по коридорам один. Никто не говорит с ним, если только не захотят усложнить ему жизнь. Он занимается своими делами — да, мэм, но неприятности всё ещё находят его.
Моя мама всхлипывает, и это немного разрывает моё сердце, потому что я держал это в секрете — то, как другие дети относились ко мне после ареста и осуждения моего отца. Я не хотел беспокоить её чем-то ещё. Теперь она знает, и я могу сказать, что ей больно. Я сжимаю кулаки, и даже при том, что мои щёки всё ещё сырые и кровоточат, я всё равно прикусываю их изнутри.
— Мистер Раггинс! Кэссиди не сделал ничего плохого! — говорит мама, её голос немного ломается.
— Но его отец, определённо, сделал, — говорит мистер Раггинс. Его стул снова скрипит, и на этот раз я представляю, как он отклоняется от моей матери. — Спросите семьи этих бедных девушек. Он поступил нехорошо, это точно.
— Пол… ну, он очень больной человек. Мы не… то есть, мы понятия не имели, что происходило. Он всё время был в отъезде, и… и…
Она делает паузу, прежде чем вновь заговорить.
— Но Кэссиди просто ребёнок. Ему всего девять. Он — не его отец.
— Кэссиди — его сын, мэм.
Его сын.
Я сын человека, которого один репортер назвал «самый кровавый серийный убийца, которого когда-либо знал штат Мэн». Моя мама пыталась защитить меня от правды, но скрывать её во время суда и приговора было невозможно. Это было по телевизору и в газетах в продуктовом магазине. Это было везде.
Мой отец, Пол Айзек Портер, изнасиловал и убил, по меньшей мере, дюжину девушек вдоль полосы 95-го шоссе в период между 1990 и 1998 годами.
Это факт.
И теперь это следует за мной, куда бы я ни шёл.
Сын насильника.
Сын убийцы.
Урод.
Убийца.
С тех пор, как его арестовали, и особенно после его осуждения, меня обзывали всеми безобразными словами, которые только могли прийти в голову. Люди переходят улицу, когда видят, что я и моя мама приближаемся. Они забрасывают яйцами наш дом и кидают камни в наши окна. Они уходят с нашей скамьи в церкви, когда мы садимся. Официантки в городской закусочной делают вид, что не видят нас, даже когда мама спрашивает, можем ли мы оформить наш заказ. Даже хорошие люди — как мои учителя, как пастор и его жена, как мистер Раггинс — едва могут смотреть нам в глаза.
Мама плачет всё время. Она называет себя глупой и наивной и говорит, что должна была знать. Она мало спит. Она подпрыгивает при малейшем звуке. И в последнее время, когда она думает, что я не замечаю, она пристально смотрит на меня, словно ломает голову над чем-то. Если я ловлю её, она быстро отводит взгляд, как если бы я был пойман на том, что делаю что-то не так.
«Кэссиди его сын, мэм».
Но я не он. Я — это я. Отдельный человек.
В течение долгой и мучительной тишины я жду, что мама скажет что-нибудь — что угодно — ещё раз попытается объяснить, что мы с отцом — отдельные люди. Я никого не насиловал. Я никого не убивал. Я никому не причинил вреда. Никогда.