Влюбленный призрак (Фантастика Серебряного века. Том V)

— Страшно, братцы, стало… Сперва эта вода, — холодом, значит, обожгло… Опять же — чернота…
Человек разводил руками и с виноватым равнодушием смотрел на толпу.
— Ну, нечего тут распространяться, — сказал внушительно городовой. — Садись и поезжай! Там те покажут, как жизни себя решать… Петр! — крикнул он дворнику. — Вези его. Ну, не дрожи — садись! Там разберут.
Мокрый и жалкий человек послушно сел в пролетку и, аккуратно нахлобучив шапку — даже поправил ее спереди, — поехал с дворником в темноту улицы, усеянную тусклыми огнями фонарей.
Мы с Васей пошли домой. Было и тоскливо и смешно.
— Все в жизни смешно и грустно, — сказал Вася. — Водевиль превращается в трагедию, трагедия кончается водевилем. Ну, разве не смешно: человек, только что собравшийся умереть, заботится о том, чтоб аккуратнее одеть шапку. А эта спокойная безучастность к тому, что он остался жить!..
Мы уже вошли в комнату, где было тепло и уютно и ярко горело электричество. На столе шипел самовар и пахло свежими булками.
  
 Дмитрий Цензор 
 
СЧАСТЛИВАЯ ВЕРЕВКА
 
 
 Илл. В. Сварога 
 
Джемсу присудили виселицу.
Казнь была назначена утром на Мертвой площадке за арсеналами, где, обыкновенно, в этом старом приморском городке вешали убийц и разбойников. Джемс умирал, как опасный бродяга и злодей, для которого у судей не могло быть снисхождения.
В связи с историей, разыгравшейся в день казни на Мертвой Площадке, и дальнейшими событиями, — следует заметить про Джемса, что он, поистине, был несчастнейшим человеком в стране. Как выяснилось на суде, Джемса, чуть ли не со дня его появления на свет Божий, преследовали удары судьбы и несчастья. Он провел жизнь, полную обид, гонений, нищеты и мелких преступлений; причем больше полжизни он сидел по тюрьмам. Одинокие скитания привели его, обезображенного и голодного, в этот город, где он был арестован, когда, действительно, совершил ужасное преступление: он однажды ночью забрался к старой толстой лавочнице, чтобы что-нибудь украсть. Но когда лавочница, проснувшись (он не рассчитывал, что она будет здесь), подняла отчаянный крик, бедняга в страхе несколько раз ткнул ей в живот ножом, и она с хрипом испустила дух.
Спастись ему не удалось. Сбежались на крик соседи, застали его, дрожащего, в комнате лавочницы, и он покорно отдался полиции.
Это убийство потрясло весь город. Старожилы говорили, что не запомнят ничего подобного. Несчастного Джемса приговорили к виселице.
В день казни на Мертвой Площадке собрался весь город. Здесь очень давно никого не казнили, и зрелище обещало быть исключительным.
Все возвышения, выступы окон, крыши расположенных вокруг площади домов пестрели любопытным народом. Уважаемые и богатые граждане были допущены ближе — им были предоставлены почетные места, и эта часть публики пестрела нарядами и дамскими шляпами. В толпе переливался глухой говор, о разбойнике рассказывались ужасные истории, ему приписывались невероятнейшие преступления.
Полицейские оттесняли толпу на значительное расстояние от виселицы, которая наивно темнела на ясном утреннем небе своими незатейливыми очертаниями. Сверху, с перекладины, еле заметно спускалась серая веревка, оканчивающаяся петлей. Под виселицей находился невысокий деревянный помост, ничем не прикрытый, и в стороне стояла простая скамейка.
Вдали послышались глухие удары барабана. Толпа зашевелилась и загудела. К виселице подошла рота солдат и выстроилась около с ружьями на плечах. Потом к помосту подошли еще люди. Один из них был высокий человек в сюртуке и твердой шляпе, у него была длинная смешная шея и длинное лицо с большим, красным носом и большими бровями.
— Рис, Рис, — зашептали в толпе. — Он будет вешать.
Остальные были, — судебные чины, рыхлый доктор и священник в черной сутане.
Гул барабана все приближался и, наконец, по дороге из- за арсеналов показались солдаты, ведущие Джемса. Впереди шли два барабанщика и отбивали траурную дробь. Затем брел Джемс под охраной двух конвойных. Руки у него были скованы за спиной. Он шел в своем арестантском платье, бледный, понурый и безучастный.
