Леонардо да Винчи

Реалистичный подход к изображению младенца Иисуса в каждой картине – ранний пример того, что творчество Леонардо всегда несло отпечаток его анатомических штудий. “У маленьких детей все суставы тонки, а промежутки от одного до другого – толсты, – писал он в своих заметках. – Это происходит оттого, что кожа на суставах одна, без иной мягкости, кроме жилистой, которая окружает и связывает вместе кости, а влажная мясистость находится между двумя суставами, заключенная между кожей и костью”63. Этот контраст бросается в глаза на обеих картинах, если сравнить запястья мадонны с запястьями младенца Иисуса.
В мюнхенской “Мадонне с гвоздикой” в центре внимания – реакция младенца Иисуса на цветок. Движения его пухлых ручек и эмоции, отражающиеся на лице, тесно связаны. Он сидит на подушке, украшенной хрустальными шарами. Такой шар был символом, которым пользовалось семейство Медичи, а значит, картину мог заказать кто-то из них. Пейзаж, открывающийся из окон, свидетельствует о тяге Леонардо смешивать жизненные наблюдения с фантазией: на острые зубчатые скалы – плод чистого вымысла – ложится мгла, придающая всему виду подобие реальности.
В “Мадонне с цветком” в Эрмитаже мы тоже видим живые эмоции и реакции, которые Леонардо уже научился ловко схватывать и передавать, тем самым превращая мгновение в повествование. Здесь младенец Иисус разглядывает крестовидный цветок, который протягивает ему Мария, словно он – “начинающий ботаник”, по словам Брауна64. Леонардо уже изучал оптику, а потому показал, что Иисус сосредоточенно всматривается в цветок, как будто только учится распознавать форму предмета и отличать его от фона. Он легонько направляет материнскую руку, чтобы цветок попал в фокус зрения. Мать и дитя объединены в единое сюжетное целое: Иисус изучает цветок, а Мария радуется любознательности сына.
Сила обеих картин в том, что и мать, и сын как будто предчувствуют грядущее распятие на кресте. Согласно одной христианской легенде, гвоздика появилась из слез, которые Мария пролила у креста. В “Мадонне Бенуа” этот символизм проступает еще сильнее: сам цветок имеет крестовидную форму. Однако психологизм обеих картин разочаровывает: ни на одной не изображено больше никаких эмоций, кроме любопытства на лице Иисуса и любви на лице Марии. В более поздних вариациях Леонардо на ту же тему – особенно в “Мадонне с веретеном”, а затем в “Святой Анне с Мадонной и младенцем Христом” в ее разных вариантах, – он превратит ту же сцену в гораздо более интересную, богатую эмоциями драму.
___
Когда Леонардо писал эти картины, в его распоряжении имелось две модели для наблюдения за ерзающими младенцами. После двух бездетных браков его отец снова женился в 1475 году, и на сей раз судьба вскоре благословила его двумя сыновьями – Антонио (в 1476-м) и Джулиано (в 1479-м). Среди записей Леонардо той поры разбросано множество рисунков и набросков, изображающих младенцев в разных позах и за разными занятиями: они извиваются на руках матери, тычут пальцами ей в лицо, пытаются схватить какие-то предметы или плоды. Особенно много рисунков, где малыш возится или играет с кошкой. Изображения Мадонны, которая пытается угомонить свое непоседливое дитя, становятся важной темой в искусстве Леонардо.
 
“Джиневра Бенчи”
 
