Влюбленный призрак (Фантастика Серебряного века. Том V)

Одним словом, все это могло окончиться очень печально. Нужно было что либо энергично предпринять. Я решил покинуть труппу и увезти жену в Петербург полечиться.
Боже мой, что творилось в комнатах, когда мы собрались уехать!
В этом доме, должно быть, действительно жило целое общество духов, — не думаю, чтобы один дух мог наделать столько шума. Жена все время находилась в полубесчувственном состоянии, она ни за что не хотела уезжать.
В Петербурге доктора ничего не могли поделать, болезнь жены была им непонятна, и я смотрел на Глафиру, как на погибшую. Кто-то посоветовал обратиться к известному, теперь уже умершему, гипнотизеру Ф. Тот очень заинтересовался моей женой и стал лечить ее внушениями. И действительно, представьте себе, после многих сеансов, Глафиру Алексеевну удалось спасти. Через полгода она выздоровела совсем и теперь, говорит, что, вероятно, все это мерещилось ее больным нервам. Она перестала интересоваться спиритизмом. Я же, наоборот, вспоминая всю эту дьявольщину, не могу смеяться, как прежде, над спиритами. Кто их знает, может они правы?…
Так вот, голуби мои, какая история… Вы, кажется, не верите мне, — да это и не важно. А только, скажу я вам, — всякие бывают случаи.
  