В толпе пронесся гул ярости и злорадства.
— Разбойник! Убийца! Будь проклят!
Пожилые женщины протягивали кулаки по направлению к Джемсу, и дети, держась за руки взрослых, с жестоким любопытством тянулись, чтобы взглянуть на него. Он пугливо оглянулся на крики, и глаза его жалко забегали, ему показалось, что толпа сейчас бросится на него.
Когда дошли до помоста, и солдаты расступились по сторонам, — Джемс посмотрел перед собой на виселицу с удивлением. Он словно не понимал чего-то. Около читали какую-то бумагу, что-то говорили кругом. К нему подошел священник и стал шептать последнее напутствие. Джемс рассеянно слушал и смутно видел перед собой площадь, покрытую громадной толпой. Сознание его стало ленивым, бессильным, неподвижным.
Высокий человек с красным носом подошел к нему, тронул его за плечо, и Джемс вскинул на палача тусклые покорные глаза.
— Ну, готово. Пожалуй, приятель, пора…
Он властно повернул Джемса за плечо и настойчиво подтолкнул его к помосту. Внезапное, острое сознание пронзило мозг Джемса и вонзилось где-то сзади, в затылок. Он сказал упавшим, сухим голосом:
— Уже?..
Рис направлял его твердой рукой на ступеньки, и Джемс безвольно всходил по ним. Вдруг мертвящий, неодолимый ужас охватил его. Он крикнул и сделал попытку вырваться.
Все кругом дрогнули, солдаты насторожились и взялись за ружья, по всей площади загудел и вырос жуткий рев толпы, потрясающей кулаками и палками.
Этот зловещий рев как бы придавил Джемса, и он поник. Сильная рука палача ввела его на помост и поставила под виселицу. Джемс ослабел, покорился, почувствовал себя маленьким, больным, беспомощным ребенком. Рис и его помощник готовили белый мешок и прилаживали скамейку.
Джемс мутным взглядом посмотрел перед собой, на пеструю толпу, на голубое небо и белые облака, на далекие клубы дыма, выходящего из жилищ. И вдруг ему до безмерной боли стал дорог этот большой и прекрасный мир, где он перенес столько мучений. Как будто в первый раз увидел его и почувствовал. И сердце его переполнилось великой любовью и жалостью ко всему. На щеку у него выкатилась большая слеза и затекла ему в рот. Он почувствовал ее соленый вкус и вспомнил, как очень давно, когда он был совсем маленьким, его целовала умирающая в больнице мать и ее слезы попадали ему в рот.
Рис в это время расстегнул ему воротник и сурово сказал:
— Встань на скамейку.
Джемс машинально встал на нее. Тогда ему быстро накинули на голову мешок, быстро одели на шею петлю и вышибли из-под ног скамейку. Он завертелся на веревке, и его ноги стали выделывать движения, как будто топтались на одном месте. Потом он вытянулся и затих.
Ропот облегчения прошел по напряженной толпе. У всех полегчало на душе, многие обтирали с лица пот. Джемс висел некоторое время неподвижно. Доктор со странным выражением на рыхлом лице коротко сказал, глядя на землю:
— Готово.
Тогда Джемса быстро вынули из петли, торопливо уложили в приготовленный деревянный ящик, и увезли.
Солдаты глухим шагом разошлись от места казни, ушли доктор, священник и судебные чины. Полицейские некоторое время еще сдерживали толпу, потом стали расходиться и они. Один высокий, красноносый Рис что-то еще возился у виселицы и не уходил.
Вдруг в толпе произошло сильное движение. Публика хлынула к эшафоту. Полицейские, вздумавшие было удержать натиск народа, были стерты и смяты.
Впереди всех были нарядные женщины и мужчины, сзади напирала черная толпа. Все окружили помост. Жадные руки в изящных перчатках тянулись к виселице и над толпой стояли крики:
— Веревку! Кусочек веревки от повешенного! Маленький кусочек счастливой веревки! Она всегда приносит счастье!..
Толпа, возбужденная и жадная, наступала на помост и протягивала руки за веревкой. Послышались вопли и стоны придавленных в толпе женщин и детей. Многие дрались и царапались, чтобы протискаться вперед. У дам съехали шляпы и сбились прически.