Первой нерелигиозной картиной Леонардо стал портрет грустной луноликой молодой женщины, изображенной на фоне колючего можжевельника (илл. 14). Хотя поначалу ее лицо кажется апатичным и непривлекательным, в “Джиневре Бенчи” мы наблюдаем чудесные приемы Леонардо: блестящие, туго закрученные завитки волос и нешаблонный поворот головы в три четверти. Что еще важнее, эта картина уже предвещает “Мону Лизу”. Как и в “Крещении Христа” Верроккьо, Леонардо изобразил извилистую реку, которая течет от дальних туманных гор и как будто втекает в человеческое тело и душу. Единство Джиневры с землей и с рекой, соединяющей их, подчеркивается платьем землистого цвета с синей шнуровкой.
Джиневра была дочерью видного флорентийского банкира из знатного рода, близкого к Медичи и только им одним уступавшего в богатстве. В начале 1474 года 16-летней девушкой она вышла замуж за 32-летнего Луиджи Никколини, недавно овдовевшего. Его семья, занимавшаяся шелкоткачеством, имела политический вес, но была менее богата. Вскоре Никколини вошел в Синьорию Флорентийской республики, но в налоговой декларации 1480 года он заявлял, что имеет “больше долгов, нежели собственности”. А еще в документе упоминалось о том, что его жена нездорова и “долгое время пребывала в руках врачей”. Возможно, этим и объясняется болезненная белизна ее лица на портрете.
Вероятно, получить заказ на эту картину Леонардо помог отец, и произошло это, скорее всего, в 1474 году, примерно в ту пору, когда Джиневру выдали замуж. Пьеро да Винчи не раз заверял документы для семьи Бенчи, и Леонардо подружился со старшим братом Джиневры, который одалживал ему книги, а со временем Леонардо сделает его временным хранителем своего недописанного “Поклонения волхвов”. Но, пожалуй, “Джиневра Бенчи” совсем не похожа на портрет, заказанный по случаю свадьбы или обручения. Для этого жанра было характерно изображение в профиль, а здесь мы видим поворот в три четверти, к тому же на молодой женщине явно повседневное коричневатое платье без украшений, а не какой-нибудь замысловатый парчовый наряд с роскошными драгоценностями, какие в те времена было принято изображать на свадебных портретах. Черный платок – тоже неподходящее украшение для свадебных торжеств.
Вполне возможно, эта картина – дань своеобразным нравам и культуре Возрождения – заказывалась вовсе не семейством Бенчи. Ее заказчиком мог быть Бернардо Бембо, ставший в начале 1474 года посланником Венеции во Флоренции. В то время ему было 42 года, у него имелись и жена, и любовница, но он воспылал платонической страстью к Джиневре. Он демонстрировал свое обожание гордо и открыто, не боясь людского осуждения, потому что никакой плотской связи за этим не скрывалось, и все это понимали. Это был типичный пример рыцарской, куртуазной любви-служения, которая в ту эпоху не только считалась позволительной, но и всячески прославлялась в поэзии. “Высоким пламенем любви пылает Бембо, Джиневра в его сердце поселилась”, – писал флорентийский ренессансный гуманист Кристофоро Ландино в стихотворении, воспевавшем их любовь65.
На оборотной стороне портрета Леонардо изобразил эмблему Бембо – венок из лавровой и пальмовой ветви, между которыми помещена веточка можжевельника. По-итальянски “можжевельник” – ginepro, что созвучно имени Джиневры. В венок вплетена лента с латинской надписью VIRTUTEM FORMA DECORAT (“Красота украшает добродетель”), свидетельствующей о добродетельности дамы, а в инфракрасных лучах под этой надписью проступает девиз Бембо: “Добродетель и честь”. Вся картина залита тем приглушенным и туманным тусклым светом, который так любил Леонардо, и Джиневра выглядит бледной и меланхоличной. Ее странное оцепенение, созвучное далекому призрачному пейзажу, возможно, имело более глубокие причины, чем одна только болезнь, о которой сообщал ее муж.
Этот портрет, намного более четкий и скульптурный, чем другие портреты той поры, напоминает поясной бюст работы Верроккьо – “Даму с букетом”. Это сравнение могло бы выявить и более близкое сходство, если бы нижняя часть картины Леонардо – возможно, целая треть – не была позднее отрезана. Вместе с отрезанной частью пропали и изящные руки Джиневры – с пальцами цвета слоновой кости, как писали современники, еще видевшие картину целиком. К счастью, мы можем получить хотя бы приблизительное представление о том, как выглядели ее пальцы, потому что в коллекции Виндзорского замка хранится выполненный серебряной иглой рисунок Леонардо, изображающий сложенные женские руки с веточкой растения и, возможно, имеющий отношение к этому портрету66.