 Владимир Ленский 
 
СТРАШНАЯ КВАРТИРА
 
 
 Илл. В. Волкова 
 
Началось с того, что однажды осенью мы с женой решили переменить квартиру. Жили мы раньше в маленьких трех комнатах и чувствовали себя в них великолепно до тех пор, пока в конторе, где я служил, за мое добросовестное отношение к делу не увеличили мое жалованье почти вдвое. Тогда нам вдруг наше жилище показалось бедным, жалким и нам стало в нем тесно и душно. После долгих поисков мы набрели на квартиру, которая нам очень понравилась расположением комнат и отделкой. Там было четыре комнаты, довольно большие, светлые, высокие — кабинет, спальня, столовая и гостиная. Единственно, что резало глаза, это темные обои в спальне, сообщавшие ей немного мрачный характер… Но это было легко поправимо, — с течением времени эти обои можно было заменить другими, более веселыми…
Когда мы осматривали спальню — внимание жены привлек вбитый в одну стену крюк: она долго смотрела на него, не отрываясь — и я заметил, что ее глаза расширились и налились страхом, и вся она точно окаменела, как каменели когда-то люди от взгляда Медузы. Я удивленно спросил ее:
— Что с тобой, Мария?..
Дворник, молодой, безусый парень, как будто смутился и ответил, бегая по сторонам глазами:
— Прежние квартиранты, должно, тут лампу весили…
— У них никакого несчастья не было? — продолжала спрашивать Мария, все еще бледная и, видимо, чем-то сильно встревоженная. — Почему они выбрались отсюда?..
— Все живы и здоровы! — сказал дворник. — Не извольте сомневаться… А выехали потому, что барыня… того… уехали, стало быть, а барин, оставшись один, не захотел тут больше жить…
— Почему барыня уехала? — не унималась Мария. — Что у них случилось?..
Дворник был, видимо, в большом затруднении; он смущенно почесал в затылке и недоуменно пожал плечом:
— Кто их знает!.. Мы в дела квартирантов не мешаемся…
— Ну хорошо! — сказала Мария, как будто немного успокоившись. — Мы квартиру берем. Только крюк этот нужно вытащить. Он нам ни к чему. Слышишь?..
— Слушаю-с! — сказал дворник и прибавил в раздумье, глядя на крюк: — Это правда, что он ни к чему…
Когда мы вышли на улицу — я спросил Марию, почему ее так заинтересовал этот крюк. Она засмеялась и сказала, снова, как и в квартире, зябко поводя плечами:
— Пустяки!.. Ты же знаешь, какая я сумасшедшая. Мне померещилась какая-то чепуха!..
Дома, однако, она вдруг решительно заявила мне:
— Мы не возьмем эту квартиру!..
— Почему? — удивился я. — Ведь я дал задаток!..
— Я не хочу! Не хочу!.. — вдруг закричала Мария, впадая в истерику. — Мне страшно!.. Я боюсь!..
Она разрыдалась, — и сколько я ни допытывался — что ее пугает в этой квартире, — она не хотела объяснить и только повторяла:
— Я не могу!.. Это ужасно!..
Такие припадки истерии у нее для меня давно уже не были новостью. Я знал, что противоречием тут ничего не возьмешь — и смирился, покорно уступив:
— Хорошо, мы завтра будем искать другую квартиру…
Мария скоро успокоилась и повеселела; она просила у меня прощения за свой припадок, ссылаясь на усталость и расстроенные квартирным вопросом нервы. Ложась спать, она сама смеялась над своим беспричинным страхом.
— Не стоит, чтобы из-за какой-то глупой фантазии пропадал задаток! — сказала она серьезно. — Да и жалко терять хорошую квартиру. Мы завтра же переберемся туда!..
Мы долго не могли заснуть, мысленно устраивая наше новое гнездо, расставляя мебель и споря друг с другом. Когда мы дошли до платяного шкафа и стали подыскивать ему место — Мария, подумав, сказала:
— Мы его поставим там, где…
Она запнулась, ее глаза вдруг широко раскрылись и лицо покрылось мертвенной бледностью. Она с трудом произнесла дрогнувшими губами:
— Уже поздно… Будем спать…
Она повернулась ко мне спиной и затихла…
Через несколько минут она уже опять была около меня, прижималась ко мне и, ласкаясь, говорила:
— Миленький, не сердись, но я не мшу… переехать в эту квартиру… Давай завтра поищем другую?..
Я боялся нового припадка истерики и тотчас же согласился. Мария облегченно вздохнула и, прикорнув около меня, спокойно и сладко заснула…
Утром, однако, она отказалась от своего решения искать другую квартиру и принялась укладываться к переезду. Я попробовал было заикнуться о ее вчерашнем страхе, — но она засмеялась, сказав:
— Не обращай на меня внимания! Я, вероятно, скоро попаду в сумасшедший дом!..
К вечеру мы уже были со всеми нашими вещами в новой квартире. Жена пришла туда только к семи часам, следуя за последним возом с мебелью. Она прошлась по всем комнатам, загроможденным беспорядочно наставленной мебелью и сундуками и вдруг выбежала из спальни с бледным, искаженным страхом и гневом лицом.
— Дворник! — закричала она истерическим голосом. — Почему крюк не вынут?..
Молодой дворник, только внесший огромный сундук и тяжело дышавший, виновато потупился.
— Невозможно, барыня! — сказал он. — Крепко сидит!..
— Тогда вбейте его до конца! — приказала Мария, топнув ногой. — Я не могу!.. Это ужасно!..
Она вся дрожала, губы ее прыгали, лицо было бело, как стена. Меня удивило то, что и дворник был бледен, и у него тоже дрожали губы. «Вероятно, Мария действует на него своей нервностью, — подумал я, — она внушила ему свой страх к этому крюку!..».
Пока мы наскоро расставляли мебель, чтобы устроить себе ночлег — дворник возился около крюка, заколачивая его огромным молотом. От его могучих ударов содрогались стены, звенели стекла в окнах, дрожала вся квартира; из молота и крюка летели искры, по лицу парня ручьями струился пот, — но крюк не поддавался, только немного свернулся на сторону и загнутый конец его еще больше закруглился, образовав почти глухое кольцо.
— Камень! — сказал наконец дворник, опуская молот и сконфуженно почесывая затылок. — Не идет!..
Мария опять заволновалась.
— Я завтра же брошу эту квартиру! — крикнула она, ломая пальцы. — Позовите слесаря, пусть он спилит его!..
Дворник обещал завтра позвать слесаря. Мария, казалось, успокоилась и остаток вечера провела в хлопотливой уборке спальни. Время от времени она поглядывала на крюк, но тотчас же отворачивалась, нервно поводя плечами, и угрюмо молчала. Мы расставили кровати, устроили постели; при помощи того же дворника временно водворили в спальне платяной шкаф, который, по удалении зловещего крюка, должен был стать в угол; крюк, таким образом, теперь торчал между стеной и шкафом и был виден с наших кроватей…